Оборона страны в целом. Значение крепостей
В осенней кампании 1813 г. Наполеон использовал Эльбу как базу и позднее одновременно как оборонительный рубеж. Двойной тет-де-пон на ней прикрывал богатые склады, которые должны были обеспечить на некоторое время независимость от подвоза с Рейна. Дрезден, укрепления которого были восстановлены, являлся главным пунктом маневров на Эльбе. Там было три моста. Вместе с крепостью Кёнигштейн, построенной напротив Лиленштейна, позицией для защиты второго моста и крепким замком Зонненштейн под Пирной, Дрезден находился в укрепленном районе, который позволял в любой момент переправлять крупные массы войск. Пониже Дрездена под Мейсеном был наведен временный мост, также снабженный укреплениями. Торгау и Виттенберг были достаточно защищены от вражеской полевой армии. Оба пункта не предоставляли особенно благоприятных возможностей для переправы крупных сил, а вот Магдебург был во всех отношениях позицией первостепенной. Опорный пункт стоявшей отдельно от главных сил левофланговой группы – Гамбург – за время перемирия был превращен маршлом Даву в крепость, которую в общем и целом можно было удерживать. Наполеон придавал большое значение Гамбургу. Для него это был не только укрепленный пункт в центре его владений на нижней Эльбе, но он же мешал Англии вступить в прямой контакт с ее союзниками. На всем протяжении реки на берегах ее была оборудована цепь блокгаузов и приспособленных к обороне строений для наблюдения за рекой и отражения попыток переправиться.
В этой подготовке театра военных действий при учете тогдашнего уровня технического развития Наполеон в кратчайшее время добился мастерского результата. Мы привыкли видеть в нем разрушителя старых европейских монархий, завоевателя мира и сторонника наступления без оглядки. Однако при этом не следует упускать из виду, что он в целом образцово действовал и при организации обороны. Он не игнорировал возможность ведения оборонительной войны не только тогда, когда против него объединилась вся Европа, а его силы уже стали сдавать, но и на вершине своих успехов. Он всегда ценил те плюсы, которые предоставляет хорошо развитая система крепостей. Это особенно проявляется в указаниях, переданных им для организации обороны северной Италии. Там речь шла о закреплении завоеванных территорий. Если с одной стороны можно было предположить, что Австрия должна будет двинуть все свои силы на отвоевание своих итальянских владений, то с другой стороны Италия для императора со времен Люневильского мира 1801 года была лишь второстепенным театром военных действий. Поэтому в данном случае дело было в целесообразном обустройстве имеющихся крепостей и соответствующей их достройке для обороны как можно меньшими силами долины По, отделенной Альпами как от Германского театра военных действий, так и от Франции. Алессандрия должна была стать центральной крепостью для контроля за Пьемонтом, четырехугольник крепостей Леньяно – Верона – Мантуя – Пескьера послужить обороне Ломбардии на укрепленном участке Адидже. При этом Наполеон был далек от того, чтобы переоценивать крепости. Так в 1809 г. он писал: «От укрепленной линии можно получить лишь то преимущество, что положение противника стало бы столь сложным, чтобы он неверно действовал: его более слабые силы будут разбиты, или, если будет более талантливый командующий, можно вынудить его методически преодолевать препятствия, создаваемые ему специально. Тем самым будет выиграно время». Старое, господствующее еще со Средних веков представление, что укрепления должны в первую очередь располагаться в населенных пунктах, для него не действовало. Во всех вопросах, касающихся фортификации, император имел в целом вполне современные представления, если не считать имевшиеся в его время вооружения и прочие, отличающиеся от современных, условия. Крепости для него всегда были лишь средством к цели. Он писал: «Как и пушки, крепости – лишь оружие, которое не может само по себе добиться цели, его следует должным образом использовать и обращаться с ним»[339]. Для него в отношении сооружения крепостей действуют те же принципы, что и по комплектованию войск. Полевая и крепостная война для него сохраняют тесную связь. Поэтому он не считал крепости лишь средством пассивной обороны, он хотел использовать их куда активнее.
В 1814 г. он все же видел определенную выгоду от возведенных во Франции Вобаном крепостей, ведь противник был ослаблен их осадой, хотя ему и пришлось выделить войска для их гарнизонов, пусть и не лучшего качества. Он не запирался в тройном кольце фортов, окружавшем тогда Францию, а вел оборону страны активно. При этом он перенес испытанное в тактической области на сферу оперативного искусства. Так что уже в 1813 г. это не было актом отчаяния, которое привело его на поле битвы под Лейпцигом. Его взгляд профессионала разглядел, что стекающиеся к Лейпцигу реки, Эльстер, Плейссе и Парте, при тогдашнем их состоянии должны будут разделить силы атакующих, что там он получит поле боя, которое словно создано для активной обороны, а с другой стороны, за счет пересекающих долины рек на отдельных участках пологих возвышенностей и многочисленных крупных поселений с прочными строениями, предоставляется возможность ведения упорного тактического сопротивления. Когда Наполеон в 1814 г. после неудачи под Ла-Ротьером[340] отступил к Труа, там он некоторое время полагал возможным обороняться на стыке рек Барс и Сена. В общем и целом, Франция за счет рек, текущих в Парижский бассейн – Сены и ее притоков, справа – Об, слева – Йонна, Марна и Уаза с Эной, была до некоторой степени схожа с лейпцигским полем боя, которое предоставило бы энергичному обороняющемуся при умелых действиях возможность одержать победу над частями превосходящей по численности армии вторжения, если они будут наступать по долинам рек. Успехами в те февральские дни 1814 года император обязан ошибкам его противников. Предпосылкой для планомерной реализации такой активной обороны являлась укрепленная столица страны, ведь она обеспечила бы необходимую опору и избавила бы от лишних тревог. Позднее в разговорах на о. Св. Елены Наполеон на основе опыта этой кампании раз за разом обращался к необходимости укрепления Парижа, но намного ранее всплывала мысль оборудовать еще один укрепленный пункт на Луаре неподалеку от Парижа[341]. Кажется, что император в этих требованиях уже предначертал основы хода второй части кампании 1870–1871 гг.
Описание первоначальных боев австро-венгерской армии в августе и сентябре 1914 г. позволяет понять, какую громадную ценность, именно из-за открытости галицийской границы, имело бы то, если бы Лемберг имел готовую к обороне крепость, а не всего лишь несколько совершенно недостаточных земляных фортов. Затем он мог бы стать опорным пунктом для фланга и базой для разворота численно уступающих австро-венгерских войск. Но таким пунктом позднее в полной мере стал Краков. Но и он ни в коей мере не соответствовал современным требованиям, хотя и выполнил эту функцию, ведь русские не подвели достаточные по численности и мощи тяжелые и сверхтяжелые орудия навесного огня.
В первую половину ноября австро-венгерская 4-я армия сконцентрировалась под Краковом. К юго-востоку от крепости к ней примыкала стоявшая восточнее силезской границы 1-я армия. Связь со стоящей в Карпатах 3-й австро-венгерской армией осуществлялась восточнее Нового Сандеца через армейский корпус, а за Дунайцем на западногалицийской равнине с помощью двух кавалерийских дивизий. Из русской 9-й армии два корпуса двинулись к Кракову, в то время как остальные удерживались по обоим берегам верхней Вислы. Русская 3-я армия продолжала медленное наступление в общем направлении на Тарнов. Для поддержки наступления 1-я армия 16 ноября внезапно выступила силами 7,5 дивизий из крепостного района на север. Это наступление против окопавшихся на мощных возвышенностях перед Краковом русских, продолжавшееся многие дни, имело столь же мало успеха, как и атаки 1-й армии. И все же ими оказались скованы между силезской и галицийской границей значительные силы русских, что помешало им двинуть дополнительные силы на север, в Польшу, где к решительному результату стремилась 9-я (германская) армия.
23 ноября натиск русских к югу от верхней Вислы стал усиливаться. Своей 8-й армией из 11 дивизий они обратились против австро-венгерской 3-й армии, а их 3-я армия основными силами из 9 дивизий на западногалицийской равнине наступала против стоявших там небольших сил двуединой монархии, отступавших перед русскими за Рабу. Вследствие этого восточное крыло основных сил 4-й армии продвигалось к северу от Кракова, чтобы под защитой крепости повернуть направо и в тыл, тем самым усилив войска, стоявшие к юго-востоку от них на южном берегу Вислы. В первые дни декабря в наступление пошли 8 пехотных дивизий, среди них одна переброшенная германская, а также 3 кавалерийских дивизии пошли с востока в наступление против 3-й русской армии и после блестящего успеха под Лимановой, постепенно усиливаясь за счет сил, взятых из 1-й армии, оттесняли их за Дунаец вплоть до середины декабря.
Схема 7. Краков. 1914 г.
Краков в этот период маневренной войны в полной мере оправдал себя как база для маневра. Упоминавшиеся выше переброски смогли предпринять своевременно и без помех со стороны противника только за счет него. Они позволили постоянно использовать железные дороги, сходившиеся в укрепленный район. Крепость предоставила ослабленному австро-венгерскому фронту желаемое подкрепление. Более того, в отсутствие крепости, прорыва русских, будь он в Верхнюю Силезию или на равнины Западной Галиции, было бы не избежать. Схожим образом, хотя и в меньших масштабах, в ходе Гражданской войны в Америке командующий конфедератов генерал Ли использовал Ричмонд, несмотря на то, что он был укреплен лишь постольку-поскольку.
В апреле 1862 г. Потомакская армия северян более чем в 100 тысяч человек высадилась на полуострове в Виргинии между реками Йорк и Джеймс под Йорктауном и в ходе постоянных боев медленно двинулась к Ричмонду, который тогда имел лишь пояс из слабых земляных укреплений с немногочисленными легкими орудиями на них. В конце июня армия Союза стояла силами 1,5 корпусов к северу, а 3,5 корпусов к югу от Чикахомини, напротив укреплений к востоку от Ричмонда. Ли из состава стянутых для защиты столицы сил оставил лишь 2 дивизии на фортах, всего не более 25 тысяч человек, которые противник счел основными силами армии южан, а сам постепенно двинул еще 3 дивизии к северу от города на Чикахомини и за нее, где они 27 июня объединились с подступившим от Эшленда корпусом генерала Джексона и кавалерийской дивизией генерала Стюарта. Тем самым на правом крыле армии северян оказались 55 тысяч человек, которые отбросили ее с тяжелыми потерями за Чикахомини. Вследствие этого Потомакская армия была вынуждена вообще отказаться от атаки на Ричмонд и отойти к р. Джеймс, куда еще до этого был стянут их флот.
Укрепления Ричмонда, сколь бы посредственными они ни были при тогдашних обстоятельствах, дали Ли возможность сохранить силы для решающего удара во фланг, обеспечив защиту осевого пункта всех его маневров.
Схема 8. Ричмонд 1862 г.
Крепость как “pivot de manoeuvre[342]” была одной из основных идей генерала Бриальмона, создателя бельгийской оборонительной системы. Крупный центральный гарнизон в Антверпене и мощные крепости на Маасе, Льеж и Намюр, с небольшим редутом между ними в Гюи, были предназначены стать опорой небольшой бельгийской армии и одновременно дать возможность вести активную оборону, естественную в условиях такой группы укреплений. Преимущества, которые она могла предоставить, отчетливо видны на примере использования Наполеоном Дрезденского укрепленного района. Наполеон, после того, как за Бобер был оттеснен Блюхер, позволил ему своевременно бросить резервы против главных сил союзников на подготовленное решающее поле битвы на левом берегу Эльбы под Дрезденом и одновременно задействовать против их тыла один из корпусов через Кёнигштейн, с тем результатом, что главная армия союзников вынуждена была отойти в Богемию. Четырехугольник североитальянских крепостей существенно помог Радецкому в 1848 г. при обороне Венеции. Сам факт его наличия существенно способствовал в 1859 г. тому, что Наполеон III после Сольферино[343] сам предложил мир в Виллафранке, ведь у него были сомнения в том, что ослабленная осадами крепостей армия сможет развить наступление в Венецию.
Те же предпосылки были положены в основу и созданной перед Мировой войной для защиты западной границы укрепленной группы Мец – Диденгофен. Она так и не была задействована, так как мы на протяжении 4 лет сражались в глубине территории противника. Однако она, напротив, имела бы значение, если бы наше правительство и немецкий народ не отказались бы преждевременно от продолжения сопротивления, а его можно было бы возобновить на линии Атверпен – Намюр – Диденгофен – Мец. Задолго до войны граф Шлиффен неоднократно предлагал на учениях Генерального штаба рассмотреть задачу об операции на внутренних линиях в Люксембурге и Лотарингии. Группа крепостей на Мозеле Мец – Диденгофен позволяла в любой момент переправлять через реку крупные массы войск. Осенью 1914 г. такое же значение имела Варшава. Именно она на долгое время стала опорой русской обороны, хотя в еще большей степени ею являлась укрепленная позиция на левом берегу Вислы под Блоне, вместе с крепостью Новогеоргиевск и укреплениями на нижнем Нареве, удерживавшая место впадения Нарева и Буга в Вислу. Вся эта группа крепостей в северной Польше при большей ударной мощи русских войск могла бы приобрести и гораздо большее значение. И все же эти укрепления, так же как и те, что были на верхнем Нареве, сумели обеспечить необходимую поддержку локальным русским наступлениям, постоянно гарантируя удобную переправу. И если русские крепости на западе[344] поздним летом 1915 г. достаточно быстро сдались под германским натиском, то это произошло потому, что по особенностям постройки своей они не могли выдержать навесного огня сверхтяжелых орудий. Их постигла та же судьба, что и бельгийские крепости и Мобёж. Система укреплений поэтому не может упрекаться в обоих случаях. Ведь и наши враги возлагали большие надежды на устойчивость бельгийских крепостей, а их быстрое падение оказало на них существенное моральное воздействие.
Мольтке никогда не недооценивал значения крепостей для ведения войны, однако всегда предостерегал от траты на них слишком больших средств. В его меморандумах 1861 и 1862 гг. были такие строки: «Я должен настоятельно констатировать, что с расширением и увеличением числа наших крепостей, не считаясь с тратами денег, военная мощь нашего государства скорее уменьшится, нежели будет увеличена. Армии в поле имеют решающее значение, которое кладут на чаши весов в политических конфликтах. Они, прежде всего, определяют исход войны. От фортификации нельзя ожидать того, что может быть сделано полевыми войсками. Первые могут действовать в одном направлении, вторые в другом. Крепости обретают свое значение лишь вместе с действующей армией, ведь только она может помешать вторжению. Их функция – опорный пункт армии, оперирующей в открытом поле. Мы хотим защитить армией страны, а крепости должны помогать ей, а не скрывать. Только лишь стратегическое значение крепости для обороны страны должно определять, следует ли направлять более крупные средства на их расширение или восстановление. Лишь затем то, что следует сделать для нее в соответствии с требованиями времени, определяется состоянием крепости в конструктивном и фортификационном отношении… Оборона страны осуществляется на крупных реках и на базе крепостей, при этом необходимо иметь в виду, что значимость крепостей на реках еще более возрастает, если они образуют собой взаимосвязанную систему»[345]. Мольтке до последнего полагал развитие сети германских железных дорог куда более важным фактором нежели закладку многочисленных крепостей. В Германии постоянно придерживались принципов, отстаиваемых фельдмаршалом. Для укрепления западной и восточной границ было сделано только безусловно необходимое, на Востоке без сомнения куда меньше, нежели следовало бы. Только лишь победы Гинденбурга помешали тому, чтобы крепости не вступили в действие[346].
Французы пошли другим путем. У них также продолжала развиваться весьма удобная сеть железных дорог, кроме того, с затратой громадных средств на их восточной границе был создан мощный пояс крепостей. При поверхностном рассмотрении может показаться, что они тем самым изменили принципам Наполеона[347]. Император писал: «Следует ли защищать границу кордоном из крепостей? Но тогда мы тут же окажемся повсеместно слабыми, ведь человеческие возможности все же ограничены. Артиллерия, денежные средства, дельные офицеры и генералы, всего этого не может быть бесконечно много, и если будут вынуждены их распылять, то тогда сильными не будут нигде». Во времена миллионных армий для Франции в той же мере такое распыление сил не имело места. Разрастание армий в Мировую войну превратило целую страну в своего рода единую крепость. Укрепления, создаваемые после 1871 г. первоначально в чисто оборонительном плане, в августе 1914 г. стали опорой наступления французов в Эльзас-Лотарингии. Вместе с примыкавшими к ним полевыми укреплениями они остановили преследование, ведшееся силами победивших германских 6-й и 7-й армий. Цепь отдельно стоявших заградительных фортов никогда не смогла бы добиться желаемой цели, как и такие крупные сами по себе крепости как Бельфор, Эпиналь, Туль и Верден. Только соединение того и другого вместе с временными полевыми укреплениями и создало ту мощную броню, которую мы не смогли пробить в Мировую войну. Тем самым армиям союзников было обеспечено столь необходимое для них прикрытие их правого фланга. Искусственная защита, созданная Францией, конечно не смогла помешать вторжению немцев через саму по себе слабо укрепленную северо-восточную границу с Бельгией, а без прибытия американской помощи итогового поражения французов избежать было бы невозможно. Таким образом, эта брешь в поясе французских крепостей все же подтвердила оценку Наполеона.
В 1814 г. австрийцы отговаривали от вторжения во Францию. Занятые слабым гарнизоном и расположенные с большими промежутками тогдашние крепости на французской восточной границе в сильном преувеличении именовали «неодолимым фасадом Франции». Столетием позже эти слова стали истиной. Но и мощное воздействие нашей тяжелой и сверхтяжелой артиллерии оказалось недостаточным для того, чтобы везде подготовить форты Вердена для их штурма. Доказательство тому, что умело расположенные потайные укрепления, которым благоприятствовали особенности ландшафта, как и прежде имели большое значение. И все же необходимо учитывать, что под Верденом речь шла не об атаке на крепость, а о громадном позиционном сражении, ведь Верден получил свое значение, главным образом, благодаря соседним с ним укреплениям. С тех пор как технически стало возможно придавать бо́льшую мощь и полевым укреплениям, устаревшим теперь оказалось укрепление крупных городов. Они и без того давно уже потеряли свое значение как ядро крепости и могли в будущем претендовать на роль лишь мест размещения в центре укрепленных зон. Чтобы иметь возможность быстро создать их, необходимо было еще в мирное время заготовить требуемые материалы в предполагаемых для этого пунктах. При потребности можно было из назначенных центральных мест выдвинуть их к местам, где оборудовали позиции. При размерах имеющихся средств можно было воздвигнуть постоянные укрепления лишь на нескольких особенно важных пунктах на границе. Такие форты тут же получали и полевые позиции по соседству с ними. Укрепленные приграничные города когда-то имели особое значение как защищенные базы снабжения. Но теперь, с тех пор как снабжение гарантировали железные дороги, это уже не было им свойственно.
Позиционная оборона
Полевые позиции раньше использовались довольно часто. В войнах Людовика XIV роль играли Штолльхоферские (в северном Бадене) и Вайссенбургские линии за Лаутером. Они же затем сказались и в первой коалиционной войне против Франции после революции. Это были кордонные позиции, к которым прибегал в Семилетнюю войну и принц Генрих в Саксонии. Там столь робкий противник, каким была имперская армия[348], запутался в этой войне постов, ведь в начале революционных войн из-за недостатков тогдашних французских войск и распыления их сил было вполне достаточно отражать их.
Причины, по которым велась война именно такого рода и последовавшая ее неудача, а также смена воззрений относительно обороны, точно выражены словами Клаузевица: «В Тридцатилетнюю и в войну за Испанское наследство развертывание армии и ее расстановка были одним из важнейших составляющих сражения. Как правило, они давали большое преимущество обороняющемуся, так как он уже был развернут и расставлен. Как только маневренность войск стала больше (при Фридрихе Великом), эти плюсы исчезли, а атакующий на некоторое время получил перевес. Теперь уже обороняющиеся искали защиты за реками, глубокими долинами и на горах (Даун против короля Фридриха). Тем самым он вновь получал решительное превосходство, которое продолжалось до тех пор, пока атакующий не стал настолько подвижен и умел, чтобы самому осмелиться действовать на пересеченной местности и наступать разделенными колоннами, таким образом обходя противника (в ходе революционных войн). Это привело к все большему растягиванию, а оно должно было привести атакующего к мысли сконцентрироваться на паре позиций, чтобы прорвать тонкую линию. Таким образом, атакующий в третий раз получил перевес, а обороне пришлось вновь менять свою систему. Это она и сделала в ходе последних (имеются в виду наполеоновские) войн. Свои силы стали держать в крупных массах, как правило, не разворачивая их где придется, частью скрывая, но всегда оставаясь в готовности выступить против атакующего, если он окажется более растянутым. Порой это отнюдь не исключало полностью пассивной обороны страны. Преимущества ее были слишком велики, поэтому до нее и не доходили в сотый раз в рамках одной кампании. Однако такая пассивная оборона не является главным содержанием кампании, а потому не от нее зависят итоги.
Если атакующий отыщет некое новое мощное вспомогательное средство, то и оборона вновь изменит свою методу. Однако, так как последней всегда известна местность, а ландшафт и почва с их особенностями теперь более чем когда-либо стали составляющей войны, то в целом естественный перевес ей (обороне) гарантирован»[349].
Такое новое средство атакующему было предоставлено лишь в наше время в виде современного вооружения. Поэтому войны XIX столетия, последовавшие за наполеоновской эпохой, поначалу не внесли никаких существенных перемен в соотношение между наступлением и обороной, хотя постепенный прогресс военной техники все же стал со временем сказываться. Исключение составляет только Гражданская война в Америке 60-х гг. прошлого[350] века. Там обе стороны уже очень скоро приучились окапываться. На решающем театре военных действий в Виргинии широкая лесная полоса предоставляла, кроме того, возможность валить лес и в кратчайшие сроки создавать искусственные препятствия. В 1864 г. генерал Ли встретил главнокомандующего северян на удачно выбранной позиции. Тогда также нашли свое подтверждение слова Клаузевица: «В мире почти нет позиции, на которую в прямом смысле слова нельзя было бы забраться; случаи, вроде Перекопского перешейка (в Крыму) из-за редкости их едва ли стоят здесь особого упоминания»[351]. Однако Ли за счет своевременного отхода смог избежать опасности охвата и встретить своего врага на новой укрепленной позиции. Земля северной Виргинии была перекопана на участке шириной более чем в 70 км. Несмотря на то, что его 120 тысяч давали двойной перевес над Ли, а орудий у него было больше на треть, Грант так и не смог одолеть армию конфедератов. В ходе неоднократных фронтальных атак, «ударов молотом», которыми он рассчитывал раздавить врага, северяне лишились около трети сил. И так как в отличие от конфедератов он был в состоянии возместить свои потери, то в конце концов Грант отказался от дальнейших атак и попытался за счет обхода позиций водным путем, погрузив армию на корабли, перенести театр военных действий на северный берег р. Джеймс, чтобы оттуда наступать на Ричмонд.
В войне 1870–1871 гг. в сражении при Гравелот – Сен-Прива[352] было особенно хорошо показано, какую силу – рассматривая это чисто локально – предоставляет хорошо выбранная позиция при огне пехоты на больших дистанциях. В еще большем масштабе это проявилось в 1877 г. под Плевной, хотя значение, обретенное на этой позиции османами, должно рассматриваться в основном в оперативной плоскости. Они располагались лишь в 3 дневных переходах от русского моста через Дунай под Систовым, находясь на фланге уже начавшегося вторжения на Балканы. Тактические ошибки, допущенные русскими в атаках на объявившегося на их фланге противника, в дальнейшем создали позициям под Плевной славу, которой она ни в коем случае не соответствовала. То же касается и позиций буров в войне в Южной Африке. Там, в первую очередь, проявилась большая эффективность многозарядных мелкокалиберных винтовок против атакующего по старинке противника. Действенность современной техники в большем масштабе проявилась в Маньчжурской войне 1904–1905 гг. И все же, занятые в ходе нее русскими, оборонительные позиции привели к большей эффективности лишь потому, что японцы долгое время уступали числом[353] и лишь под Мукденом имели равную с русскими численность. Конечно, до последнего им не хватало и тяжелой артиллерии для атак. Кроме того, русские позиции справа упирались в пустыню, а слева в высокие горы, так что в боях, которые японцы под Мукденом вели ради охвата, сказывался до некоторой степени эффект борьбы за дефиле[354].
Как известно, Клаузевиц признавал оборонительную форму ведения войны как саму по себе более сильную, по сравнению с атакующей. Он говорил[355] о том, что было вполне в природе вещей и было тысячи раз подтверждено на практике, и тем не менее в этом оказывался в противоречии с господствовавшими взглядами. То же мнение было повсеместно распространено перед Мировой войной и у нас. Клаузевиц много раз критиковался за это утверждение, и уже поэтому возникало недопонимание его концепции, которого он сам так опасался.
Если же тот строго логический путь, которым этот мастер военной науки пришел к данному выводу, заявляя о самой по себе более сильной обороне по сравнению с нападением, нам понятен далеко не полностью, то сам результат его рассуждений все же несомненен. Ведь он говорит о «подтверждении тысячей раз на практике», а это не следует рассматривать в полном отрыве от прочих его размышлений. Клаузевиц выступал лишь против однобокости, которая не желала знать ничего, кроме атаки. Так, в другом месте он говорит: «Если где-то добровольно остаются в обороне, то это кажется абсурдом, хотя отнюдь не меньшим абсурдом является атаковать при любых обстоятельствах»[356]. Подобный «абсурд» и у нас в мирное время повсюду имел приверженцев, а в начале войны за счет отчаянных атак, даже там, где обстановка подсказывала использовать те преимущества, которые при современном вооружении дает оборона, мы понесли напрасные большие потери. И все же Мольтке отстаивал те же принципы, что и Клаузевиц. Так, в 1865 г. он писал: «Стратегическое наступление вполне может сочетаться с тактической обороной»[357]. И до этого: «Наступление вообще не является чисто тактическим. Умелое главнокомандование во многих случаях сможет избрать оборонительные позиции столь в стратегическом смысле наступательные от природы, что противник вынужден будет атаковать их». Уже в 1861 г. он высказывался насчет куда меньшего в сравнении с нашей эпохой эффекта огнестрельного оружия: «Атака позиции стала куда сложнее ее обороны, а последняя в ходе первой стадии боя получила решительное преимущество»[358]. Лишь когда противник потрясен, измотан и ослаблен потерями, фельдмаршал собирался и тактически перейти в наступление. И хотя он позднее отошел от первоначального согласия с Клаузевицем, который ставил на первое место в теории и практике войны атаку, то все же после войны 1870–1871 гг. им было сказано: «В кампании 1870 г. мы постоянно наступали и атаковали и брали сильнейшие позиции противника, однако с какими тяжелейшими потерями! Если бы перешли в наступление, лишь отразив несколько атак противника, это представляется куда более выгодным»[359].
Клаузевиц не был бы сторонником сокрушительных ударов[360], если бы он не был проникнут мыслью, что ведение войны в принципе суть наступление. В этом духе он и писал: «Если оборона – сильнейшая форма ведения войны, имеющая, однако, лишь негативную цель, то к ней следует прибегать лишь до тех пор, пока она приносит пользу, пока в ней нуждаются из-за слабости, но ее следует прервать, как только становятся достаточно сильными, чтобы ставить перед собой позитивные цели… Оборонительная форма ведения войны не является щитом в прямом смысле, она – щит, созданный умелыми ударами». Далее он говорит: «Мы по-прежнему полагаем, что следует рассматривать переход в контратаку как одну из тенденций обороны, таким образом, она является важной ее составной частью, и что везде, где одержанная за счет обороны победа не растрачена по ходу боевых действий, было бы большой ошибкой оставить ее в известной степени неиспользованной. Быстрый, мощный переход к атаке – блистающий меч возмездия – является самым ярким моментом обороны; кто не задумывается о нем сразу же, или более того, кто вообще не включает его в понятие обороны, тому никогда не удастся понять преимущества обороны»[361].
Таким образом, несравненное рвение атаковать, которое свойственно германской армии, вполне можно объединить с заветами Клаузевица. Когда он говорит, что оборона должна послужить только до тех пор, пока в ней нуждаются из-за слабости, то это вполне соответствует положению германских войск на Западе после битвы на Марне осенью 1914 г., а также и далее. Мы были слишком слабы и слишком неудачно сгруппированы, чтобы реализовать наше масштабное наступление, поэтому должны были искать силы в обороне на укрепленных позициях. Постоянно возникала идея, что мы должны удовольствоваться на Западе «наступлением с ограниченными целями», как это называл Клаузевиц[362]. И все же следует подчеркнуть, что, как он затем говорил: «Оборона, которую оборудуют на занятой территории, носит куда более выдающийся характер, нежели на своей земле, так как она будто бы привита наступательным принципом».
Генерал фон Фалькенгайн пишет: «Переход к позиционной войне последовал не по воле Генерального штаба, а под сильным давлением необходимости. Однако уже очень рано увидели, что такой род ведения войны, чередующийся с тяжелыми, хорошо подготовленными ударами по участкам фронта противника, является единственным, при каком в том положении, в котором оказались Центральные державы после событий на Марне и в Галиции, еще можно было надеяться довести до удачного завершения войну. Только за счет его применения Германия могла на долгое время удержать свои границы… Лишь переход к позиционной войне позволял в полной мере использовать внутренние операционные линии и тем самым вернуть себе свободу действий, нанося удары достаточными силами там, где их можно было двинуть в бой ради решительного результата. Лишь при планомерном ведении позиционной войны можно было настолько поднять производительность железных дорог, чтобы они по воздействию своему были равносильны многократному увеличению резервов. Лишь это давало возможность поставить на службу войне в полном объеме время, науку и технику. Тем самым создавались основания для того, чтобы храброе и хорошо обученное меньшинство и в затянувшейся войне могло устоять против в разы превосходившего его большинства. Конечно, самой важной предпосылкой для успешного применения такой формы ведения войны было превосходство наших войск во внутреннем их качестве над противником… Хотя германская армия, в отличие, к примеру, от французской[363], не имела основательной подготовки к позиционной войне в мирное время, войска обучились ей куда быстрее и овладели куда лучше, чем какой-либо из противников»[364].
После господствовавших до тех пор воззрений можно было поставить вопрос о том, не следует ли именно там, где наши войска из-за долгого удерживания позиций под подавляющим, уничтожавшим наши укрепления огнем сверхтяжелой артиллерии и минометов противника несли большие потери, позволить врагу прорваться, чтобы затем, по эту сторону наших позиций, вновь разгромить его подтянутыми резервами. Такой способ с самого начала и вполне успешно применялся на отдельных участках фронта против ворвавшихся частей противника. «Блистающий меч возмездия» использовался таким образом, как мы планировали делать на более крупных отрезках фронта, и тем самым своими действиями до некоторой степени возвращал маневренную войну, однако на долгое время, при ограниченных силах, имевшихся в нашем распоряжении, и скромных артиллерийских средствах, это было нежелательно. Кроме того, опыт научил, что будет очень тяжело вновь компенсировать возникшие во фронте выступы. Но и там, где такие выдающиеся части охватывались, исходя из природы современного боя и воздействия вооружений в позиционной войне, насколько это позволяли условия ландшафта, они удерживались как нами, так и противниками. И наконец, отдать противнику широкий участок фронта, чтобы затем тут же встретить его в мощном наступательном ударе на оккупированной бельгийской и французской территории, тем самым принципиально изменив положение оперативным путем, было бы недопустимо. Подобное контрнаступление в целом должно было бы опять преодолевать вновь созданную вражескую позицию. Если же ее полностью не продавить, то тогда этот способ со временем привел бы лишь к потере все больших участков удерживаемой нами территории противника. Совершенно не считая моральных факторов, которые в наши времена совсем иначе обсуждаются в широкой общественности, нежели это было прежде, и при усилиях вражеской прессы, даже малейшее поражение было бы использовано, причем в отношении Запада это имело бы куда большую ценность, даже при лишь временной потере сравнительно крупных территорий. Мы должны учитывать, что плодородные, индустриально развитые территории противника были использованы действительно в широком масштабе, тем самым облегчая положение Родины. Для нее не было бы лучшей защиты, чем удержание наших выдвинутых далеко вглубь территории врага позиций.
У них, конечно, был частично неустранимый недостаток, что они возводились не по свободному их выбору, а располагались там, где и было остановлено наше или противника наступление осенью 1914 г. Лишь к исходу зимы выдвинутая вперед часть нашего фронта на Анкре, Сомме и Уазе была отведена на более короткий рубеж. Между тем общее положение несколько изменилось после того, как в тылу была воздвигнута новая, так называемая позиция Зигфрида. Моральное использование этого противником было вполне учтено. Но против этого было то преимущество, что оставление нашей передовой позиции было неожиданностью для него, а умело проведенное отступление принесло существенные потери его продвигавшимся войскам, вынудив его заново развертывать свою артиллерию. Мы отошли перед ним на участке планомерно опустошаемых передовых земель шириной в 15 км, а сами получили бо́льшую безопасность и сэкономили силы. Генерал Людендорф писал об этой мере: «За счет сокращения фронта мы удачнее перегруппировали силы и выделили больше резервов. Мы имели в Бельгии и Франции 154 дивизии против 190, частью куда более сильных. На этом протяженном фронте это было особенно неблагоприятное соотношение сил. Мы стремились к тому, чтобы как можно более протяженные участки оказывались избавлены от атак противника, чтобы ему помешали выступить крупными силами. Мы тем самым оказывались на позициях, где можно было применить более слабые и измотанные в ходе сражений дивизии»[365].
Для обучения войск к предстоящим в 1917 г. крупным оборонительным боям было разработано специальное предписание «Оборонительное сражение». «В разительном отличии от прежней системы обороны, застывшей и основанной на легко обнаруживаемых позициях, – пишет генерал, – теперь была создана более широкая, глубоко эшелонированная оборона, которую можно было вести в вольной форме. Позиция после завершения боев естественно должна была остаться в наших руках, однако пехотинец уже не обязан был говорить: здесь стою и погибаю[366], ведь у него будет право отходить под сильным обстрелом в любом направлении пусть и в ограниченном масштабе. Следовало контрударом вернуть себе потерянный было рубеж»[367]. Таким образом, следовало избегать того, что войска оставались бы беззащитными в полностью разбитых окопах под сокрушительным огнем противника. Условием этого являлось постоянное наличие достаточных резервов для контрудара, ведь эшелонирование в глубину является главным требованием успешной обороны, чего мы были долгое время и болезненно лишены. Вследствие этого в первые два года войны мы были принуждены к более или менее жесткой обороне, пусть и не на одном-единственном рубеже, но в определенной укрепленной зоне. Новый способ поначалу имел успех, но позднее, когда противник уже привык считаться с ним, уже не в таком масштабе. Причем на одних участках получалось лучше, чем на других. При этом проявилось, что все еще верны слова Фридриха Великого: «Сколько есть различных ландшафтов, столько будет и различных батальонов». Было важно и необходимо изыскивать новые методы позиционной войны, хотя способ, подходящий на все случаи, определить не удалось. Если, с одной стороны, уменьшались потери, вызванные прочным удерживанием передовой линии, то все же жертв требовали контрудары. Да и число пленных, по сравнению с теми, кто покинул поле боя, было непропорционально велико. Генерал Людендорф сам признает[368], что если войска и сумели успешно продержаться 1917-й год, то все же сказалось то, что удержание фронта на Западе даже и при новом методе из-за чудовищных материальных ресурсов у Антанты было уже нельзя гарантировать.
Германские позиции на Западе оставались фронтом боев. Несмотря на их большую протяженность они были несопоставимы с кордонными позициями прошлого. Схожесть между ними возникала лишь иногда и на менее важных участках фронта, где не велось решительной борьбы. Если рассматривать их в целом, то укрепленные германские позиции были единой крепостью. Выступающая далеко на Запад, похожая на бастион часть этого фронта, естественно, более всего атаковалась противником, постоянно подвергаясь опасности с двух сторон, с юга и с запада. Очертания этой части фронта имели далее то следствие, что переход в наступление на ней был очень сложным. Если оно начиналось за Эну на юг, его фланкировали с Уазы, а удар на запад к Амьену или во Фландрию фланкировался с юга. Эти недостатки могли быть купированы лишь тогда, когда одновременно в наступление могли бы пойти крупные силы и в Эльзасе, и Лотарингии.
И все же германской стороне следовало попытаться наступать весной 1918 г. «Мощные боевые средства давали противнику существенный перевес в атаке над нашей обороной»[369], – пишет генерал Людендорф. Оборона в «материальных сражениях», которые могли вести наши противники, продолжая нагромождать все больше средств, была лишена даже локальной прочности. Поэтому, как только у германской стороны оказались требуемые массы войск и боевых средств, она пошла в наступление. Мартовское наступление было остановлено под Амьеном. Наступление под Ипром в апреле, когда мы овладели горой Кеммель, сумело добиться лишь ограниченных тактических целей, а вот предпринятый в конце мая удар за Эну имел неожиданно крупный успех, когда наши войска вновь вышли на Марну. Успех этого наступления и сравнительно незначительная способность противника к сопротивлению, проявившаяся тогда, позволяли надеяться на успех начатого нами в середине июля крупного наступления по обе стороны Реймса. Эта операция, значение которой враг вовремя распознал, не удалась. Выдвинутые за Марну для ее облегчения германские части вскоре, имея перед собой превосходящие силы противника, уже не смогли продвигаться, а дивизии неприятеля, осуществлявшие прикрытие фланга, были вскоре брошены в мощный контрудар юго-западнее и южнее Суассона[370]. В первый день из-за неожиданности противник добился полного успеха, но затем, с помощью подоспевших резервов, германским войскам удалось отразить удар. После понесенных тяжелых потерь, при все меньшем пополнении с Родины, было невозможно удерживать фронт, растянувшийся за весну и начало лета из-за многочисленных выступов более чем на 100 км, против постоянно усиливающегося прибывающими американцами врага, которому удалось компенсировать огромные материальные потери и удержаться. Неотвратимой необходимостью стал отход, сначала с далее всего выдающейся на запад части фронта.
Германские войска совершили серию успешных вылазок из своей огромной крепости. В марте и апреле, как мы узнали к настоящему моменту от противника, им почти удалось добиться желаемой цели, превратив тактические успехи в оперативные. Всякий прорыв при современном вооружении сталкивается с трудностями, а вместе с упомянутыми выше особенностями района операции довершить начатое не удалось. Возможно, сумели бы добиться желаемого результата, если бы оказалось по силам проводить наступления на разных участках одно за другим еще быстрее, так что противник в паузах не получал бы отдыха. Последовавшие во второй половине июля вражеские контратаки не были бы столь тяжелы для немцев, как это было в действительности, если бы добровольно отказались от удержания и без того не подходящих для прочной обороны рубежей, образовавшихся в ходе остановленных весенних наступлений, а сэкономленные таким образом силы следовало бы использовать для более тесного сосредоточения ослабленных частей. Сдавать территорию в маневренной войне и в позиционной суть разные явления, и германские наступления велись как война маневренная. В последней же следует сохранить свободу действий в целом. Если германское Верховное Главнокомандование тогда не решилось отказаться без самой настоятельной необходимости от купленных кровью территорий, то для этого, разумеется, были самые серьезные причины. Они лежат в моральной плоскости.
Позиционная война, в том виде, который она приняла на Восточном театре военных действий, при всем разнообразии ее форм, в целом руководствовалась теми же основаниями. Всегда приходилось удерживать захваченное небольшими силами против превосходящего противника. Позиции частей Центральных держав были лишь временными, возникли в ходе более или менее продолжительных перерывов в наступательных операциях, но с осени 1915 г. уже оборудовались в долговременные. С русской стороны было проявлено большое искусство в создании и укреплении хорошо выбранных позиций, что было результатом полученного в ходе войны с Японией опыта. Если эти позиции не удерживались под атаками Центральных держав, то причина в том, что у последних было превосходство в командовании и в качестве войск, к тому же, в отличие от Запада, не было затруднений в масштабном применении масс артиллерии сверхбольшого калибра.
Оборона в ходе отступления
Если при отступлении возобладало намерение как можно скорее вывести войска из-под воздействия противника, пожертвовав при необходимости арьергардами, то оборона при отступлении исходит из того, что противнику не следует попросту оставлять территорию, а наоборот – заставить его купить кровью каждый шаг вперед. Общая обстановка вынуждает к отступлению, однако отступающий от боя вовсе не отказывается. Такой способ скорее является формой ведения пехотного боя в сомкнутых порядках, вести его не столь сложно. Командиры остаются в сомкнутых рядах солдат. Однако даже если расстрелян боезапас, пехота может, держась в каре, отразить атаки вражеской конницы. С другой стороны, из-за незначительной дистанции огня противники настолько близки друг к другу, что решившему отступить не всегда удается своевременно оторваться. Свидетельством тому действия Силезской армии Блюхера в начале осенней кампании 1813 г.
Имевшая в составе 3 армейских корпусов 100 тысяч человек Силезская армия оттеснила выдвинутый в Нижнюю Силезию французский корпус на линию Лёвенберг – Бунцлау. Там, за Бобером, он был усилен дополнительными силами, двинутыми Наполеоном лично. Блюхер решил 21 августа уклониться от предназначенного ему удара. При более тесном контакте с противником, который имели союзники, было невозможно избежать боя совсем. За день было потеряно 2 тысячи человек. Так как вражеское преследование очень скоро ослабело, Блюхер решил продолжать отступление уже не за Кацбах, как предполагалось, а за Нейссе. 23 августа под Гольдбергом он вновь вступил в бой, пока наступление крупных сил противника на Лигниц не побудило его отступить на плато у Яуэра, тем более, что противник постоянно усиливался под Гольдбергом. Сам по себе бой был для него кровопролитным и стоил Силезской армии 4000 человек. Преследование после удачно проведенного сражения на Кацбахе 26 августа[371] затем вывело армию в район к западу от Гёрлица. Авангард с особенно сильной кавалерией вел наблюдение за вновь собравшейся к востоку от Бауцена армией Макдональда. Поступившие 4 сентября донесения открыли, что противник, видимо, вновь усиливается и собирается наступать. Наполеон действительно планировал нанести еще один удар по Блюхеру, однако теперь последний своевременно от него уклонился, отведя армию за Квису.
В начале декабря 1870 г. генерал Шанзи чрезвычайно умело отвел недавно сформированные части 2-й Луарской армии – 2 армейских корпуса и кавалерийскую дивизию – из района к северо-западу от Орлеана в Маршенуарский лес, где получил подкрепление в виде еще одного нового армейского корпуса. Маршем шли в крупных соединениях напрямик, несмотря на тяжелые погодные и дорожные условия. Только так было возможно быстро развернуться к бою, а из длинных маршевых колонн плохо обученные войска были бы не в состоянии это сделать. Но и батальонные отряды пришлось спасать от скатывания к беспорядку с помощью кавалерии. Отходу на позиции между Божанси на Луаре и Маршенуарским лесом немцы никак не препятствовали, ведь они всеми силами концентрически наступали на Орлеан. Лишь постепенно германская сторона осознала, что левое крыло противника, а ныне 2-я Луарская армия, ушла по правому берегу Луары вниз по течению, в то время как центр и правое крыло противника, теперь ставшие 1-й Луарской армией, отступили к югу от реки. 7 декабря в соприкосновение со 2-й Луарской армией вступила находившаяся на правом крыле немцев армейская группа великого герцога Мекленбург-Шверинского. Генерал Шанзи поначалу смог отразить атаки насчитывавшей всего до 19 тысяч штыков группировки противника. Однако усиление последней 10-м корпусом и наступление 9-го корпуса немцев на левом берегу Луары к Блуа все же побудили французского командующего 11 декабря начать отступление за Луару. Этот маневр также удался вследствие распоряжений генерала Шанзи, учитывавших недостаточную выучку войск, хотя в них и были сложности, вызванные необходимостью произвести поворот направо, причем осью его становилось левое крыло в Маршенуарском лесу. Отход был прикрыт выдвижением плотной завесы из стрелков и вследствие этого немцами распознан не был. Таким образом французы сумели выиграть необходимую дистанцию.
Более отчетливым, нежели отходы Блюхера и Шанзи, примером обороны в ходе отступления являются действия русской Маньчжурской армии перед сражением под Ляояном в 1904 г.
Южный отряд русских 15 июня был разбит 2-й японской армией под Вафангоу[372]. В середине июля 2 армейских корпуса и кавалерийская дивизия Южной группы русских стояли на дороге мандарина и у железной дороги южнее Ташичао на позиции, над укреплением которой работали в течение 4 недель. В одном переходе к северо-востоку на ведущих к Сиюаню перевалах стоял еще один армейский корпус, одна дивизия под Хайченом являлась резервом Южной группы. Всего в ней насчитывалось до 80 тысяч человек. Восточная группа силой в 34 тысячи человек прикрывала дороги, ведущие в Ляоян и Мукден, развернувшись на фронте в 35 км, от Фэнхуанчена до Сайматси. Вместе с гарнизоном Ляояна, прикрывающими железную дорогу, и полицейскими частями генерал Куропаткин теперь имел на театре военных действий 152 батальона против лишь 96 у японцев[373]. Силы последних русским полководцем зачастую переоценивались едва ли не вдвое. Отказ от тех или иных наступательных замыслов выразился в возведении подготовленных позиций (под Ташичао для двух и еще одной под Хайченом для трех корпусов). Куропаткин, однако, не предполагал давать генеральное сражение на этих позициях, его взгляд уже в июле был скорее направлен в тыл, на укрепления Ляояна. Вследствие этого растянувшаяся на 15 км, в целом подходящая для удержания, умело оборудованная позиция под Ташичао, которую занимали 45 батальонов, 54 сотни при 122 орудиях, не оборонялась упорно, хотя 2-я японская армия 23 июля развернулась против нее примерно равными силами. Конечно, она имела более чем двойное превосходство в артиллерии. Уже в ночь на 25 июля русские отступили на Хайченскую позицию. Так как японцы теперь развили оживленную деятельность и против Восточного отряда русских, позиция под Хайченом была оставлена без боя, а Южный отряд встал на новую, расположенную ближе к Ляояну позицию под Аншанченом.
В ходе размышлений об этом периоде в выпуске № 41–42 военно-исторических записок Генерального штаба говорится: «Все, что случилось с русскими под Вафангоу, в принципе своем было все то же. Встали на позиции фронтом на юг и на восток, однако в то же время генералы были озабочены тем, чтобы избежать слишком крупных потерь. Командование оказалось в целом вполне готовым к этой задаче, оно проявило заметное умение в организации и реализации этого отступления. Но поведение войск было при этом удивительным. События с начала июня и до августа 1904 г. в любом случае дают доказательство того, что и при современном вооружении возможно порой вести оборону в ходе отступления»[374].
Мировая война в целом подтвердила это мнение. Прежде всего, в ходе нее также сказались схожие с русскими принципы командования, ведь они потерь не страшились никогда, ни в наступлении, ни при обороне. Тугодумство[375] русских так и не привело к по-настоящему роковым для них последствиям, так же как и в Восточной Азии в ходе продолжения отступления. Последствия поражений русская армия теперь переживала легче, чем в какой-либо иной армии, хотя Куропаткин заходит слишком далеко, когда говорит: «Мы окрепли в наших поражениях. Это было отрадное явление, возможное только в русской армии». Ни Маньчжурская армия, ни те русские войска, которые мы громили в Мировую войну, от поражений не крепли[376].
Манера русских сражаться, которую мы наблюдали в 1914–1917 гг. отличалась от их действий в войне в Маньчжурии, ведь поначалу они были приверженцами безоговорочного наступления. И все же они остались верны усвоенной ими в Восточной Азии привычке укреплять свои позиции, но постепенно, по мере того, как «паровой каток», несмотря на имевшееся на их стороне значительное численное превосходство, не состоялся, они вернулись к позиционной тактике. Когда весной 1915 г. прорывом под Горлице началось масштабное наступление германских и австро-венгерских армий, продвижение союзников постоянно натыкалось на все новые позиции русских. Они знали, как возводить подобные и в короткие сроки, уже не считая тех, что были задолго подготовлены под Лембергом. С их помощью и за счет частых контрударов, которые они с них наносили, наше наступление, в особенности группы армий Макензена, было существенно замедлено. Их умение вести оборону в ходе отступления при целесообразном использовании местности, умелом ее укреплении позволило им, пусть и с тяжелейшими потерями, столь своевременно отвести их войска[377], стоявшие в июле на Нареве фронтом на северо-запад, на Висле на запад, и между Вислой и Бугом на юг, таким образом, что в конце концов они образовали новый, обращенный на запад фронт от Двины до Восточной Галиции.
С несомненным искусством провели свое отступление от границы и за Марну французы, тем самым сохранив их левое крыло от полного разгрома, а всю армию от грозящего ей охвата. Их 3-я и 4-я армии, после того как они проиграли встречные сражения под Лонгви и в Арденнах, поначалу искали укрытия за Маасом. Дальнейший их отход, как и у 5-й армии, был существенно облегчен действиями образцово управляемой французской артиллерии. Арьергарды из сравнительно небольших сил пехоты удерживали наседающих немцев в сфере действия французских орудий, вынуждая их разворачиваться и нести потери, позволяя в то же время полностью организованно отойти основным силам французских армий. Неблагоприятно сложившиеся для французов начальные бои имели для них пагубные последствия, а все их развертывание смешалось, Париж оказался в серьезной опасности, все государство, казалось, было поколеблено, французские армии частично были потрясены морально, однако сокрушительного поражения они не потерпели. Победные донесения германских армий тогда содействовали вере в последнее, а в том воодушевленном настроении, которое было в те дни, это было вполне естественно. Однако начальник Генерального штаба Действующей армии генерал-полковник фон Мольтке, согласно тому, что сообщает Гельферих[378], не заблуждался относительно истинного положения дел. 4 сентября он якобы заявил в Ставке в Люксембурге: «Не будем себя обманывать. Мы имели успехи, однако еще не победили. Победа уничтожает силы сопротивления противника. Когда сражаются миллионные армии, у победителя будут пленные. Где же наши пленные? Около 20 тысяч в сражении в Лотарингии, то тут 10 тысяч, там, может, 20 тысяч. Но и относительно небольшое число захваченных орудий показывает мне, что французы отступают планомерно и в порядке. Самое тяжелое нам еще предстоит».
То, что командование и войска германской стороны были более чем готовы к этому, показал ставший вскоре необходимым отход от Марны на Эну. Далее, весьма поучительно, отступление Гинденбурга с Вислы на границу провинции Позен, за которым последовало смещение влево войск и их перегруппировка для удара на Лодзь.
Стоявшая под Варшавой армейская группа Макензена из 4 пехотных, одной кавалерийской дивизии и одной ландверной бригады не могла далее держаться против постоянно усиливающегося неприятеля, а того облегчения, на которое надеялись от действий австро-венгерских войск в Галиции, не добились, поэтому группа Макензена, усиленная еще тремя переброшенными с верхней Вислы дивизиями, была отведена на новые позиции между Пилицей под Нове-Място и на Бзуру под Ловичем. 20-й армейский корпус свернул с Вислы налево к нижней Пилице, где оказался на фланге направленного против группы Макензена наступления. Его левое крыло, так же как и группы Макензена было там яростно атаковано 25–26 октября. Натиск на левое крыло Макензена усилился настолько, что его пришлось отвести. Дальнейших успехов к северу от Пилицы русские пока что достичь не смогли. Для защиты левого крыла Макензена усиленными переходами с верхнего течения реки был двинут на фланг армии 11-й армейский корпус. Так как 1-я австро-венгерская армия оказалась не способна остановить под Ивангородом на Висле переправившиеся там русские войска и отступила на Радом, из-за чего оказался вынужден отойти и бившийся по соседству с союзниками Гвардейский резервный корпус, потребовалось начать общее отступление. Приказы об этом были отданы 27 октября. В войска еще до этого поступили указания на такую возможность, чтобы они начали своевременно вывозить все, что было незаменимо. Передвижения теперь шли в западном направлении, чтобы избежать опасности обхода с севера. В целом они прошли планомерно, хотя русские поначалу наседали очень сильно. Страну пощадили[379], а чтобы замедлить преследование и по возможности удержать русских вдали от германских магистралей, в крупных масштабах производились разрушения только на железных дорогах и на шоссе. Тем самым получили бы возможность спокойно провести поворот налево на новый фронт Врешен – Торн.
Схема 9. Кампания в Польше. Положение в конце октября 1914 г. после отступления из-под Варшавы
Оборона в ходе отступления в самых крупных масштабах проводилась германскими войсками на Западе в 1918 г. После того, как 18 июля маршалу Фошу удалось прорвать германский фронт юго-западнее Суассона, германская Ставка постепенно отвела к 2 августа дивизии 9-й и 7-й армий, стоявшие на выдвинутой вперед дуге между Суассоном, Шато-Тьерри и Реймсом, на позиции, шедшие к северу от Суассона через Конде и затем вдоль р. Вель. Генерал Людендорф об этом моменте пишет: «Попытка сделать народы Антанты склонными к миру за счет германских побед еще до прибытия американцев провалилась. Энергии войск не хватило на то, чтобы нанести решительный удар врагу еще до того, как превосходящие силы американцев уже оказались на фронте. Я ясно осознавал, что тем самым наше положение стало весьма серьезным. В начале августа мы по всему фронту перешли к обороне, наши атаки были остановлены»[380]. В ожидании новых боев 2, 18 и 19-я армии были объединены в группу армий под командованием генерала фон Боэна.
8 августа англичане и французы к востоку от Амьена внезапно атаковали крупными силами танков в густом, да еще и искусственно усиленном тумане. Им удалось полностью отбросить несколько дивизий к югу от Соммы. Части, далее всех державшиеся влево, были опрокинуты. Из-за этого место прорыва только расширилось. 6–7 германских дивизий были разгромлены основательно, но все же на следующий день удалось вновь образовать сомкнутый фронт к югу от Соммы, а 18-я армия, распорядившись двинуть сильные арьергарды, смогла отойти, хотя и с потерей значительной материальной части. 8 августа 1918 г. полагают поворотным пунктом в войне, ведь тогда, хотя многие части сражались блестяще, впервые проявилось, сколь далеко продвинулось разложение германских частей, которые уже не были полноценными. «8 августа – пишет генерал Людендорф – принесло обоим Главнокомандованиям, как германскому, так и вражескому, ясность; как мне лично, так и, судя по его заявлению в “Дэйли Мэйл”, генералу Фошу. Мощное наступление Антанты, финальная схватка Мировой войны, теперь велось противником с тем большей энергией, чем отчетливее для него становилось наше поражение»[381]. Маршал Фош, за счет быстро проведенной морской транспортировки американцев, давшей ему большой численный перевес, благодаря массам его танков и боевых летчиков, находился в благоприятном положении, в каком мы никогда не были, так что он мог не только быстро проводить одну атаку за другой, а также одновременно вести их на широком участке фронта.
21 августа германская 17-я армия подверглась атаке англичан к западу от Бапома. Она своевременно отступила на расположенную далее в тылу в 3–4 км позицию, о которую атаки противника разбились. 22-го 17-я армия нанесла мощный и успешный контрудар. Но в последующие дни англичане после короткой, но чрезвычайно яростной артиллерийской подготовки с помощью танков и дымовой завесы продвинулись под Бапомом. Уже 20 августа между Уазой и Эной последовала новая мощная атака французов. Им удалось ворваться на наши позиции в нескольких местах, так что центр 9-й армии пришлось отводить. События последних дней далее побудили Верховное Главнокомандование в последние дни августа отвести группы армий кронпринца Рупрехта Баварского и Боэна на оборудованную позицию восточнее Бапома – перед Перонном – течение Соммы – северо-восточнее Нуайона. В качестве тылового рубежа должна была послужить линия Зигфрида, которую еще надо было привести в готовность.
Чтобы выйти в тыл ей, англичане начали прорыв линии Вотана в направлении на Камбре. 2 сентября там последовала мощная танковая атака, преодолевшая заграждения и окопы, этим была проложена дорога пехоте. Так как сильным атакам подверглась и 9-я армия, назрело решение отвести весь фронт от р. Скарпа на р. Вель. 4-я и 6-я армии оставили дугу на р. Лис, за обеими северными группами армий была расположена новая оборонительная позиция, так называемая линия Германа, которая шла через Турнэ и Валансьен, севернее Лаона примыкая к оборудованной в 1917 г. позиции Гундинг – Брюнхильд. Вторая тыловая полоса обороны была к западу от линии Антверпен – Брюссель – Намюр, а затем вверх по Маасу. Крепости в Эльзас-Лотарингии были приведены в положение повышенной готовности.
Одновременно началась масштабная операция по эвакуации в Германию, существенно осложнившаяся из-за проблем на железной дороге. При этом речь шла об огромных запасах военного имущества. Вывоз в Германию был ограничен самым необходимым. Налеты вражеской авиации зачастую мешали работам по очищению территории.
Схема 10. Германское отступление в 1918 г.
К 7 сентября вывод групп армий на позицию Зигфрида был окончен, хотя противник повсеместно вплотную следовал за ними. Он тут же возобновил свои атаки. С особенным нажимом они обрушились на левое крыло 17-й, 2-ю и правое крыло 18-й армии, а также против левого крыла 9-й и крайне правого крыла 7-й армии. Восточнее Перонна наш фронт частично подался назад, однако в целом вплоть до 26 сентября в ожесточенных атаках он был удержан. В этот день начались дальнейшие ожесточенные атаки по обе стороны от Реймса. А еще до этого они последовали по обе стороны от Аргонн. Выступ у Сен-Мийеля был очищен нами уже 12 сентября. Армейская группа «C» отошла на более короткую линию Михеля.
Положение, каким оно стало к концу сентября, крупные внешние и внутренние проблемы, которым подвергалось дальнейшее осуществление германской обороны по ходу отступления, нельзя описать лучше, нежели это сделал генерал Людендорф: «Теперь последовало мощное напряжение сил противника, чтобы прорвать фронт групп армий кронпринца Рупрехта и фон Боэна на гентском и мобёжском направлениях, а также и на внутреннем фланге групп армий германского кронпринца и фон Галльвица по обе стороны от Аргонн в направлении на Шарлевиль – Седан. Та же базовая мысль с осени 1915 г. была заложена во всех наступательных операциях Антанты. До тех пор они проваливались из-за истощения противника и силы нашего сопротивления. Но теперь мы были ослаблены, подводила то одна, то другая дивизия. Количество симулянтов в тылу увеличивалось угрожающими темпами. Места размещения, которые должны были отслеживать личный состав, уже не справлялись со своими задачами. Те, кто сражались на передовой, были героями. Но для более широкого фронта их было слишком мало. Они чувствовали себя брошенными. Взоры солдат обратились на офицера, на него лег весь груз боя. Со своими соратниками он буквально творил чудеса. Полковые, бригадные и дивизионные командиры с офицерами и горсткой солдат, часто из писарей и денщиков, лично восстанавливали положение. Они отражали вторжения сильно превосходящего, но уже не горевшего желанием сражаться противника… Часть наших батальонов могла быть сведена лишь в 2 роты… Вследствие тяжелого положения на транспорте находившихся на Родине отпускников пока что приходилось оставить там… Периоды, предоставляемые дивизиям для отдыха и пополнения своего имущества и обмундирования, становились все короче. Хорошие части были измотаны куда больше ненадежных… Было необычайно тяжело как-то компенсировать это и оказать помощь на слабых участках. Все чаще случалось так, что приходилось поскорее задействовать дивизии из 2-й линии, и соединения полностью перемешались»[382].
4-я армия отразила все атаки противника, хотя обстановка на ее фронте становилась все напряженнее. В середине октября поэтому ее отвели на позицию Германа за канал Экло и за Лис. 17-я армия держалась в тяжелых боях под Камбре, но 2-й армии пришлось отступать. Ее также отвели на линию Германа. Вследствие сокращения линии фронта группа армий Боэна была распущена, 2-я армия вошла в состав группы армий кронпринца Рупрехта, 18-я в группу армий кронпринца Вильгельма. 9-я армия включена в состав 7-й. К 13 октября группа армий кронпринца германского планомерно отступила на линию Гундинг-Брунгильда. Ее 3-я и 1-я армии в конце сентября и начале октября все еще могли одержать блестящие победы в обороне. Бои групп армий обоих кронпринцев продолжались. В конце октября сражение шло по всей линии фронта от голландской границы до Вердена. Очищение прифронтовой полосы, обустроенной под потребности миллионной армии, по-прежнему шло планомерно и медленно. Но для дальнейшего ведения войны не хватало материальной части, поэтому дальше войска отводить уже не могли.
К началу перемирия 11 ноября армии кронпринцев баварского и германского находились на следующей тыловой позиции на линии Антверпен – Маас. Вражеские атаки в последнее время становились все слабее. Была пресечена и попытка американцев штурмовать высоты восточнее французского Мааса. Внутренняя прочность германских частей вновь возросла. Планировалось продолжать успешное и упорное сопротивление на новой, более короткой и прямой линии. Условия перемирия наряду с революцией похоронили эти надежды. Однако противник его опасался, ожидая и зимней кампании, что видно из интервью британского главнокомандующего Хейга в «Таймс» от 8 января 1919 г. Лорд Хейг высоко оценил проведение обороны в отступлении в условиях падения боевого духа германских частей. Он подчеркнул то ожесточенное сопротивление, с которым он столкнулся 10 и 15 октября. В последнюю треть октября оно еще более усилилось. Немцы сражались хорошо, постоянно переходя в контратаки, раз за разом замедляя продвижения английских войск с помощью удачно расположенных на местности пулеметов. Один из высших английских офицеров выразил в Вене послу графу Веделю свое удивление германскими войсками и их командованием[383]. Наибольшее впечатление на него произвело отступление поздним летом и осенью 1918 г. Оно было блестяще начато и великолепно проведено. Когда бои были остановлены, германский фронт так и не был прорван, мощь германской армии не была сломлена, а союзники, несмотря на их громадный перевес, все еще не могли чувствовать себя победителями. Не следует забывать, что и их войска в ходе тяжелых боев были сильно потрепаны. Они были твердо уверены в победе лишь в 1919 г. после ввода в бой дополнительных сил американцев, новых танков и других военных ресурсов[384].
Оборона на речных рубежах
Уже было показано, что оборона страны всегда получает преимущество, опираясь на крупные водные преграды, а потому должна ориентироваться на течение рек. Руководящие указания для организации обороны на реках были прекрасно продемонстрированы Наполеоном в его распоряжениях в 1813 г. Его пасынок, вице-король Италии, в начале марта 1813 г. должен был отвести остатки вышедшей из России армии и приданных им на германской земле подкреплений с Одера через Берлин за Эльбу под Виттенберг. Наполеон предпочел бы придерживаться магдебургского направления, так как оттуда он мог бы успешнее отражать уже предпринимавшиеся набеги русских и прусских отрядов на нижней Эльбе. И тем определеннее требовал теперь император, чтобы среднее течение Эльбы было удержано. Тогда на нем располагались следующие крепости: Кёнигштейн, Дрезден, Торгау[385], Виттенберг и Магдебург. Форты Дрездена были срыты, а у Виттенберга едва-едва приведены в оборонительное состояние.
В середине марта вице-король со своими войсками, численность которых с помощью новых формирований была доведена почти до 80 тысяч человек, располагался на Эльбе от Дрездена до Магдебурга, оставив лишь небольшой резерв под Лейпцигом. Император осудил такое распыление сил. Он рекомендовал занять позицию для наступления перед Магдебургом, которая бы заставила противника атаковать или же обеспечила самой французской армии возможность действовать наступательно, в случае если противник оставит против нее лишь небольшие силы и будет пытаться переправиться через реку выше или ниже крепости по течению. «Опираясь на Магдебург, – писал Наполеон, – мы можем не опасаться обхода со стороны противника, ведь мы господствуем над обоими берегами этой крупной реки. Если противник имеет не более 100 тысяч человек, не думаю я, что он заставит Вас оставить Ваши позиции»[386]. Присущий императору верный взгляд на использование местности вообще позволил ему разглядеть те преимущества, которые предлагала ему наступательная позиция на правом берегу Эльбы под Магдебургом. Выступающая к западу излучина Эльбы обеспечивала прикрытие обоим флангам и тем самым давала развертыванию некоторую прочность в обороне. Император обсуждал вариант выдвижения авангарда в открытой на восток излучине до Бранденбурга[387], так как линия Виттенберг – Гавельберг имеет длину лишь в 100 км и по большей части прикрывается р. Гавель.
15 марта 1813 г. Наполеон поучал своего пасынка насчет сути обороны по рекам в длинном письме. Он писал: «Прежде всего, следует прояснить, что противник может перейти Эльбу, где и как ему нравится. Реку всегда надо рассматривать как препятствие, которое может задержать противника не более чем на несколько дней. Предотвратить его переправу можно лишь в том случае, если будут сосредоточены крупные силы на предмостных укреплениях на вражеском берегу, чтобы перейти в наступление, как только он начнет переправу… Нет ничего опаснее, чем попытка упорно оборонять речной рубеж, занимая только свой берег, ведь если противник переправится внезапно – а это всегда удается так или иначе, – то он обнаружит защитников на растянутой позиции, а после нее своевременно сосредоточиться не удастся»[388]. Если противник двинется на Дрезден, то вице-король вовсе не должен пытаться там упорно удерживать речной рубеж, а ответить на это наступлением на Берлин. В позиции перед Магдебургом и заключается лучший вариант обороны верхней Эльбы. Император продолжал: «Если распоряжения, которые я тем самым отдаю для обороны Эльбы, были бы исполнены на Одере, и если бы Вы, вместо того чтобы отойти за реку у Франкфурта, развернулись перед Кюстриным, неприятель явно поостерегся бы бросать войска на левый берег. Этим Вы выиграли бы по меньшей мере 20 дней».
Оборона верхней Эльбы путем фланкирования с позиции перед Магдебургом на правом берегу по замыслу своему была тем же, что и опосредованная оборона верхнего Рейна из Пфальца, имевшаяся в виду Мольтке при развертывании в 1870 г.
На исходе 1813 г. Наполеон и сам намеренно отступил от тех принципов, которые он ранее проповедовал своему пасынку. Тогда из-за потерь, вызванных тифом и другими болезнями, а также после выделения гарнизонов в крепости, после сражения под Лейпцигом у него оставалось из перешедших через Рейн не более 53 тысяч человек, а оборонять надо было фронт длиной в 500 км от Нимвегена до Базеля. Из них 10 тысяч стояли на Рейне от Хюнингена до Ландау, 13 тысяч от Ландау до Кобленца, 16 тысяч от Кобленца до Нимвегена, в то время как 14 тысяч были сосредоточены в Майнце, центральном пункте оборонительной линии. Это была несомненно кордонная позиция, которую Наполеон всегда упрекал в том, что она сможет остановить лишь медлительного противника. Как писал Клаузевиц, это была лишь видимость сопротивления, однако «этой видимости на Рейне хватило, чтобы остановить союзников в развитии их наступления и вынудить к решению отложить переправу до прибытия подкреплений, то есть на 6 недель. Эти 6 недель были бесценны для Наполеона. Без мнимой обороны на Рейне победа под Лейпцигом привела бы прямо в Париж, а сражение по ту сторону этой столицы было бы для французов совершенно невозможно»[389]. Мнимая оборона была лишь вспомогательным, вынужденным средством, однако таким, которое основывалось на верной оценке противника, и потому имевшим успех.
Указания, которые отдал Наполеон в 1813 г. для защиты рубежа Эльбы, были исполнены лишь частично, ведь вице-король не осмелился с только что сформированными частями действовать активно, как того желал император. То, что он советовал вице-королю весной 1813 г. для меньшей армии и в более локальных масштабах, затем сам Наполеон в известном смысле и в большем размере воплотил на практике за счет занятой им перед Эльбой позиции к началу осенней кампании.
Река в любом случае дает обороняющемуся выигрыш во времени, требует от атакующих особой технической подготовки и вынуждает к осторожности. Поэтому в качестве предпосылки успеха переправы рассматривается введение обороняющегося в заблуждение. В 1800 г. французский генерал Моро зашел в этом так далеко, что приказал переправляться крупными силами сразу на нескольких участках, чтобы затем вновь тут же вернуть их назад и двинуть к переправившимся в другом месте главным силам. Австрийцы располагали на верхнем Рейне более 60 тысячами человек фельдцейхмейстера Края. Из них 12 тысяч стояли между Юберлингеном и Шаффхаузеном, 3 тысячи у Фрайбурга, 10 тысяч напротив Келя, 15 тысяч у Раштатта. Позади этого 200 км кордона в резерве под Виллингеном оставалось лишь 10 тысяч человек. Из противостоящей им французской 110-тысячной Рейнской армии Моро по одному корпусу в 20–30 тысяч стояло в Швейцарии, между Ной-Брейзахом и Страсбургом, оттуда до Ландау и до Базеля. Наполеон, тогда будучи первым консулом[390], предлагал стянуть все имеющиеся в Швейцарии силы, чтобы форсировать Рейн под Шаффхаузеном и Констанцем, и тем самым выйти к проходам в Шварцвальде. Моро, напротив, считал важной потерю времени, связанную со смещением войск вправо, а также невозможность столь долгое время вводить в заблуждение противника, а потому настоял на фронтальной атаке на Рейн.
Чтобы заставить австрийцев поверить, что он, как и в 1796 г., предполагает наступать через нижний Шварцвальд, Моро 25 апреля приказал одному корпусу переправляться под Келем. Ему удалось отбросить противника, захваченного врасплох к Оффенбургу. Раштаттский отряд австрийцев отступил за Мург. Одновременно еще один корпус переправился под Альт-Брейзахом вытеснил оттуда австрийцев в Шварцвальд. Оба французских корпуса оставались 2 дня на занятых ими позициях, а затем вновь перешли реку под Келем, выйдя на левый берег Рейна, двинулись от Страсбурга вверх по течению, еще раз под Альт-Брейзахом вышли на правый берег и теперь двинулись на Фрайбург, в то время как переправившийся там до этого еще один корпус продвигался в горах, а затем сдвинулся вправо, чтобы соединиться с корпусом из Базеля. Выступивший из Швейцарии корпус форсировал реку под Штайном. Спустя 7 дней после начала операции Моро, таким образом, объединил свою армию к северу от Боденского озера. Австрийская кордонная позиция была в серии местных боев полностью прорвана. Демонстрация напротив проходов в нижнем Шварцвальде достигла своей цели лишь частично. Однако очевидно, что столь сложный способ действий, к какому прибегнул Моро, мог быть возможен только против распыленных и не слишком активных сил противника.
Сколь мало гарантий дает само по себе развертывание на речном рубеже видно, в том числе, и на примере событий октября 1813 г. Наполеон под нарастающим давлением союзников вынужден был принять решение в конце сентября оставить правый берег Эльбы. Тем самым для него оказалось актуально то, что он описывал своему пасынку весной того же года – что противник может переправиться через реку там, где ему угодно. После тяжелого поражения под Денневицем остатки армии маршала Нея, насчитывавшие не более 35 тысяч человек, искали спасения в бегстве за Эльбу под Торгау[391]. Когда Северная армия союзников затем навела мосты под Акеном, Росслау и Эльстером и выдвинула на другой берег отряды для их защиты, Ней объединил свои силы между нижней Мульдой и Эльбой. Так как противник закрепился на левом берегу и под Вартенбургом, в конце сентября Ней передвинул туда главные свои силы. Однако там переправы крупных сил неприятеля не произошло, зато теперь казалось, что вскоре предстоит наступление противника через Дессау. Так что Силезской армии после осуществленного поворота вправо удалось провести с позиций в Лаузице переправу под Вартенбургом. Когда корпус Йорка 3 октября атаковал мощную позицию на высотах под Вартенбургом, то он наткнулся лишь на 14 тысяч солдат корпуса Бертрана, который был вновь двинут туда Неем. В ходе дерзкой атаки они были опрокинуты.
Действия армейской группы Нея в конце сентября и начале октября 1813 г. позволяют оценить всю ту неуверенность, с которой обреченная на пассивное ожидание оборона неизменно находилась по отношению к энергичному атакующему. И этот эффект только усиливается, если возможности провести разведку на другом берегу, как это повелось (благодаря авиации) в ходе Мировой войны, не существует. Маршал Ней посчитал себя вынужденным постоянно передвигать туда-сюда свои войска в зависимости от поступавших донесений о переправе противника под Эльстером и у Акена-Рослау. Его мер хватало до тех пор, пока речь шла лишь о выигрыше времени у медлящего противника, каким был наследник шведского престола, однако перед целеустремленной волей Блюхера они спасовали. Силезской армии удалось неожиданно перейти реку крупными силами. Тем самым существующая при любом развертывании вплотную к реке опасность быть разбитым по частям воплотилась в реальность для корпуса Бертрана. Ней тогда счел, что от дальнейшей обороны на вверенном ему участке Эльбы следует отказаться. Он оттянул свои войска за Мульду в районе Делича.
С бо́льшим успехом в конце августа 1914 г. с помощью современного вооружения французы сражались за переправы на Маасе с 4-й и 5-й германскими армиями. Двинутых за реку сил 3-й и 4-й французских армий не хватило на то, чтобы остановить мощный маневр охвата немцами. Теперь вместо атаки началась оборона за Маасом с угрозой левому флангу немцев со стороны Вердена. В этой обороне было столь же мало координации, как и в предшествующем ударе, однако местами, благодаря особенностям местности, она велась весьма умело. Последующие удары были немцами отражены. Подобные попытки там, где они предпринимались, вызывали тяжелые потери. Однако фронт на Маасе удерживался французами лишь несколько дней, так как он все более фланкировался из-за безостановочного продвижения правого германского крыла, 3-й, 2-й и 1-й армий.
Дунай, имеющий в нижнем течении ширину в 800–1000 м, казался в 1877 г. туркам в целом достаточной защитой, ведь в районе Видин – Адрианополь (устье Дуная) было более 180 тысяч человек, а вступившие в конце апреля в Румынию русские вооруженные силы насчитывали не более 190 тысяч. Эта масса, выдвинув три кавалерийских дивизии на Дунай, медленно шла через Бухарест в западную Валахию. В мае русские начали эффективную борьбу с турецкой Дунайской флотилией. Переправу их главных сил следовало ожидать повыше Рущука. В конце июня корпус под Браилой перешел за нижний Дунай, изгнав тамошнюю охрану на реке числом всего в 3 тысячи, а 13 июля они вышли к Траяновым валам[392]. Турецкая дивизия в Добрудже численностью в 11 тысяч отступила без серьезного сопротивления. Эта операция русских была отнюдь не демонстрацией, чтобы отвлечь внимание противника от места основной переправы, а следствием необходимости закрепиться на правом берегу в нижнем течении реки крупными силами. При предполагаемой переправе основных сил выше по реке эти коммуникации нуждались в достаточной защите, так как иначе при дальнейшем продвижении в Болгарию они бы оказались в постоянной опасности со стороны нижнего Дуная.
Переправа основных сил под Зимницей началась утром 27 июня после предшествующей демонстрации под Фламундой и обстрелов по всему протяжению Дуная. Удалось в течение утра переправить одну дивизию и к вечеру с помощью небольших пароходов отправить на правый берег 30 батальонов и 30 орудий 8-го корпуса. Слабые посты врага на реке были отогнаны. Подоспевшие 4 тысячи турок не смогли сбросить в реку первые из переправившихся русских батальонов. 28 июня удалось смонтировать части моста, бывшие на р. Олт. 1 июля мост был готов. Затем чуть выше в начале августа был наведен еще один наплавной мост. Все приготовления русской стороны, в особенности запоздание с поставкой материалов для моста, не позволяют распознать у них достаточно предусмотрительности. Вследствие этого у турок вполне была возможность одержать победу над частями русских, переправившимися первыми, особенно если принять во внимание ширину реки. Но и после переправы всего 8-го корпуса и в последующие за этим дни положение русских оставалось опасным. Если представить, что к вечеру 2 июля на правом берегу Дуная было лишь 3,5 русских пехотных дивизии, не более 1 тысячи всадников и 78 орудий, всего лишь около 35 тысяч человек, то окажется, что перспективы масштабного контрнаступления турок были все еще хорошими.
Даже если учесть то, что при серьезной опасности своим переправившимся частям русские бросили бы подкрепления быстрее, нежели это произошло в действительности. Было бы в целом возможно отправить к ним маршем насчитывавшую около 70 тысяч человек армию Абдул-Керима-паши от Рущука и Шумлы, что все еще позволяло своевременно объединить напротив места переправы значительно превосходящие силы. При отсутствии какой бы то ни было инициативы, выказанной турецким главнокомандующим, эта опасность счастливо миновала русских. Если здесь в порядке исключения дошло бы до энергичного командования, то условия для успешной обороны на реке были бы вполне благоприятными. Зато события 1915 и 1916 гг. вследствие действенности современного вооружения позволяют понять, что значение даже такой широкой реки как оборонительного рубежа существенно уменьшилось.
Переправа через Саву и Дунай после предшествующего мощного обстрела силами 3-й австро-венгерской и 11-й германских армий в октябре 1915 г. оказалась уже потому столь легкой, что сербы не поверили в серьезную атаку с севера и сосредоточили подавляющее большинство своих сил на болгарской границе. Лишь постепенно их сопротивление окрепло на возвышенности правого берега. При этом Дунай посодействовал этому постольку, поскольку подвоз все еще остававшихся позади частей, а также снабжение боеприпасами и продовольствием австро-венгерских и германских частей оказалось чрезвычайно сложно [осуществить] из-за постоянных штормов. При этом пришлось сражаться за свободную переправу через Дунай для доставки материалов для моста. Навести мосты до 21 октября не удалось, хотя переправа началась уже 7 октября.
Схема 11. Переправа через Дунай в 1877 г.
С не меньшими трудностями столкнулись при переправе через Дунай с юга на север под Систовым силами трех дивизий группы армий Макензена 23–25 ноября 1916 г. В Добрудже русские и румыны были отброшены. Контратаки, направленные с середины ноября 1916 г. на занимавшуюся силами двух болгарских и двух турецких дивизий к северу от Чернаводы оборонительную позицию были отражены. Тем самым оказалось возможным двинуть силы из Добруджи вверх по Дунаю.
Схема 12. Сражение на Арджеше
Одна германская и одна болгарская дивизии, а также части германского ландштурма и болгарского ополчения из бывшей охраны по Дунаю должны были сначала переправиться под Систовым. Одна турецкая и одна болгарская дивизии, а также сведенная воедино из германских, болгарских и австро-венгерских частей кавалерийская дивизия были сосредоточены рядом с местом переправы. Называемая Дунайской армией и подчиненная германскому генералу Кошу часть группы армий Макензена, после форсирования должна была взаимодействовать с 9-й армией генерала фон Фалькенгайна[393], которая сражалась за выход из Трансильванских Альп на равнины Валахии, и тогда действовала во фланг оказывавшим упорное сопротивление румынам.
Для переправы Дунайской армии предусматривалось огневое прикрытие германской и австро-венгерской тяжелой артиллерии и содействие австро-венгерской Дунайской флотилии. Небольшие отвлекающие маневры на других участках должны были привлечь к себе внимание румын. В распоряжении поблизости были австро-венгерские мостоотряды. Ранним утром 23 ноября удалось высадить первые германские части на левом берегу Дуная. Густой туман мешал взаимодействию артиллерии и мониторов на Дунае, однако и румынам не позволил распознать грозящую им опасность. Но еще днем две дивизии смогли занять Зимницу, а еще одну двинули на образованное там предмостное укрепление. После того, как 24-го были разбиты с трудом стянутые на охрану рубежа Дуная румынские части, удалось расширить тет-де-пон, а к утру 25 ноября мост был готов. На него и были стянуты остальные подготовленные части. Можно было начинать наступление.
Если здесь пришлось считаться с серьезным сопротивлением противника (хотя его и не было), то на следующий год германским войскам удалось форсировать реку на виду у мощных сил неприятеля. Рига, перед которой на левом берегу Двины было крупное предмостное укрепление, представляла собой постоянную угрозу германским позициям на реке, а тем самым и всему Восточному фронту немцев. Этот тет-де-пон был выдвинут к западу от Риги почти на 50 км и шел по широкой болотистой низменности к Двине примерно на 15 км повыше Риги. Оттуда русские укрепления шли по правому берегу Двины вверх по реке. Они продвигались во множестве рядов, были хорошо оборудованы, имели проволочные заграждения и многочисленную артиллерию. На выдвинутом в сторону Митавы предмостном укреплении стояло не менее 10 пехотных дивизий и дивизия кавалерии. Далее на правом берегу Двины, имевшей 300 м в ширину, еще 5 дивизий.
Штаб 8-й германской армии решил форсировать реку повыше Риги у Икскюля, чтобы тем самым прорвать позиции русских на Двине и обойти предмостное укрепление. Удалось скрытно сосредоточить в лесах неподалеку от места форсирования материалы для переправы и большое количество минометов. Подготовка, а прежде всего скопление войск к востоку от дороги Митава – Рига не остались полностью незамеченными русскими. Однако они все же ожидали главной атаки вдоль дороги в Кеккау. 21 и 22 августа они поэтому оставили позиции предмостного укрепления, далее всего выдвинутые на запад. Планировалось переправить по 3 мостам 9 пехотных и 1 кавалерийскую дивизию немцев.
31 августа начался мощный обстрел русских позиций, а 1 сентября под прикрытием мощного огня артиллерии и минометов пошла переправа под Икскюлем. 2-го русские еще оказывали упорное сопротивление, чтобы прикрывать отвод своих войск с предмостного укрепления по ведущим на северо-восток дорогам. 3 сентября последние их части уже были под огнем германской артиллерии, позиции противника под Кляйн-Егелем были прорваны, наши войска вышли к Гросс-Егелю, ведь после переправы через Двину они прикрылись с запада, северо-запада и севера и двинулись вверх по реке, отражая последовавшие с северо-восточного направления контрудары русских. Проводившие отвлекающий маневр против тет-де-пона германские части, вплотную преследуя неприятеля, 2 сентября ворвались в расположенный на левом берегу Двины пригород Риги. Основную часть города на правом берегу заняли 3 сентября.
Приведенные здесь случаи из Мировой войны, в которой форсирование удавалось атакующим сравнительно легко, не должны приводить к мысли, что сам по себе речной рубеж при современном уровне развития вооружений будто бы лишен значения, как в тактическом, так и в оперативном смысле, что произошла своего рода переоценка всех ценностей. Конечно, атакующий сегодня способен, так сказать, «пристрелить» предмостное укрепление. Его тяжелая артиллерия и минометы становятся действенным огневым валом для войск во время переправы и после нее, чем для них облегчается укрепление на другом берегу. Полевые укрепления современного образца позволяют быстро образовать тет-де-пон. Пулеметы при условии их сконцентрированного применения придают ему устойчивость. Воздушная разведка обеспечивает достаточно точную информацию о распределении сил обороняющегося на том берегу. Сосредоточенная у места переправы эскадра боевых летчиков могла поддержать атаку на тот берег, став своего рода вторым этажом помимо огня пехоты. Однако помимо этого не следует оставлять без внимания то, что переправа союзников через Саву и Дунай осенью 1915 г. наткнулась не на подготовленную оборону сербов на речном рубеже, а имела все преимущества внезапности, что внимание румын в 1916 г. от Дуная было отвлечено действиями армии Фалькенгайна, что под Ригой в 1917 г. русские, оказывая на некоторых участках столь упорное сопротивление, из-за революционного разложения уже не располагали в полной мере боеспособными частями[394]. Во всех этих случаях внутреннее превосходство атакующих войск, информация о положении противника и допущенных им ошибках благоприятствовали успеху самых сложных операций, а потому со стороны атаковавших их все менее считали дерзостью. Однако, если отвлечься от этих факторов и рассматривать ситуацию в целом, при учете равноценности обеих сторон, то окажется, что оборона по речным рубежам едва ли существенно изменилась по сравнению с условиями прошлых эпох. Обороняющиеся теперь были в состоянии использовать те же усовершенствованные боевые средства, что и атакующие. К тому же для них теперь также отпала существовавшая ранее невозможность вести разведку за рекой и тем самым своевременно вскрыть намерения атакующего, благодаря той же воздушной разведке. Далее у обороняющихся теперь есть возможность своевременно отвести свои войска за реку с помощью железных дорог или автоколонн.
Схема 13. Рига. 1917 г.
Таким образом, и здесь, как и в большинстве составляющих войны, средства, имеющиеся в распоряжении обеих сторон, компенсируют друг друга. То, что течение реки для хода операций и сегодня еще должно иметь бо́льшее значение, показывает кампания в южной Польше в 1914 г. Там Висла послужила русским не только как чисто оборонительный рубеж, они весьма умело использовали реку как завесу, чтобы за ней перебрасывать массы своих войск и оттуда двинуться в атаку с крупного предмостного укрепления под Варшавой.
После кровопролитных боев под Лембергом и севернее низменности р. Танев австро-венгерские войска отошли за Сан, а затем в конце сентября отступили за Вислоку и нижний Дунаец. Русские преследовали их по всей линии фронта, окружили крепость Перемышль и стали накапливать крупные силы на нижнем Сане и на Висле под Ивангородом. В наступление на запад были двинуты массы кавалерии и на левом берегу Вислы. Эти меры противника, казалось, указывают на предполагаемый охват австро-венгерских войск на левом берегу верхней Вислы в общем направлении на Краков. Северный фланг австро-венгерского фронта был поэтому прикрыт проведенным в конце сентября развертыванием переброшенных из Восточной Пруссии войск 9-й германской армии, которая правым своим крылом под Краковым примыкала непосредственно к флангу союзника, а основными силами стояла между Каттовицем и Кройцбургом, выдвинув войска между Кемпеном и Калишем.
Начавшееся 28 сентября наступление 9-й армии, к которому в дальнейшем присоединилась справа и 1-я австро-венгерская армия, было направлено в целом на участок Вислы Аннополь – Ивангород, с усилением левого фланга против Варшавы. Операция была основана главным образом на двух условиях: что правому крылу австро-венгерского фронта удастся охватить с юга противостоявшие ему в Карпатах силы русских[395] и что противник крупными силами перейдет Вислу у Ивангорода и выше его, а потому 9-я армия сможет тут же нанести ему сокрушительный удар. Обе предпосылки имелись. Ведь австро-венгерской армии удалось вызволить Перемышль, однако отогнать противника с позиций к востоку от крепости и далее в Карпатах не удалось. К северу на галицийской равнине мощь наших союзников на Сане ослабевала. Против ожиданий противник так и не двинул за верхнюю Вислу крупные силы кавалерии. Поэтому, частью использовав железные дороги, он бросил значительные силы за рекой в Ивангород и пониже его по течению, а также в Варшаву, чтобы усилить их недавно прибывшими на подмогу сибирскими частями. Вследствие этого союзные вооруженные силы постепенно заняли фронт длиной около 200 км лицом к Висле. Возросшая мощь вражеского натиска с варшавского тет-де-пона вместе с сильным ударом русских под Ивангородом тут же вынудили союзные армии к отходу.
Значение предмостного укрепления на вражеском берегу здесь проявилось вполне ясно. Однако эффект от развертывания перед рекой в крупном масштабе, как к тому стремился Наполеон, летом 1915 г. отчетливо проявился на Нареве.
Русские в течение первого периода войны существенно усилили свои укрепления на линии Бобр – Нарев – Буг – Висла в северной Польше. Ломжу обнесли вынесенными вперед позициями, Рожаны и Пултуск снабдили расширенными предмостными укреплениями на левом берегу Нарева, то же последовало и в Зерок и Зегрже. Долговременные форты под Дембе были связаны с последними воедино, а выдвинутые вперед рубежи обходили и Новогеоргиевск. Варшава (пояс ее внутренних фортов обладал лишь небольшой способностью к сопротивлению), за счет вынесенной на левом берегу Вислы в ее излучине на 25 км позиции под Блоне, только повысила свою значимость. Поэтому казалось, что предпосылки для эффективной обороны на сильных от природы и оборудованных дополнительно позициях обеспечены, крупным массам войск была гарантирована возможность постоянной переправы в любых направлениях, так что за линией Ломжа – Пултуск были расположены еще несколько линий полевых укреплений. Одна из них шла почти параллельно германской границе. Пространство к северу от линии Рожаны – Пултуск защищала промежуточная позиция длиной почти в 40 км. И вновь позиции были составлены из нескольких линий, шедших одна за другой. Конечно, хотя бы из-за их большой протяженности удерживать их долгое время было невозможно, а частично и вовсе они обладали незначительной для сопротивления ценностью. Однако в целом эта система вместе с естественными препятствиями образовывала оборонительный район большой мощи.
Это вполне осознавали и с германской стороны. Так как положение, в котором была группа армий Макензена в конце июня в южной Польше и на правом берегу Вислы, требовало поддержки с помощью атаки германских войск на русском фронте на Нареве, то командующий германской 12-й армией генерал фон Галльвиц получил приказ провести подобную операцию. Соседняя слева 8-я армия генерала фон Шольца должна была сопровождать это ударом по правому флангу между Скрвой и Писсой к Ломже. Атака 12-й армии велась сосредоточенными силами и с применением мощной тяжелой артиллерии по обе стороны от Прасныша, так как имевшихся сил, около 13 дивизий, на этом широком фронте не хватало.
Атака началась 13 июля. С тяжелыми боями к 15 июля удалось прорвать первую и вторую полосу русской обороны перед Наревом. 12-я армия теперь должна была двинуться правым крылом, двумя дивизиями и частями из крепости Торн блокировав Новогеоргиевск, в то время как другие ее части в трёх группах наступали бы к Пултуску, между Пултуском и Рожанами и на Рожаны, прикрывшись со стороны Остроленки. Следовало иметь в виду отправку еще 4 дивизий к 12-й армии, ведь сопротивление противника, силы которого между Остроленкой и междуречьем Буга и Нарева насчитывали 8 армейских корпусов и 3 кавалерийских дивизии, постоянно росли, облегчая теперь ему оборону на реке. Нарев, шириной 80-150 м, летом частично проходим, однако широкая, зачастую заболоченная низменность его все равно являлась чрезвычайно сильным препятствием. Извилистое течение реки благоприятствовало фланкирующим набегам с укрытых позиций на лесистых склонах прибрежных холмов. В то время как русские на своем правом крыле под Рожанами ограничивались обороной, на левом, под Пултуском и по обе стороны тамошнего предмостного укрепления, они перешли к контратакам крупными силами.
Схема 14. Обзорная карта района боев армейской группы Галльвица
К 24 июля удалось взять Пултуск, к 25-му – Рожаны, твердо закрепившись там на левом берегу. В то время как три слабые дивизии с приданной им тяжелой и сверхтяжелой артиллерией генерала фон Безелера начали атаки на Новогеоргиевск, 12-я армия 26-го отразила мощное русское контрнаступление к югу и юго-востоку от Пултуска по обоим берегам Нарева и восточнее Рожан. С провалом попыток вновь отбросить немцев за реку, бои 12-й армии на Нареве окончились в ее пользу, хотя находившемуся на левом крыле 1-му армейскому корпусу лишь вечером 2 августа удалось отвоевать переправу под Остроленкой. Здесь русские ограничились исключительно удержанием левого берега. Переправившаяся выше города 2-я пехотная дивизия находилась в целом в тяжелом положении, так как вблизи от реки по ней с большой храбростью наносили раз за разом удары сибирские части. В то время как участок Нарева от Пултуска до Рожан с тамошними предмостными укреплениями удалось преодолеть менее чем за 3 дня, переправа под Остроленкой потребовала 14 дней, что указывает на различие тех обстоятельств, при которых может вестись оборона на реке, как и всегда на войне. Здесь вновь проявилось то, что современное вооружение вполне оказывает свое воздействие в каждом конкретном случае, но, в основе своей, уроки защиты речного рубежа не изменились. Река по-прежнему может задержать атакующего лишь на некоторое время, однако она в любом случае призывает его к осторожности.
Оборона в горах
Клаузевиц подчеркивает важность того преимущества, которым обладает обороняющийся. Он писал: «Так как преобладание самым решительным образом проявляется лишь на горных позициях, из этого следует существенное преимущество горных позиций для обороняющегося»[396]. Правда затем, в другом месте, он описал его лишь как кажущееся, когда заявил: «Конечно, нельзя отрицать, что небольшие посты при хорошем выборе позиции в горах могут давать необычайную силу. Горстка, которая на равнине может быть успешно разогнана парой эскадронов, а от рассеяния и плена может спастись лишь поспешным отступлением, в горах будет в состоянии, надо сказать, сохранять своего рода тактическую дерзость, требуя от целой армии оказать ей честь методического наступления, охвата и тому подобного… Поэтому вполне естественно верить, что много таких сильных постов, выставленные один за другим, смогут образовать почти неуязвимый для атак фронт… Основной чертой характера обороны в горах является ее принципиальнейшая пассивность; таким образом, еще до того, как армии обрели их нынешнюю подвижность, а тенденция к обороне в горах поистине естественна… За счет все более определенной маневренности атакующие, однако, вновь получили перевес. Поэтому только в ней и должны искать помощи обороняющиеся. Но маневренности в горной местности по самой природе ее добиться не удается. Главным же вопросом является: будет ли сопротивление, оказываемое в горах, относительным или абсолютным средством, лишь временной мерой или обязано закончиться решительной победой. Для сопротивления первого рода горная местность в высшей степени подходит и привносит базовый принцип подкрепления, а для второй его разновидности напротив – не годится вообще или только в отдельных случаях»[397]. Из того, что мелкие посты в горах по самой природе этого ландшафта получают чрезвычайную силу, вовсе не следует, как говорит Клаузевиц, что составленная из множества таких постов линия фронта будет обладать той же силой в целом. Не следует путать бездорожье с непроходимостью ландшафта. «Где мы не можем идти колонной, вместе с артиллерией и кавалерией, там все же, как правило, можно пройти пехотой, ведь очень напряженные, однако краткие переходы с боями не могут быть сравнены с масштабами длинных маршей. Надежная связь между отдельными постами, таким образом, фактически основана на иллюзии, а фланги их поэтому же всегда под угрозой… Из этого следует, что относительное сопротивление в горах сильнее, чем на равнине, а в мелких постах оно вообще едва ли не сильнее всего, с учетом их размеров, однако оно возрастает в той же пропорции, что и численность солдат на нем».
Вопреки расхожему мнению, пишет Клаузевиц, горная местность в решающем сражении благоприятствует не обороняющемуся, а атакующему. «Мы скорее посоветовали бы полководцу самым настойчивым образом избегать того, чтобы в случае решающего сражения в горной местности видеть в ней убежище для обороняющегося. Горы, как в стратегии, так и в тактике, в целом не годятся для обороны, ведь от успеха ее зависит вопрос о том, кто владеет страной. Горы мешают обзору и мешают передвижению во все направления; они вынуждают к пассивности и заставляют блокировать все подходы, а потому получается более или менее похоже на кордонную войну. Таким образом, следует избегать вступления в горы главными силами и в свою очередь оставить их перед ними или по ту сторону»[398].
На нескольких примерах боев в горах, данных в ходе Мировой войны, необходимо продемонстрировать, насколько те воззрения, что в свое время развивал Клаузевиц, и теперь могли бы претендовать на истинность.
В Вогезах в ходе Мировой войны, после того, как провалилось первое французское наступление в Верхнем Эльзасе, обе стороны уже не вводили в действие крупные силы. Решающие бои шли в северной Франции и во Фландрии. Поэтому здесь как раз упоминавшийся Клаузевицем случай, когда обе стороны по возможности гор избегают. Германское наступление на этом участке Западного театра военных действий привело бы после перехода через Вогезы к Бельфору и Эпиналю, а также к промежуточным фортам между ними, а французское выводило бы к верхнему Рейну и его укреплениям и к Страсбургу. Так что в этом случае горы вместе с естественными особенностями округи и оборудованными укреплениями вполне выполнили свою функцию. Если сравнивать действовавшие там силы с теми, что были использованы в Мировую войну на Западном фронте в целом, то они достаточно незначительны.
Армейская группа Гэде поздней осенью 1914 г. состояла из 4 ландверных бригад общей численностью в 29 батальонов, 3,5 эскадрона, 16 батарей и резерва в 4 батальона, 1 эскадрон и 5 батарей. Последний был развернут под Мюльхаузеном, в то время как бригадам выпало занимать передовую оборонительную линию Дидольсхаузен – Мюнстер – Зеннхайм – Пфирт. Даже при вводе в бой всех имеющихся сил они едва ли могли считаться линией форпостов. И все же немногочисленные батальоны ландвера в начале декабря смогли в целом отразить последовавшую на нескольких участках атаку превосходящих сил французов. Однако некоторые пункты удержать не удалось. Так как в течение месяца на фронте армейской группы были зафиксированы 4 дивизии противника и еще 7 батальонов альпийских егерей, то она была усилена двинутой к Мюльхаузену смешанной дивизией. С ее помощью французы были оттеснены с дороги Мюльхаузен – Танн, а дальнейшие их атаки, продолжавшиеся вплоть до января, были отражены. Несмотря на существенные подкрепления, в основном артиллерией, французы не добились прочных успехов. Германской же стороне пришлось перебросить армейской группе лишь 2 батальона, 2 батареи тяжелой артиллерии и одну кавалерийскую дивизию. Вскоре после того, как удары французов на мюльхаузенском направлении окончились неудачей, они последовали далее к северу на возвышавшиеся над прирейнской равниной почти на 700 м Хартманнсвиллерские высоты, там, а также на Гроссен-Бельшене, стали создавать оборону. В конце января немцам, после основательной артиллерийской подготовки, удалось изгнать их с этих высот и более того, продвинуться еще в горах.
Так как большую важность имело то, чтобы не дать французам закрепиться на восточных склонах гор и остановить их продвижение на Мюльхаузен, то армейская группа Гэде была усилена еще на 1,5 дивизии. После последовавшей тем временем реорганизации ее ландверных соединений, она насчитывала 5 дивизий, так что теперь можно было иметь в виду и важное с политической точки зрения изгнание французов с немецкой земли.
Главную атаку следовало вести в долине Мюнстера. Прежде чем она началась, противник 12–13 февраля 1915 г. войсками усиленной бригады был оттеснен на несколько километров в Гебвиллерской долине, так что оттуда могло последовать наступление в долину Фехта. Оно шло через покрытые снегом склоны. К 18 февраля удалось, несмотря на серьезные и только усилившиеся из-за зимнего времени года сложности ландшафта, провести развертывание артиллерии, так что 19-го уже смогли начать общее наступление. В ходе него успешно продвигались по заснеженным скалам против окопавшегося и укрывшегося заграждениями противника в сторону перевала Шлухт, однако 21-го в ходе вражеских контрударов продвижение было остановлено в районе Орода. В первые дни марта часть занятой территории была вновь потеряна, однако сразу после этого ее отбили еще раз. Французы теперь направили главные свои усилия против Хартманнсвиллерских высот, где разгорелись ожесточенные бои, в ходе которых сбросить их со склонов и тем самым овладеть прирейнской равниной не удалось. На остальных участках фронта армейской группы Гэде бои продолжались даже летом. Добиться крупных успехов французам не удалось, однако правый берег р. Фехт пришлось оставить. В конце июня фронт на этом участке был отведен на новые позиции, которые шли от ручья Мюль к ручью Ландерс.
Схема 15. Обзорная карта в Вогёзах в 1914–1915 гг.
В ходе войны позиции на высотах далеко не всегда доказывали свое преимущество, в особенности, если они были на хребте, на возвышенности или непосредственно за ними, где они были очень уязвимы для огня вражеской артиллерии, и поэтому удержать их было тяжело. Если при современном вооружении, а именно из-за дальнобойной артиллерии навесного огня настойчиво подчеркиваемое Клаузевицем преимущество возвышенности оказалось существенно ограничено, то при боях в Вогезах для французов оно еще вполне проявилось. На всем фронте армейской группы Гэде, а также на левом крыле соседней с ней справа армейской группы Фалькенхаузена у французов были позиции на господствующих высотах. За главным хребтом Вогезов, который они контролировали (чтобы сбросить их оттуда немцам потребовались бы куда более крупные силы, нежели можно было для этого найти), французы были, в первую очередь, в состоянии в любое время незаметно маневрировать артиллерией и внезапно вводить ее в дело на нужном для них участке.
И если в высоких Вогезах в Мировую войну происходили события лишь второстепенной важности, то Трансильванские Альпы в 1916 г. стали местом одной из главных операций войны, хотя исход ее в целом там и не решался.
После победы под Кронштадтом преследование румын частями 9-й армии в горах остановить не удалось, хотя туда были брошены свежие румынские войска, видимо переведенные из Добруджи. Генерал фон Фалькенгайн должен был таким образом учитывать столь сильное сопротивление на пограничных перевалах, тем более, что потеря позиций в горах для обороняющихся означала бы и утрату контроля над румынскими равнинами. Поэтому большая часть границы была блокирована постоянными укреплениями. Трансильванские Альпы, при высоте до 2000 м и более, с немногочисленными и дурными дорогами и совершенно недостаточным сквозным сообщением, и без того являлись серьезным препятствием. Только если атаковать широким фронтом, можно было бы надеяться на прорыв на слабом участке. Усиленный двумя австро-венгерскими горными бригадами Альпийский корпус генерала Крафта фон Дельмензингена должен был проложить себе путь по обе стороны долины р. Олт. Вторая группа генерала фон Моргена, одна германская пехотная дивизия, одна австро-венгерская горная бригада, наносила удар на Кымпулунг, третья группа генерала фон Штаабса, одна германская и одна гонведная пехотные дивизии, были двинуты к Синайе и восточнее нее. Еще восточнее через перевал Бодза наступала одна германская дивизия, при этом выставив охранение на высотах далее к северу. Связь с 1-й австро-венгерской армией, правое крыло которой планировало пересечь горы в 80 км к северу от перевала Бодза, поддерживал кавалерийский корпус Шметтова с подчиненной ему австро-венгерской пехотной дивизией. Только этой группе удалось поначалу добиться успехов в долине Ойтузы и Уца, а остальные повсюду наткнулись на жесткое сопротивление, сломить которое до 12 октября не смогли. По большей части войска были не обучены войне в горах и столь же мало оснащены для нее. Поэтому штаб армии решил перенести центр тяжести усилий на более низкие горы Вулкан, прорвавшись на перевале Шурдук через Тыргу-Жиу, одновременно вступив в бой с противником на фронте групп Крафта, Моргена и Штаабса. Если удалось бы перейти через перевал Шурдук, тогда и весь фронт противника в горах оказался бы постепенно обойден с запада. Атака на перевале Шурдук, для которой были предназначены 2 пехотные и 1 кавалерийская дивизии, должна была начаться 23 октября. Справа от ударной группы в охранении была усиленная австро-венгерская бригада полковника фон Шиво. Румыны в ночь с 13 на 14 октября на перевале Вулкан ударили крупными силами и оттеснили небольшие германские отряды, удерживавшие горный хребет, однако 14-го их отбросили назад. Чтобы отвлечь внимание противника от перевала Шурдук, группа Крафта пошла 16 октября в атаку. Ее наступление по обе стороны Ротентурмского перевала было сильно затруднено неожиданно ранним началом зимней погоды с сильными снегопадами, а также контрударами превосходящих сил противника. Так как некоторые отряды союзников оказались под угрозой с тыла, их пришлось местами отвести назад. Однако в целом все же удалось отбросить противника с передовых его позиций на вторую линию. Несмотря на все сложности группа Моргена все же медленно продвигалась вперед, а вот группа Штаабса перейти за горный хребет не смогла, хотя успехи наметились у группы Шметтова. Однако сохранить их под ударами превосходящих сил врага она не смогла. Перспективы ворваться на Молдавскую равнину силами кавалерийского корпуса более не было, тем более, что румыны вновь стянули дополнительные силы на их северном крыле против 1-й австро-венгерской армии и там были усилены русскими дивизиями. Бо́льшую часть предназначенных для 9-й армии и уже перебрасывавшихся подкреплений поэтому пришлось перенаправить туда. При этом можно было бы рассчитывать и на то, что только теперь возобновившиеся атаки 3-й болгарской армии смогут облегчить положение, хотя были признаки того, что румыны усиливают группировку на фронте групп Моргена и Штаабса, а потому их внимание как раз очень удачно было отвлечено от перевалов Шурдук и Вулкан. Поэтому продолжали придерживаться плана удара силами группы генерала Кнойссля, теперь усиленной еще одной кавалерийской дивизией.
Но своей цели атака не достигла. Начавшаяся оттепель с дождями сделала всякие передвижения частей, прежде всего артиллерии, фактически невозможными. И все же некоторых преимуществ удалось добиться. 24 октября был захвачен перевал Вулкан, а 26-го неутомимые атакующие уже подобрались по обе стороны р. Жиу к самым южным склонам гор, но тут последовала неудача. Румыны, которым железные дороги и шоссе позволяли в любой момент производить переброску сил, на всем фронте группы Кнойссля перешли в контрнаступление, которое она, при не самых малых потерях, в том числе в орудиях, не могла остановить до тех пор, пока не была отброшена в район 20 км к югу от перевала Шурдук, откуда и заняла позицию шириной в 60 км, упираясь обоими флангами в горные хребты.
Но, несмотря на такой неблагоприятный оборот, генерал фон Фалькенгайн твердо держался своего плана пробиться через перевал Шурдук. Для прорыва через суровые зимние горы теперь были приняты более тщательные подготовительные меры, а еще две перебрасывающиеся дивизии были перенаправлены к Шурдуку. При этом командование теперь принял генерал фон Кюне, кавалерийский корпус Шметтова был отдан под его руководство. В то время как в этой группе шла подготовка для новой атаки (прежде всего войскам выдавали горное оснащение и вьючных животных), группа Крафта постоянно переходила от одного хребта к другому. Группа Моргена продолжала сражаться за позиции к северу от Кымпулунга. Ей было поручено добиваться прорыва, в то время как группа Крафта, частью уже вышедшая к последней горной цепи, продвигалась далее. Поэтому к решающему успеху на перевалах Вулкан и Шурдук стремились 4 пехотных и 2 кавалерийских дивизии. Против них противник более не усиливался. Казалось, что он теперь озабочен тем, чтобы закрыть пути, ведущие с севера прямо к Бухаресту. На флангах армии группа Штаабса получила приказ прорываться в долину Праховы, а полковник фон Шиво – атаковать.
11 ноября группа Кюне перешла в наступление, развивавшееся успешно. Сопротивление опорных пунктов противника, в том числе бронированных фортов, было сломлено огнем тяжелой артиллерии. Румыны медленно отступали от позиции к позиции и вновь укрепились на высотах к югу и юго-востоку от Тыргу-Жиу, куда они перебрасывали и подкрепления. 17-го их постигли там атаки в обход, причем еще западнее вел бои за выход на равнину Валахии кавалерийский корпус. Группа Кюне теперь двинулась к нижнему течению р. Олт. Перед отрядом Шиво противник отступал в юго-восточном направлении. Продвижение группы Кюне в западную Валахию в дальнейшем было поддержано переправившейся у Систова Дунайской армией и привело к тому, что в конце ноября позиции противника в горах перед группами Крафта и Моргена удерживать уже было нельзя.
Тем самым оборона в горах продержалась 6 недель и более, конечно, как было показано выше, благодаря в том числе и благоприятным обстоятельствам, которые особенно сказались на действиях атакующих. Сеть железных дорог и шоссе сослужила хорошую службу в ходе перебросок войск обороняющейся стороны, так же, как в современную эпоху может произойти и при обороне на речном рубеже. Бои в Трансильванских Альпах являют собой особую славную страницу для германских и австро-венгерских частей, ведь на стороне румын было не только знание ими местности, но и численное превосходство[399]. Горы, причем на таком протяженном участке фронта, вообще могут обороняться лишь крупными силами. Поэтому для большой армии, как позволяет продемонстрировать этот случай, выведенное Клаузевицем правило не вполне действенно. Когда он заявляет о том, что горы в целом для обороны неблагоприятны, то борьба за Трансильванские Альпы показывает, что перспективы обороны, с переходом местами в атаку, нельзя оценить как скромные. Только лишь чрезвычайная выносливость германских и австро-венгерских частей и руководившая ими решительная воля командиров помешали тому, чтобы ведшиеся значительно превосходящими силами атаки румын обеспечили бы им полный контроль над этими горами.
Клаузевиц пишет: «Всякая гора вплоть до известной дистанции оказывает большое воздействие на окружающую ее более низменную поверхность»[400]. Здесь это проявилось в полной мере. В общем и целом, судьбу Румынии и ее столицы решал контроль над горами. Сражения на Олте, на Арджеше и на Рымникул-Серет, проходившие на равнинах, которые порой еще требовали от атакующих приложения значительных сил, являлись в известном смысле лишь последствиями боев в горах. Влияние горы на окрестные равнины весьма отчетливо проявилось и в Карпатах. Последние являлись не только естественной защитой Венгрии, ведь тот, кто не контролировал их, не смог бы беспрепятственно господствовать и на равнинах Галиции. Как и река, они в дальнейшем оказывали заметный эффект на атакующих. И как действия русских в 1877 г. при начале боевых действий руководствовались лишь мыслью о переправе через Дунай, так же повлияли на них в 1914 и 1915 гг. Карпаты.
Трансильванские Альпы, почти как высоты Вогёзов, в целом напоминают собственно Альпы, а вот Карпаты – горы лишь средней величины. Западные Бескиды в предгорьях Высоких Татр, особенно в северных их хребтах являются скорее холмами. Восточные Бескиды между Дунайцем и до верхнего Стрыя более выраженных форм, однако нигде они не становятся непроходимыми. Лишь отделяющие Восточную Галицию и Буковину от Венгрии Лесистые Карпаты действительно образуют серьезное препятствие для ведения боевых действий. Здесь высота гор достигает и 2000 м и более. Проходимость невелика. Склоны по большей части покрыты дремучими лесами. Поэтому там условия напоминают таковые в Трансильванских Альпах.
После того как в начале сентября 1914 г. австро-венгерские войска вынуждены были отступить перед имевшими перевес русскими, Карпаты удалось удержать не на всем их протяжении. Для обороны перевалов в Лесистых Карпатах были выделены лишь небольшие силы, а потому они частично достались русским, которые начали рейды в северную Венгрию. Австро-венгерским частям, переброшенным туда и сведенным в армейскую группу фон Пфланцер-Балтина, удалось в ноябре восстановить положение настолько, что перевалы в целом были отбиты. В то время как в Лесистых Карпатах оставались лишь небольшие силы русских, в декабре 1914 г. 8-я русская армия начала наступление к западу от верхнего Сана, хотя поначалу и медленно, на позиции 3-й австро-венгерской армии. Победа под Лимановой оказала свое благоприятное воздействие и на этой части фронта. Затем зимнее время года замедлило продвижение русских, к тому же их 11-я армия из 7 дивизий застряла под Перемышлем. Однако постепенно стал все более ощутим русский натиск и в Карпатах. 1 января 1915 г. австро-венгерская армия лишилась контроля за Ужокским перевалом. Ее правое крыло пришлось поддерживать двумя дивизиями, взятыми в 1-й армии. Остальные перевалы в Карпатах, несмотря на неоднократные атаки русских, удалось удержать. В Буковине же русских оттеснили. Положение, не взирая на это, оставалось тяжелым. Горная местность при учете протяженности предполагаемой линии обороны требовала очень много войск, а боевой состав австро-венгерских частей был чрезвычайно невелик. Эти обстоятельства привели к формированию германской Южной армии. Но возлагавшиеся на ее наступление надежды не оправдались. Лишенная дорог, покрытая глубоким снегом лесистая местность стала непреодолимым препятствием для продвижения небольших сил генерала фон Линзингена против численно превосходящих их русских. Хотя удалось добиться некоторых успехов, решающего значения они не имели.
В конце марта 1915 г. русские, после падения Перемышля, были усилены в Бескидах освободившимися благодаря этому дивизиями. Их натиск на внутренние фланги 3-й и 2-й австро-венгерских армий увеличился. Возникла опасность, что они смогут прорваться на Будапешт. Хотя против 34 дивизий союзников было 24 русских, однако последние существенно превосходили по боевому составу австро-венгерские, а также германские части, кроме того их могли постоянно пополнять расположенные за линией фронта рекрутские депо[401]. Чтобы парировать опасность от угрожающего прорыва русских, три германские дивизии, объединенные в Бескидский корпус, были выделены в распоряжение австро-венгерской Ставки. В начале апреля они успешно атаковали под Гуменной. Последовавшие одновременно яростные атаки русских в Лесистых Карпатах были отражены австро-венгерскими частями. Карпатское наступление русских в середине апреля повсеместно провалилось. В Западной Галиции успехов они также не добились. В этом положении над русской армией и разразился рок Горлице.
Сковывание крупных сил русских на других участках громадного фронта, прежде всего на севере, армиями фельдмаршала фон Гинденбурга[402] вместе с неповоротливостью русских в наступлении привели к тому, что их наступлению в Карпатах не хватило крупной, единой цели.
Поэтому им всегда удавалось одерживать лишь локальные победы. Зато они проявили большое искусство при обороне в горах, причем сильно облегчило им это то, что они располагали более чем достаточным количеством войск для этого. Они, как и румыны, зачастую переходили к контрударам. Карпаты, если рассматривать их в целом, проявили себя как мощная, естественная преграда, опора обороны страны. Не будь их, и слабые австро-венгерские армии были бы обойдены, оказавшись неспособными защитить Венгрию[403].
Схема 16. Карпаты и их предполье
Если значение горных хребтов в оперативном отношении заключается в том, что они господствуют над широкими равнинами, то все же переоценивать это не следует. Так, например, в ходе революционных войн контролю над Швейцарией часто придавалось преувеличенное значение, далеко превосходящее истинную ее значимость, которой она, конечно, обладает как страна, расположенная между Германским и Итальянским театрами военных действий. Наполеон в 1809 г., не обращая внимания на тирольских повстанцев, пробился к Вене, хотя ему, конечно, пришлось-таки вести войну в горах. С другой стороны, эти бои показательны для тех сложностей, что возникают у атакующего в случае восстания в горной местности.
Когда Австрия в апреле 1809 г. начала операции на Дунае, в Тироле повсеместно вспыхнуло хорошо подготовленное восстание. Баварские войска и администрация были им совершенно ошарашены. Восставшие крестьяне быстро расправились с небольшими и рассеянными по стране гарнизонами, а также с двумя бригадами французской пехоты, двинувшимися из Италии в южную Германию. На каких-то 4 дня страна оказалась освобождена. Насчитывавшая 10 тысяч человек австрийская дивизия вступила в Тироль из Виллаха и стала основой для рот ландштурма. Между тем в конце апреля Наполеон после побед, которые он одержал над эрцгерцогом Карлом под Регенсбургом, принял меры для умиротворения Тироля. Маршал Лефевр[404] выступил с двумя баварскими дивизиями из Зальцбурга и в долине Инна 19 мая занял после продолжительных ожесточенных боев Инсбрук. Мнение маршала, что со взятием столицы этой земли дело сделано, вскоре оказалось глубоким заблуждением. Австрийские войска, правда, действительно покинули страну, не считая мелких отрядов, однако и одна из баварских дивизий была отозвана Наполеоном на Дунай. А потому Андреасу Гоферу[405], провозглашенному главнокомандующим Тироля, 29 мая удалось нанести под горой Изель около Инсбрука тяжелое поражение остававшейся в стране баварской дивизии. При этом было разгромлено не менее 18 тысяч баварцев. Страна была освобождена второй раз. Лишь после сражения при Ваграме Наполеон смог выделить достаточно сил для ее завоевания. Этот новый удар, после предшествующего горького опыта, должен был стать сокрушительным.
После второго своего освобождения страна оказалась в имевшей для нее роковые последствия безопасности. Однако французы, согласно заключенному в Цнайме перемирию, имели полную свободу в том, чтобы выделить и двинуть для подавления восстания в Тироле столько войск, сколько казалось необходимо. В то время как Австрия предоставила страну своей собственной судьбе, к ее границам по зову Наполеона двинулись со всех сторон 50 тысяч человек. Несмотря на это героические тирольцы намерены были и в третий раз добиться освобождения, хотя это наступление было для них полной неожиданностью, а избежать его после заключения перемирия не было никакой возможности. Войска Рейнского союза и французов вступили вместе с двумя баварскими дивизиями через Вёргль и Пинцгау (малочисленные колонны баварцев шли с севера по долине р. Ахен, через Шарниц и западнее долины верхнего Леха). От Пассау туда же шла составленная из небольших контингентов из Рейнского союза дивизия генерала Руйе. Вюртембергская дивизия тогда же вступила в Форарльберг, присоединившийся к борьбе, которую вел Тироль. Еще одна дивизия шла от Виллаха через Заксенбург в долину Пустера, небольшая колонна венецианцев в долину Ампеццо, еще одна из Вероны вверх по течению Адидже. С помощью концентрического наступления восстание было подавлено.
Лефевр занял Инсбрук, весь север Тироля был усмирен. Однако Гофер вновь призвал крестьян южного Тироля к оружию. Дивизия Руйе была двинута, чтобы открыть дорогу в северную Италию через перевал Бреннер. Когда 4 августа она вышла из Штерцинга в Бриксен, в долине она наткнулась на жесткое сопротивление инсургентов, обнаружив мосты уничтоженными, а дорогу перекрытой завалами, в узкой долине ее встретили сброшенными со склонов стволами деревьев, а с высот обстреливали с хорошо укрытых позиций. Авангард и основные силы дивизии были разделены. Это заставило Руйе вернуться в Штерцинг, а остатки авангарда днем позже сложили оружие. Попытка Лефевра двинуть баварскую дивизию из Инсбрука, чтобы 7 августа прорваться в Бриксен также была неудачной. За оружие в составе ополчения взялись уже 20 тысяч тирольцев. Напрасно ждал под Штерцингом маршал, что подступавшие к долине Пустера и шедшие на Триент колонны облегчат его положение. Они тоже не смогли сломить сопротивление крестьян в узких скалистых проходах. Колонну из 1400 баварцев с двумя орудиями, которая вышла из долины верхнего Инна в долину Адидже, тем самым имея возможность выйти в тыл вражескому ополчению на Бреннере, постигла та же судьба, что и авангард Руйе. Вследствие этого Лефевр оставил Штерцинг и отошел за Бреннер. Его отступление было существенно осложнено действиями в долинах на его флангах отрядов ополчения. Инсбрук удержать также не удалось. И еще раз встреча под горой Изель освободила страну, которую Лефевр теперь полностью очистил.
Схема 17. Тироль
Тирольцы были, по меньшей мере, косвенно поддержаны австрийским правительством во мнении, что вполне может получиться сохранить страну для Австрии по результатам мирного договора. Когда же затем в заключенном 14 октября договоре ими пожертвовали, они вновь оказались не готовы к атаке, обрушившейся на них теперь с необычайной яростью. Она была облегчена только тем, что уже не встретила как прежде единодушного сопротивления народа. Наполеон подчинил все действовавшие против Тироля войска своему пасынку, вице-королю Италии. Корпус из 3 дивизий итальянской армии генерала Барагэ д’Илье[406] наступал вверх по долине р. Драу, четвертая дивизия шла за ним. Еще одна дивизия была отправлена через Триент на Боцен, а в это же время три баварских дивизии шли из Зальцбурга по долине нижнего Инна. Повстанцы еще недолгое время держались в районе Мерана, однако судьба страны была предрешена. Наконец, горная твердыня пала в ходе хорошо продуманного концентрического наступления силами 10 дивизий.
Лефевра справедливо упрекают в том, что он в целом легкомысленно отнесся к задаче и поэтому ожесточенно стремился сломить всякое сопротивление в горных долинах фронтальными ударами, хотя там успех обещало только параллельное наступление по склонам гор. Идти маршем в долинах, сражаться на высотах, таков был принцип действий австро-венгерских войск в ходе боев во время оккупации Боснии в 1878 г. Ход ее, как и история подавления восстания в Тироле, позволяет понять масштабы количества войск, необходимых для овладения охваченной восстанием горной местности.
Чтобы оккупировать Боснию и Герцеговину, в конце июля 1878 г. через Саву перешли: три горных бригады, одна пехотная бригада – всего до 25 тысяч человек, под Бродом; одна дивизия при двух горных бригадах под Старой Градиской; еще одна горная бригада под Костяницей – всего до 15 тысяч человек; еще одна дивизия – в 10 тысяч человек, под Шамацем. Кроме того, там находилось еще до 10 тысяч солдат в гарнизонах. 29-го колонна основных сил переправилась через Саву у Брода. Вскоре выяснилось, что мирно провести оккупацию невозможно. Вследствие этого последовала мобилизация еще 3,5 дивизий. Банды инсургентов, сопротивлявшихся продвижению австро-венгерских войск в долине Босны, были отброшены. 7 августа они, численностью до 8 тысяч человек, в том числе два турецких батальона, объявились вновь и были отражены с тяжелыми потерями. 13-го две горные бригады, шедшие от Старой Градиски, объединились с основными силами под Зеницей. Последние, наступая через Баню-Луку, рассеяли под Яйце до 6 тысяч повстанцев и турецких солдат. Дальнейшее продвижение этой колонны прошло беспрепятственно. Горная бригада из Костяницы также была подтянута ближе к ней. В ее тылу несколько тысяч инсургентов атаковали обозы и тыловые депо под Баней-Лукой. Город временно пришлось уступить им, однако все же с помощью подошедших от Старой Градиски подкреплений удалось их изгнать. Колонна главных сил посчитала себя вынужденной оставить для прикрытия тыла в долине Босны бригаду пехоты. Наступавшая от Шамаца на Дольну-Тузлу дивизия потерпела неудачу. Из-за сильных беспорядков в ее тылу, а также после выделения крупных сил в тыловые гарнизоны, она не смогла изгнать повстанцев из Дольны-Тузлы и отступила в долину Босны. Однако удалось сохранить тыловые коммуникации колонны основных сил, шедшие через долину.
Главнокомандующий фельдцейхмейстер барон фон Филиппович решил, не обращая внимания на угрозу его тылам, продолжить наступление на Сараево силами 20 батальонов, 4 эскадронов и 9 батарей. После многочисленных яростных боев удалось 19 августа после отчаянного сопротивления взять столицу Боснии. Войска из Далмации также вынуждены были вести бои в ходе оккупации Герцеговины.
Они смогли завершить выполнение своей задачи лишь к концу сентября. В начале октября была установлена связь с Сараево. Однако подчинение Боснии с взятием ее столицы было не завершено. Фельдцейхмейстер вышел к столице страны, тем самым вбив клин во вражескую территорию, с войсками размером не более дивизии. На флангах линии наступления и в тылу повстанцы еще удерживали большую территорию, связь с операционной базой на Саве оставалась в целом ненадежной. Но и там, где со всех сторон подходили австро-венгерские войска, восстание все равно полыхало. Оружия и боеприпасов в стране было предостаточно. Имея вместе с мобилизованными сразу после вступления в страну 3,5 пехотных дивизий и еще 4, мобилизованных в конце августа, фельдцейхместер теперь оказался во главе армии из 159 батальонов, 30 эскадронов и 47 батарей, всего до 160 тысяч человек при 300 орудиях[407]. С помощью значительного размера вооруженных сил затем удалось-таки добиться покорения бедной дорогами горной территории, хотя и после ожесточенных боев.
Схема 18. Босния
Как и в 1809 г. при усмирении Тироля, так и в 1878 г. в Боснии и Герцеговине потребовалось выделения весьма значительных сил. В обоих случаях сказалось различие между операцией в горах, когда наступление лишь пересекает горный хребет, при этом сломив оказываемое сопротивление, и боями за территорию в горах, обороняемую ее же населением. В Тироле особую сложность вызвал высокогорный ландшафт, в Боснии – отсутствие инфраструктуры и очень плохое состояние дорог. Это потребовало особенно продуманной организации снабжения и вынудило разбить колонны в зависимости от длины дневных переходов. Общее руководство наступлением исходило из очевидных направлений в долинах рек, куда вели от Савы основные дороги, а также из необходимости поначалу заявить о присутствии австро-венгерских войск на как можно более широком фронте[408]. Как и в любой операции в горах вместе с отсутствием сквозных коммуникаций сказывается и сложность постоянной координации действий отдельных колонн. Лишь современная техника могла существенно исправить этот недостаток с помощью световых сигналов, телефонов и радиотелеграфа, хотя и не устранила его вовсе. Только лишь с большим трудом и с частыми помехами из-за вышеупомянутых препятствий было достигнуто взаимопонимание в ходе действий в приграничных территориях Семиградья. Проблемы, возникающие в ходе операций как в высокогорье, так и в необжитых человеком горах средних высот, на возвышенностях, располагающихся посреди вполне обустроенной территории, отсутствуют. Тюрингенский лес, крупный лесной массив на равнине, пронизанный многочисленными, прекрасными дорогами, а также множеством рокадных шоссе, сегодня для ведения боевых действий никакого значительного препятствия собой не являет. Когда-то римляне полагали горы в средней Германии, Герцинский лес непролазно дикой местностью. При ограниченных транспортных возможностях в Средневековье и вплоть до Нового времени он представлял собой рубеж между югом и севером Германии. Так, даже обширный меморандум Карла-Августа Веймарского все еще описывает Тюрингенский лес и оборону в нем как и в горах, через которые атакующему пройти будет весьма сложно.
Любые боевые действия в горах приводят к замедлению операций. В высокогорьях это проявляется более всего. По большей части это и объясняет незначительные успехи итальянцев в Мировую войну, однако также и неудачу австро-венгерского наступления в Венецианских Альпах весной 1916 г.[409] Теперь атакующий для подавления обороны в горах имеет в распоряжении артиллерию навесного огня, пулеметы и самолеты. Он обладает возможностью вести воздушную разведку. Тем самым он, вводя в действие войсковые массы, теперь имеет перевес совершенно иного рода, нежели это было ранее, но не против обороняющегося, располагающего такими же средствами. Здесь, в горах, как и почти повсеместно, вследствие эффективности современного вооружения установилось равновесие. В целом же при всем различии отдельных операций в горах, вплоть до новейшего времени, в них проявляются раз за разом все те же ситуации.