Даже с транскрипцией фамилии автора на русский язык существуют определенные тонкости. Остзейская ветвь рода, многие поколения которой находились на российской службе, писалась на русском, стремясь по тогдашним нормам к максимально точной транслитерации – «Фрейтаг-Лорингховен». Поэтому в трудах военных специалистов начала и середины XX в. следовали именно такой традиции. Однако, с появлением новых правил транскрипции, где приоритет (порой даже чересчур) отдается передаче фонетики слова, применительно к представителям той же фамилии, теперь уже исключительно из самой Германии, стали пользоваться вариантом «Фрайтаг-Лорингофен», что создает трудности для тех, кто не знаком с немецким правописанием. Учитывая, что прославились и другие представители этого рода – в дипломатии, как борцы с нацизмом, в живописи, спорте и т. д. – единой устоявшейся традиции теперь не существует вовсе. Скажем, бывшая невестка автора этой книги, ставшая на пике популярности иконой дадаизма, пишется по-русски неизменно так: Эльза фон Фрейтаг-Лорингховен.
При всем уважении к сложившейся десятилетия назад традиции не стоит слепо следовать ей и теперь: ведь сейчас вряд ли кто-либо станет называть Дидро «Дидеротом», однако и игнорировать ее, пытаясь любой ценой ввести новые нормы, также было бы предосудительно, а потому в России по-прежнему Фрейд, а не «Фройд», Гесс, а не «Хесс» и т. д. Поскольку автором данной книги был представитель баронского рода, находившийся на германской, а не на российской службе, пусть и рожденный в Остзейских провинциях, то был избран вариант «Фрайтаг-Лорингховен».
В данном издании стремились максимально сохранить не только аутентичность выражений автора, хотя и с оттенком стиля 100-летней давности, но и приводимый им научно-справочный аппарат, который по меркам современного научного исследования оставляет желать много лучшего, являясь лишь своего рода брошенными на ходу указаниями читателю, где была взята та или иная цитата, но отнюдь не системно оформленной ссылкой на используемые работы. Разумеется, было бы вполне возможно перевести и дополнить эти ссылки, для удобства русскоязычного читателя привлекая уже русские издания (насколько они существуют) упоминаемых работ, однако это означало бы создать иллюзию куда большей дотошности автора, а это исказило бы впечатление о нем самом и его труде. При этом вряд ли возможно будет упрекнуть господина барона в небрежности в цитатах или попытках дезинформации: как показала сверка цитат с используемыми текстами, он вполне добросовестен. Конечно, сказывалось то, что Фрайтаг все же в первую очередь офицер, до некоторой степени публицист, но без соответствующей академической подготовки. Будучи профессиональным военным, значения научно-справочному аппарату он мог и не придавать, а также не иметь соответствующего опыта, даже при наличии у Фрайтаг-Лорингховена определенных заслуг на литературном и научном поприще.
Научный аппарат книги, (оригинал которой не снабжен соответствующим списком литературы, словно сокращенные ссылки автора и так понятны читателю по принципу sapienti sat), а также используемая им фактология дают достаточно полное представление и о кругозоре германских и вообще европейских военных специалистов первой четверти XX в. Так, например, автор, достаточно подробно описывая период середины и конца XVIII в. в военной теории и практике, ссылаясь на труды о кампаниях 2-й антифранцузской коалиции в Италии и Швейцарии, ни словом не упоминает о А. В. Суворове. Причем не только как о теоретике, но и как о выдающемся боевом генерале, что вряд ли можно было бы списать на недооценку его побед над турками, ведь о разгроме Суворовым целой плеяды французских полководцев в ходе Итальянской кампании бывший офицер Русской императорской армии барон фон Фрайтаг не мог не знать. Да и дифирамбы в адрес Фридриха Великого и прусской армии смотрелись бы несколько иначе, если бы наряду с признанием отдельных положительных сторон австрийских войск была бы по достоинству оценена русская армия, если не за Гросс-Егерсдорф, то уж безусловно за битву при Кунерсдорфе 1759 г. Даже кровопролитное сражение при Цорндорфе 1758 г., которое в России полагают едва ли не победой русского оружия, – притом совершенно незаслуженно – и то осталось за пределами внимания автора, видимо, из-за отсутствия достаточных поводов для гордости за действия пруссаков.
Взгляды автора в одном из специальных исследований, как видится, достаточно верно охарактеризовали как «неоклаузевицеанство»[7]. При вообще большом значении К. фон Клаузевица для германской военной мысли Фрайтаг-Лорингховен отдает ему даже слишком заметное предпочтение по сравнению с прочими авторитетами из числа военных теоретиков и практиков. Он столь последователен и характерно назидателен в своих выводах, что повторяет одни и те же фразы, полагаемые им афоризмами великих полководцев, фактически ставших для него аксиомами. Неизбежные повторения вызваны, конечно, и тем, что этот труд является сводом результатов его многолетней деятельности, а потому отдельные главы столь часто пересекаются между собой по излагаемому материалу. Этот недостаток сам автор, при сведении воедино своих работ, устранил по-видимому лишь выборочно, а, возможно, посчитал, что при частично дидактических целях его труда лишний раз повторить не вредно и вовсе.
Пафос его выводов зачастую сводится к тому, чтобы отстоять наличие преемственности во взглядах избранных им в качестве действительно познавших суть войны полководцев. Он постоянно борется с попытками приписать ту или иную конкретную манеру каждому из них, да еще и на этом основании не просто сравнивать, а и противопоставлять их друг другу. Фрайтаг с истинно немецким упорством показывает, что не следует выстраивать стереотипы о манере действий Фридриха Великого, Наполеона и т. д., как это делают другие: заранее объясняя и подгоняя под них любые их кампании. Он дает блестящий пример опровержения предубежденности за счет учета субъективных факторов и даже своего рода источниковедческого анализа. Возможно, в этом можно усмотреть некую нарочитость, а то и передержки самого автора, борющегося против фарисейского отношения к той или иной методике, но при этом раз за разом подталкивающего к мысли о наличии неких единых принципов полководческого искусства, к которым рано или поздно приходили или интуитивно ими владели все те, кого он постоянно приводит в пример.
При притязаниях на беспристрастный и притом сравнительный анализ событий более чем полуторавекового отрезка времени весьма пожилого автора, действительно имевшего возможность взглянуть на события сразу нескольких эпох если не как свидетель, то как достаточно близкий к ним современник, следует все же учитывать обстоятельства написания и опубликования труда. Вышедшая в 1920 г. работа просто не могла не нести на себе подавляющий все предшествующее отпечаток Великой войны, а потому в тексте эпитет «Мировая» не сопровождается указанием «Первая», ведь для Фрайтаг-Лорингховена, даже при почтенном его возрасте, громадная схватка 1914–1918 гг. не могла быть всего лишь одной из войн. Еще в годы войны в большинстве европейских стран под впечатлением от масштабов за этой войной закрепилось название «Великая», сохраняющееся и по сей день, особенно в Великобритании и Франции. Вплоть до Второй мировой не менее популярно оно было и в Германии. В России же этот конфликт пытались изгнать из исторической памяти населения, поэтому эпитет «Великая» возвращен этой войне лишь частично и с опозданием на 100 лет.
Это сказалось и на трактовке некоторых событий Великой войны, ведь при всех попытках сохранять аналитический тон, автор все же не смог (а то и не захотел, полагая свою миссию в том числе пропагандистской) удержаться от достаточно экспрессивных выражений, которые всегда приводят к существенным искажениям общей картины обстановки. Нет сомнений в том, что, например, сами англичане вряд ли полагают, что после боев под Монсом и Ле-Като 22–23 августа 1914 г. они именно «бежали». Национальный акцент в отображении столь эмоционально окрашенных тем, разумеется, неизбежен, однако он плохо совместим с необходимой для анализа точностью оценок и предположений. Особенно, – что, впрочем, естественно – достается французам, ведь об особенностях их национального характера и даже языка автор рассуждает с присущей жителю кайзеровского рейха безапелляционностью.
Оставляет желать лучшего и точность изображения некоторых аспектов Великой войны, хотя, с другой стороны, позиция Фрайтага представляет интерес для исследователей, в том числе, и процесса становления истории Первой мировой войны. Ведь он сравнительно верно отображает то состояние, в котором находились исследования этого конфликта, в собственно военно-историческом отношении, в начале 1920-х гг., когда и последовала основная волна новых и зачастую дискуссионных работ и мемуаров по различным проблемам событий 1914–1918 гг. Тем не менее, в издании особую главу составляют выводы и оценки автора действий германских командующих в ходе Мировой войны, составленные фактически «по горячим следам», не всегда полные и, в лучших традициях германской военно-исторической литературы, подчас до недостоверности комплиментарные в отзывах как о вождях, так и о простых бойцах германской армии.
Бросается в глаза то, как сильно автор подпал под штампы германской пропаганды, особенно еще только формирующейся к моменту написания его труда официальной германской версии истории битвы под Танненбергом, известной в России как Восточно-Прусская операция августа 1914 г. Многие детали, важные для весьма хрупкого расклада сил в этом сражении, как в отношении хода событий, так и количества задействованных на том или ином участке сил, Фрайтаг не учел или не выяснил. Конечно, это можно было бы отнести на счет нежелания подменять подробностями общий анализ одного из вариантов оперативных действий, однако при некорректных исходных данных очень легко прийти не к выводам, а к предубеждениям, что так хорошо подмечает у других авторов Фрайтаг, рассуждая о кампаниях Фридриха Великого, Мольтке-старшего и Наполеона. Для полного отображения всех неточностей и натяжек в изложении Фрайтагом битвы под Танненбергом потребовалась бы отдельная статья, а, возможно, и не одна.