[62]. Однако Беренхорст недооценивает глубокой взаимосвязи военного дела с общекультурной ситуацией, с особенностями человеческой натуры… С задором юного лейтенанта старик обрушивается на бесполезную мишуру тогдашнего военного педантизма. Он – яростный противник всякого схематизма и методичности, всякого отступления от простоты, естественности, ясности и истинности»[63].
Так, Беренхорст говорит: «Чрезмерная переоценка наряду с привычностью маневрирования (в духе зальдерновской тактики) ставила в глупое положение. Маневрирующий полководец хотел заранее знать, заранее рассчитать, определить и каждому точно указать его роль; затем дело оборачивалось совсем иначе, и тогда уже ничего из этого не подходило[64]… Истинный полководческий гений так же разительно отличается от искусства маневрировать, как и муза, с которой слагают оды и поэмы о героях, от научного знания, которое учит подсчитывать слоги и стопы… Избранный судьбою полководец руководствуется и размышляет прямо на поле предстоящего сражения; так же быстро он находит средства и решение»[65].
Во многих отношениях опирался на Беренхорста Генрих Дитрих фон Бюлов. Он также некоторое время прослужил в прусской армии, а затем вел весьма подвижную жизнь авантюриста, а потому сам порой говорил, что «его мундир космополита – единственный, который он носит»[66]. У него была ясная голова, однако он ужасно переоценивал себя. Своего брата Вильгельма, впоследствии фельдмаршала Бюлова фон Денневица[67], он полагал умнейшим офицером во всей прусской армии, однако при этом писал, что «из нас, братьев,» тот был наименее способным. Когда, будучи под арестом в Берлинской городской тюрьме, он получил известие о Йене, то воскликнул: «Вот так и происходит, когда генералы заперты в узилище, а дураки поставлены во главе армии». Хотя и руководствуясь Беренхорстом, Бюлов приходит в основном к позитивным результатам. Отрицая военную науку XVIII столетия, какой она представлена у Беренхорста, Бюлов попытался перестроить системы сызнова. Он вполне осознавал ту военную мощь, которую Франция получила благодаря конскрипционному принципу[68], во многих отношениях давая в целом верные оценки и еще до Йены требуя всеобщей воинской повинности, и все же выводов, сделанных им из революционных войн и из первых кампаний Наполеона, недостаточно.
Его главный труд «Дух новой военной системы, выведенной из принципов базиса операций», вышедший в 1799 г. в Гамбурге, является систематизированным учебником стратегии. Исходя из понятия о базисе операции, Бюлов с помощью математических средств оценивает большую или меньшую надежность тыловых коммуникаций. В операции против последних, против вражеских складов, а не в сражении, он и усматривает то, к чему следует стремиться. Он выступал за эксцентрическое отступление, но не затем, чтобы потом тут же перейти в концентрическое наступление для уничтожения врага, а чтобы иметь возможность оказывать еще большее давление на его линии снабжения. Из этой книги также кое-что перешло в наш терминологический словарь. Так, Клаузевиц полагал существенной заслугой Бюлова то, что он разработал ясное понимание термина «базис», однако далее следует, «что все выводы, которые сделаны из величины операционного базиса и оперативной “вилки”, и вся система военного искусства, построенная на этом и имеющая геометрические очертания, никогда и ни в малейшей степени не приводила к победе в реальной войне, а в мире идей вызвала лишь превратные устремления»[69]. И генерал фон Кэммерер справедливо подчеркивал[70], что следовало бы ожидать, что Бюлов отразит что-либо из духа новой эпохи. «Однако, как раз наоборот, своей задачей он сделал приведение в научную систему именно тех воззрений, которые полагал в сражении “вспомогательным средством для отчаявшегося”, а задачей стратегии вообще признавал достижение целей войны без кровопролитий».
Это было именно то мнение, которое оказало столь неблагоприятное влияние на полковника фон Массенбаха, бывшего начальником штаба у князя Гогенлоэ в 1806 г.[71], а в Военном собрании в Берлине принцем Генрихом было сформулировано так: «Дерзкими переходами он втерся в доверие удаче», и «счастливее, чем Цезарь при Диррахии, более великий чем Конде при Рокруа, как и бессмертный Бервик[72] он завоевал победу без битвы»[73]. Против этой роковой точки зрения и выступает Клаузевиц, когда говорит[74]: «Мы не слышали ничего о полководцах, побеждавших без людских кровопролитий».
Среди главных представителей стратегической литературы эпохи конца XVIII – начала XIX вв. мы находим эрцгерцога Карла, победителя при Асперне[75] и выдающегося полководца. Первые свои работы эрцгерцог написал на рубеже XVIII – XIX вв. После сложения своего высшего военного поста в 1813 г. он издал «Основания стратегии с пояснениями и описанием кампании 1796 г. в Германии». В качестве продолжения в 1819 г. он выпустил «Историю кампании 1799 г. в Германии и Швейцарии». Те успехи в боях с армиями Французской революции, на которые часто указывает герцог, прежде всего в 1796 г. в Германии, все же не помешали тому, что в этих работах сквозит явная осторожность. Для него безопасность была превыше всего, так что порой возникает ощущение, что тот прискорбный опыт, который получил, несмотря на свою геройскую храбрость, сиятельный полководец в 1809 г., сражаясь во главе императорских войск против Наполеона, заставил отступить радостные воспоминания о его былых победах. Однако в 1809 г. войска были доверены ему с настойчивым указанием по возможности щадить их, ведь это – последнее, что в состоянии выставить монархия. Полная безопасность, как оперативный базис на каждой из занимаемых позиций, требовала от эрцгерцога придавать преувеличенное значение так называемым стратегическим пунктам. В этом отношении он так никогда и не освободился от влияния господствовавших в конце XVIII в. теорий. Представление о «ключе ко всей стране» и у него играло огромную роль. И тем более бросается в глаза то, что он, располагая более чем богатым военным опытом, и сам говорил во введении к истории кампании 1799 г.: «Наставления науки показательны и плодотворны лишь в той мере, в которой они основаны на своем источнике – опыте, и насколько они проверены реальными событиями».
И если общие соображения о войне, приводимые эрцгерцогом, зачастую заслуживают одобрения, а искренность, с которой он излагает допущенные им же самим ошибки, весьма высоко ставит его как человека, Клаузевиц все же прав, когда говорит[76], что эрцгерцог при обычно верных оценках так и не поставил во главу угла стремление к уничтожению противника, ради чего все и должно происходить на войне. Последнее важно для него лишь постольку, поскольку является средством к изгнанию врага из того или иного пункта. Эрцгерцог в основном искал успеха в занятии тех или иных линий и местностей. Он был чересчур увлечен комбинированием времени и пространства и прохождением дорог, рек и возвышенностей, считая мельчайшие детали в этом столь же важными, сколь они вообще могли быть в рамках всей кампании.
Еще одним писателем, который вплоть до недавнего времени пользовался большим уважением, особенно во Франции и в России, является генерал Жомини. Родившись в 1779 г. в Пайерне в Швейцарии, сначала он поступил на военную службу на родине. Первая его работа – «Трактат о крупных операциях» – вышла в 1804 г. В серии книг он критически рассматривал кампании периода Республики и Консульства. Эта работа была дополнена военно-политической биографией Наполеона. Его главная работа носит заглавие «Очерк военного искусства» и вышла многочисленными изданиями впервые в 1830-м, а в последний раз в 1894 г.[77] Наполеон, талант которого он признает, принял его во французский Генеральный штаб. Там он дослужился до генерала и в ходе многих кампаний был начальником штаба у маршала Нея. Так как он посчитал себя обойденным при производстве в генерал-лейтенанты, он вдруг вспомнил о том, что по национальности является швейцарцем и потребовал в 1813 г. отставки. Когда ему в ней было отказано, в ходе перемирия[78] он перешел на сторону русских. Император Александр немедленно принял его в чине генерал-лейтенанта в русскую армию[79], в которой он и после Освободительной войны служил еще долгие годы, став генерал-адъютантом императора. Он оказал определяющее влияние на формирование русского Генерального штаба за счет реформирования Петербургской академии Генерального штаба[80].
Жомини попытался прийти к базовым принципам в оперативной сфере и усматривал их в том, что следует основные силы армии бросать раз за разом в решающий пункт поля битвы и, по возможности, против тыловых коммуникаций противника, а также в том, чтобы сделать их столь мобильными, чтобы сила их могла быть направлена только в уязвимые места противника. И сколь неоспорима правота этих требований, то все же во всей полноте своей они в принципе не подтверждаются, ведь конкретные обстоятельства определяют, удастся ли действовать таким образом. Тактический принцип, дополненный и отстаиваемый Жомини, о том, что следует стянуть основные силы в решающем пункте, чтобы ими можно было управлять воедино, не содержит ничего, кроме само собой разумеющегося. Не оспаривая ценности и значения внешних операционных линий, Жомини все же настойчиво подчеркивает ценность внутренних коммуникаций, обращаясь при этом к примерам из наполеоновских кампаний. Военное искусство он разделяет на военную политику, стратегию, большую (высшую) тактику, инженерное дело и элементарную тактику. Службу Генерального штаба он сводит воедино под наименованием «логистики». К стратегии он причисляет все, что относится к театру военных действий во всей его полноте, а тактика для него – искусство вести сражение в ограниченном пространстве с использованием всех необходимых для этого подготовительных мер.