– Что, брат, трудно идти? – останавливает его генерал.
– Так точно, ваше превосходительство!
– Ну садись ко мне!..
Солдат совсем в недоумении. Ему кажется, что генерал шутит.
– Садись, тебе говорят! – раздается повелительно. И начинаются расспросы о семье, о деревне.
Солдат выходит из коляски, боготворя Михаила Дмитриевича, рассказ его передается по всему полку, и когда он впоследствии попадает под начало Скобелева, боец уже не только знает, но и любит своего командира.
Раз в Журжеве идет Скобелев по улице – видит, солдат плачет.
– Ах ты баба!.. Чего ревешь-то… Срам!..
Солдат вытягивается.
– Ну, чего ты… Что случилось такое…
Тот мнется.
– Говори, не бойся…
Оказывается, солдат получил письмо из дому. Нужда в семье, корова пала, недоимка одолела – неурожай, голод.
– Так бы и говорил, а не плакал. Ты грамотный?
– Точно так-с.
– И писать умеешь?
– Умею.
– Вот тебе пятьдесят рублей, пошли сегодня же домой, слышишь… Тебе скажут, как это сделать. Да квитанцию принеси ко мне[53].
Наступление русской армии на Балканском театре военных действий планировалось с форсирования Дуная у Зимницы (Зимнича).
Грязноватый придунайский городок Зимница населяли румыны, валахи, молдаване. Кто мог, тот подальше прятался в дома, в погреба, а нет их, так старался совсем уйти с берега этой великой славянской реки, разделявшей русских от турок и постоянно оглашаемой громом пушечных выстрелов.
За Зимницей раскинулся лагерь. На огромном поле правильными рядами белели палатки, в которых размещались войска.
В Зимницу примчался находившийся «не у дел» генерал-майор М. Д. Скобелев. Не повезло Михаилу Дмитриевичу на Дунае. Сводная Кавказская казачья дивизия была расформирована, отца отозвали в расположение главнокомандующего действующей армией.
Скобелев-сын действительно остался не у дел и примкнул на свой страх и риск к 14-й стрелковой дивизии генерал-майора М. И. Драгомирова, с которым был дружен.
Во время прежних войн России против Турции ее войскам приходилось свыше тридцати раз преодолевать этот водный рубеж. Тогда большую помощь сухопутным войскам оказывал военно-морской флот, который защищал черноморское побережье России от ударов противника, содействовал наступлению левого фланга армии при операциях на Балканском полуострове в районе четырехугольника турецких крепостей. С конца XVIII века до 1856 года России принадлежало устье Дуная, где находилась Дунайская речная флотилия, позволявшая контролировать нижнее течение реки, буксировать суда с десантами войск, перевозить материалы для наводки мостов, обеспечивать переправу через Дунай как в тактическом, так и в инженерном отношении. В 1877 году таких преимуществ уже не было. После поражения в Крымской войне Россия утратила Южную Бессарабию с устьем Дуная и лишилась возможности содержать Дунайскую речную флотилию. Правда, с отменой ограничительных условий Парижского трактата была развернута энергичная деятельность по воссозданию Черноморского флота. Но, конечно, в короткий срок решить столь сложную проблему было невозможно[54].
Началась трудная борьба за господство на Дунае. Необходимо было уничтожить речную флотилию турок или, по крайней мере, парализовать ее активность.
Русское верховное командование решило путем постановки минных заграждений в устье Дуная не допустить прохода турецких кораблей в реку со стороны Черного моря. Планировалось с помощью мин изолировать отдельные отряды турецкой флотилии и при поддержке береговых батарей уничтожить их.
Началась постройка батарей на Дунае, которые старались замаскировать так, чтобы неприятель никак не мог к ним пристреляться. Скобелев вечером выезжал к саперным командам, сооружавшим земляные насыпи, и только утром возвращался оттуда. Раз как-то солдаты заленились или устали, а укрепления батареи необходимо было закончить к утру.
– Хорошо, если бы оттуда так, сдуру, стрелять начали, – показал Скобелев на турецкий берег.
– А что?
– Посмотрели бы, как живо двинулась бы работа! С лихорадочной поспешностью стали бы строить!
Не успел он закончить своей фразы, как с той стороны послышался гулкий удар дальнобойного орудия, и скоро граната разорвалась около батареи. Лопаты саперов заработали гораздо быстрее. Солдаты торопливо начали набрасывать землю, заканчивая бруствер. «Это всегда помогает!» – обернулся Скобелев к сопровождавшим лицам.
– Когда вы спите? – спрашивают как-то у него.
– Я могу сутки спать не просыпаясь и могу трое суток работать не зная сна…
Средством активной борьбы с противником на Дунае являлись шесть минных катеров. Самыми быстрыми и крупными были металлические катера «Шутка» и «Мина», имевшие скорость 14–16 узлов. Остальные давали по течению 6 узлов, против течения – 2–3 узла. Ни один не имел артиллерийского вооружения и брони. Оснащались они шестовыми минами, а быстроходные катера, помимо шестовых, еще буксируемыми минами-крылатками. На каждом катере было 8 мин. Заряд мины состоял из 2,5 пуда пороха. При атаке катер подходил вплотную к неприятельскому судну и ударял его шестовой миной или подводил под днище буксируемую мину. Минная атака требовала от экипажа большого мужества[55].
Попытки турок воспрепятствовать постановке минных заграждений отражались огнем батарей и атаками минных катеров. Так, 8 (20) июня противник выслал вооруженный пароход, который открыл по русским минерам сильный орудийный огонь. Командир русского отряда катеров капитан первого ранга М. Д. Новиков дал сигнал «Шутке» атаковать его. Катером командовал лейтенант Н. И. Скрыдлов. В качестве добровольца помощника минера на нем находился знаменитый русский художник В. В. Верещагин. Завязался упорный бой. Русские моряки проявили огромное мужество. И хотя им не удалось уничтожить пароход противника, они дали возможность минерам закончить постановку заграждений.
Для прикрытия смелой атаки миноноски «Шутки» назначен был батальон из знаменитой впоследствии 4-й стрелковой бригады, которую Скобелев прозвал «железной». Когда батальон выстроили – командир обратился к солдатам:
– Добровольцы вперед!
Весь батальон как по команде шагнул вперед.
– Это лучше! – заметил генерал. – По-моему, никаких добровольцев быть не должно. – И впоследствии Михаил Дмитриевич очень редко, в самых исключительных случаях, прибегал к помощи добровольцев.
– Рискованное дело должно быть праздником для военного, – говорил он.
Зачастую Скобелев с пластунами садился в лодки, переправлялся ночью на правый берег Дуная и, ежеминутно рискуя попасться в руки турок, производил тщательную разведку местности. Во время таких опасных предприятий Михаил Дмитриевич чувствовал себя вполне счастливым. От его красивой, величественной фигуры веяло жизнью, силой, энергией, отвагой. Без дела же он скучал, был нервным, раздражительным. Когда русские моряки стали устраивать минные заграждения (погружали в воду торпеды) у Парапана, в 15 километрах от Журжево, с целью воспрепятствовать турецким пароходам двигаться по Дунаю, Скобелев взялся руководить действиями особого отряда, который был назначен их охранять.
8 (20) июня во время этих работ три русских минных баркаса были повреждены турецкими выстрелами. Заметив критическое положение моряков, Скобелев вместе с капитаном Сахаровым бросился в лодку и оказал помощь гибнувшим баркасам.
Не раз Скобелев пытался верхом на лошади переплыть на противоположный берег широкой реки. «Миша, утонешь! Воротись, Миша, утонешь!» – кричал в таких случаях отец его, Дмитрий Иванович, стоя на берегу и с беспокойством смотря на отважного сына, державшегося в воде за гриву плывшей лошади. Но Михаил Дмитриевич все ближе приближался к противоположному берегу и наконец переплыл Дунай.
– Неужели вы не боитесь, – обратился к нему новичок в военном деле, дипломат.
– Видите ли, душенька, вы имеете право быть трусом, солдат – может быть трусом, офицеру, ничем не командующему, инстинкты самосохранения извинительны, ну, а от ротного командира и выше трусам нет никакого оправдания… Генерал – трус, по-моему, анахронизм, и чем менее такие анахронизмы терпимы, тем лучше. Я не требую, чтобы каждый был безумно храбрым, чтобы он приходил в энтузиазм от ружейного огня. Это глупо. Мне нужно только, чтобы всякий исполнял свою обязанность в бою[56].
К середине июня удалось заминировать участок главной переправы с обоих флангов. Суда противника ушли под защиту батареи крепости Рущук. Они не рисковали больше появляться в этом районе.
Несмотря на неравенство в силах, умелое использование минного оружия позволило русским морякам овладеть рекой. Это создало выгодную обстановку для форсирования Дуная. В тех условиях мина явилась единственно доступным и мощным оборонительным и наступательным средством. Английские морские специалисты были уверены в безусловном превосходстве турецких морских сил над русскими, считая, что русские корабли, в лучшем случае, смогут сыграть некоторую роль в защите своих баз и берегов. Но флотилия русских минных катеров парализовала действия созданной еще в мирное время сильной речной флотилии противника.
Важным элементом подготовки форсирования Дуная являлось планирование переправы главных сил. Было решено сначала переправить передовой отряд с входящей в него усиленной 14-й стрелковой дивизией под командованием ее начальника генерал-майора М. И. Драгомирова. Для переброски выделялось 4 понтонных батальона, парк парусиновых понтонов, команда моряков – 344 человека и сотня уральских казаков, искусных гребцов и пловцов[57].
Переправа отряда планировалась в семь рейсов. Очередность устанавливалась специальной инструкцией, приложенной к приказу М. И. Драгомирова. На один рейс, включая выброску десанта и возвращение понтонов, отводилось два часа. В каждом эшелоне должно было переправляться по 12 рот, 60 казаков и 8 орудий.