.
Быстро стали вырастать вокруг Плевны земляные укрепления. Батарея являлась за батареею, и скоро город был окружен кольцом из людей и пушек. В октябре были взяты укрепления Османа-паши на Софийском шоссе, Горный Дубняк и Телиш. После этого для плевненской армии турок создалось такое положение, что к Осману-паше птица не могла пролететь без ведома русских.
Но турки в Плевне не сидели спокойно. То и дело происходили вылазки. Чуть только наступала ночь, вдруг вспыхивали выстрелы, начинался переполох, завязывались ожесточенные схватки, и лишь под утро затихала суматоха.
Туркам приходилось, конечно, тяжело. По заведенному генералом Э. И. Тотлебеном порядку каждое утро на рассвете все, какие только были собраны под Плевной, орудия давали по ней залп; затем начинался обстрел какого-либо одного, заранее определенного пункта, и так продолжалось до шести часов вечера. Затем следовал новый залп из всех орудий и пушки замолкали до следующего утра.
Так было изо дня в день.
В середине сентября Скобелев, уже генерал-лейтенант, получил в командование 16-ю пехотную дивизию, о которой сохранил на всю жизнь теплые воспоминания. Дивизия заняла позиции на Зеленых горах. Бои по Плевной раскрыли в полной мере военный талант Скобелева. Все недоброжелатели его замолчали. Государь вернул полное расположение к нему. В армии не было генерала популярнее Михаила Дмитриевича. Солдаты из полков 16-й дивизии гордились тем, что они служат под его началом, и хвастались перед товарищами, называя себя скобелевцами.
На зеленогорской позиции М. Д. Скобелев теперь являлся полным хозяином. Он немедленно поставил во главе штаба дивизии произведенного в подполковники своего любимца и друга А. Н. Куропаткина, и они стали душой Зеленых гор, сумели так расположить свои полки, что воины чувствовали себя как дома.
Но Скобелеву было мало этого. Он хотел быть поближе к туркам, чтобы быть всегда наготове и, воспользовавшись первым удобным случаем, вновь овладеть позициями, которые дважды уже побывали в его руках.
В одну темную, ненастную октябрьскую ночь он выслал охотников с саперами, и к утру турецкие позиции оказались опоясанными русскими траншеями. Турки пробовали было выбивать русских огнем своих стрелков, но напрасно! Траншеи змеями расползались во все стороны, сеть ровиков оплела все пространство впереди, и турки были так сжаты, что вынуждены сидеть в своих норах, не показываясь днем и лишь изредка осмеливаясь беспокоить русских ночью.
Как только траншеи были сооружены, Скобелев вместе с Куропаткиным поселился в одной из них. Солдаты постоянно видели его. Не проходило вылазки, чтобы он сам не отправлял охотников на турок, давая им наставления, как биться с врагами, заклепывать орудия, выбивать неприятеля штыками. Если же турки делали вылазку, Скобелев всегда возглавлял отражение их атаки.
В тех случаях, когда подготавливалась вылазка, скобелевское напутствие солдатам производило на них бодрящее действие, хотя «белый генерал» никогда не обращался к ним с речами, а только попросту разговаривал с некоторыми.
Вот выстроился взвод охотников. Они взялись подобраться ползком к неприятельским траншеям и ворваться в них, давая возможность товарищам подоспеть как раз во время суматохи.
Скобелев обходит ряды.
– Ну, молодцы, смотри, сделай дело! – слышится его голос.
– Постараемся, ваше превосходительство! – гремит в ответ.
– То-то, постараемся! Надобно, чтобы все чисто было.
– Редуты брали, а тут чтобы осрамиться. Ни в жизнь.
– Редуты, ребята, другое дело. Их взять нужно, а тут только переполоху наделать… Подобрался, кричи «ура» и действуй штыком, пока турок не опомнился. Уходи назад. Измором их доймем, если в честном бою в руки не даются. А чтобы измором взять, покою давать нельзя… Поняли? Начальника, ребята, слушай: сказал он «стой» – ты ни с места… А вразброд будете действовать – самим хуже: перебьют не за понюх табака.
Эти простые слова доходили до каждого солдата.
Однажды, еще до того как Скобелев перебрался на траншеи, он ночью отправился осмотреть работы. Только в сопровождении нескольких офицеров, перейдя Брестовецкий лог, стал подниматься на первый гребень, как увидел бегущих солдат Владимирского полка. Некоторые были с ружьями, а кто и без них.
– Это что такое? – закричал Скобелев. – Стой! Что это за безобразие? Где офицер?
Подошел испуганный офицер и взял под козырек.
– Объясните, что это значит? – обратился к нему генерал.
– Ваше превосходительство! Турки открыли такой огонь, что нагнали панику на солдат… Мы ничего не могли с ними поделать! – смущенно оправдывался офицер.
– Как вам не стыдно, – загремел Скобелев, у вас самолюбия нет! Вы своего долга не знаете… Стыдитесь, молодой человек!
Подошло еще несколько человек. Скобелев пристыдил и их и лишь после этого обратился спокойно и даже ласково к солдатам.
– Не хорошо, ребята, – заговорил он, – вы забыли присягу, данную государю: живота не щадить… Смотрите загладьте скорее свою вину, иначе я не хочу вас знать, не буду вами командовать…
Будьте молодцами… Господа офицеры! Соберите ваших людей, разберитесь по ротам и в порядке идите обратно в траншеи.
Сконфуженные солдаты возвратились к своим товарищам и под страшным огнем турок продолжили работу. Скобелев явился в траншеи почти что вместе с ними. Он увидел, что кое-кто не думал отходить и продолжал трудиться.
Спасибо вам, братцы, – заговорил Скобелев, обращаясь к тем, кто не покидал траншей, – спасибо вам за вашу храбрость и старание. Постарайтесь к рассвету как можно глубже прорыться. Землю не бросайте вперед, а только вверх. Ну, еще раз спасибо и желаю успеха.
Траншеи были устроены Скобелевым и Куропаткиным на славу. Глубокие, вместительные, они сообщались между собою крытыми ходами. Два крытых пути провели прямо до Брестовецкого лога. По этим ходам доставлялись на позицию патроны, снаряды, приносились котлы с горячей пищей. Ежедневно в траншеях играл оркестр Казанского полка, и это ободряло солдат лучше всяких речей и приказов. Музыка как бы вселяла в них уверенность в безопасности.
Турецкие выстрелы не бередили нервов. На траншеях даже появились дощечки с надписями: «Невский проспект», «Троицкий проспект». Впереди раскидана проволока, сорванная с турецкого телеграфа. Окопы для секретов также соединены были ходами. Словом, Скобелев сумел создать обстановку, при которой защитники траншей чувствовали себя спокойно и как будто исполняли такое дело, которое не грозило им никакой опасностью.
На турок музыка, доносившаяся из скобелевских траншей, всегда производила впечатление. Первое время они даже стрелять переставали, пока играл оркестр.
Вообще на скобелевских траншеях старались, чтобы время проходило весело. Когда пришла наконец весть о взятии неприступной турецкой твердыни в Малой Азии – крепости Карс, Куропаткин предложил Скобелеву поделиться этой новостью с Османом-пашою. Генерал согласился. Решено было сделать из сшитых попон огромный транспарант, в середине которого вырезали по-турецки два слова: «Карс взят». Когда наступила ночь, транспарант выставили на передовой траншее и сразу осветили тридцатью фонарями. Турки в первые минуты были, очевидно, удивлены. Они даже затихли, но затем, когда надпись транспаранта, по всей вероятности была прочтена, началась адская пальба. Турецкие пули изрешетили попоны, так что они стали никуда не годными, но все-таки эта забава очень развеселила скучавших солдат.
Осень быстро переходила в зиму. Начинали трещать морозы, шел снег. Скобелев ухитрился раздобыть для солдат полушубки.
– И меня, господа, – обратился он однажды при обходе траншей к офицерам, можете поздравить с обновкою! Отец прислал прекрасный полушубок и просил, чтобы я постоянно носил его. Только мне он не нравится: весь черный.
Скобелев был несколько суеверен, верил приметам, предчувствиям. Через несколько дней он был легко контужен пролетевшей мимо неприятельской пулей и смеясь говорил, что этой контузией он обязан черному полушубку.
Однако этот случай напугал офицеров.
– Друзья! – сказал Куропаткин, когда Скобелев несколько отошел, – если генерал будет становиться на банкет и выставлять себя, таким образом, напоказ неприятелю, становитесь и вы тоже. Я уверен, он реже будет рисковать собой.
Так и сделали. Когда немного спустя Скобелев со дна рва взобрался на банкет и стал рассматривать неприятельские позиции, сопровождавшие его тоже влезли вслед за ним. Пули турок сейчас же засвистели над их головами. Генерал несколько удивленно посмотрел на офицеров, но слез, не говоря ни слова, с банкета и пошел дальше. Через несколько шагов он повторил то же – его спутники немедленно вслед за ним подставили и себя под расстрел турецким пулям.
– Да чего вы-то торчите здесь? Сойдите вниз! – недовольным тоном сказал генерал.
– Мы обязаны брать с начальства пример, – иронически заметил Куропаткин. – Если вы подвергаете себя опасности, то и нам, подчиненным вашим, жалеть себя нечего!
Михаил Дмитриевич только молча пожал плечами, соскочил в ров и пошел далее.
Но предназначенной пули он все-таки не миновал: снова был контужен в спину турецкой пулей, как раз тогда, когда сходил с банкета в ров.
Контузия на этот раз оказалась сильная. Скобелев упал. С отчаянным криком кинулись к нему окружающие, но генерал уже встал. Он только казался немного бледнее обыкновенного.
– Ничего, братцы, пустяки! – произнес Михаил Дмитриевич, видимо перемогая страшную боль – я даже не ранен.
Но страдание оказалось сильнее этого железного человека – Скобелев чувствовал, что оставаться в траншеях не может и, поддерживаемый Куропаткиным и еще одним офицером-казаком Хомячевским, должен был уйти по прикрытому ходу в Брестовац.
А турки, словно догадавшись, что наделала их шальная пуля, устроили в эту ночь вылазку и дрались с таким упорством и ожесточением, какого они не проявляли с первого дня осады.
В Брестовце Скобелев размещался в довольно просторной хате и лежал на постели, видимо, сильно страдая от контузии. Но он старался быть спокойным и даже шутил с приходившими навестить его офицерами.