– Это все, друзья, черный полушубок, – говорил он улыбаясь.
Не надень я его, наверное, ничего не было бы… Но, во всяком случае, это пустяки: скоро снова я буду с вами в траншеях!
Однако и лежа в постели, Скобелев не переставал распоряжаться делами. Он устроил еще батарею у Брестоваца, позади нее расположил перевязочный пункт. А через неделю благодаря своей крепкой натуре оправился настолько, что смог сесть на коня и явился на позицию.
– Что же, братцы, – рассуждали, увидя его, солдаты, – если сам генерал наш идет прямо под пули, так нам и подавно жалеть себя нечего.
Контузия как будто и следов не оставила на здоровье Михаила Дмитриевича. Он по-прежнему проводил дни и ночи на траншеях. Там для него была выкопана длинная яма, в нее поставлены носилки для раненых, а сверху устроен навес из нарубленных солдатами веток. Это и было помещение Скобелева. Часто он тут вместе с Куропаткиным проводил целые часы над составлением планов, рассмотрением всевозможных бумаг. А кругом были его воины-герои, с любовью смотревшие на своего генерала.
Скоро Михаилу Дмитриевичу пришлось принять на себя новое дело. За рекой Вид были устроены так называемые Волынские редуты. Их занимал гвардейский отряд под командой генерала И. В. Гурко. Отряд отправлялся за Балканы, и Скобелеву пришлось взять редуты под свое начальство.
В назначенный день Михаил Дмитриевич отправился к генералу Гурко. Предстояла встреча двух военачальников, славою которых гордилась вся русская армия. Скобелев уже на дороге к Волынскому редуту поспешил показать его гарнизону, каков там будет новый начальник. Отправился он на встречу к Гурко со свитой, состоявшей из Куропаткина, инженер-полковника Мельницкого, офицеров Баранка, Хомячевского, Дукмасова и пяти казаков. Вскоре эта группа появилась перед турецкой аванпостной цепью.
Появление русских перепугало турок. Подняв крик, они бросились бежать и из ближайшей траншеи открыли огонь. Пули так и щелкали, но Скобелев ехал вперед с беспечностью прогуливающегося наездника. Гурко выехал ему навстречу, и они сошлись среди поля, осыпаемого турецкими снарядами.
Поздоровавшись, генералы отправились не торопясь к редуту, и здесь Гурко приказал открыть огонь по туркам. Те поспешили ответить, и беседа военачальников продолжалась под градом то и дело взрывавшихся снарядов. Один из них ударился в траверс редута.
Люди поспешили спрятаться, но два генерала продолжали беседу как ни в чем не бывало.
Снаряд, взорвавшись, обсыпал удальцов землею, но, к счастью, никто ранен не был. Гурко крепко пожал Скобелеву руку.
– Вы, – сказал он, улыбаясь, – с молодых лет еще привыкли к боевой жизни, почему и относитесь к ней так спокойно.
Скобелев ничего не ответил. Он продолжал деловую беседу и отбыл с Волынских редутов лишь тогда, когда осмотрел все, что требовалось.
Упорные бои на Зеленых горах кое-кто считал ненужными, личной прихотью храброго генерала, который дразнит неприятеля, вызывая его на постоянные стычки. Слухи эти задевали Скобелева и заставили его, больного, из Брестоваца обратиться к графу Адлербергу. «Мои доброжелатели, – писал Скобелев 9 (21) ноября 1877 года, – обратили будто бы внимание государя на то, что с выбытием меня из фронта все вдруг успокоились на Зеленой горе. Между тем дело вот в чем: я выбыл из фронта в ту ночь, когда были закончены все работы по линии огня внешних траншей; с того дня мы занимались исключительно укреплением внутренних позиций, обеспечением расположения резервов и доступов к ним. Понятно, что неприятель, 7 раз с большим для него уроном отброшенный, когда мы еще не успели окрепнуть на позиции, теперь оставляет нас в покое, тем более что мы с этого времени ни шагу не продвинулись траншеей вперед. Прошу тебя, добрый дядя, обратить внимание на мое объяснение: было бы слишком горестно, если мою беспредельно преданную службу успели бы представить государю опять в превратном смысле»[77].
Оправляясь от болезни, Скобелев просматривал газеты, знакомился с политическими новостями. Он высказывал опасение, что англичане попытаются вооружить новейшими ружьями среднеазиатцев, так же как и турок. А в это время осада Плевны близилась к завершению.
К концу октября численность союзных войск под городом достигала 130 тыс. человек, 502 полевых и 58 осадных орудий. Главная задача состояла в том, «чтобы не допустить армию Османа-паши выйти из Плевны, а также препятствовать получению ею подкреплений запасов и сведений извне»[78].
Положение армии Османа-паши становилось все тяжелее. Запасы продовольствия и боеприпасов подошли к концу. Топлива не было. 22 октября (3 ноября) из Константинополя пришло разрешение оставить Плевну, Но было уже поздно.
Большую помощь осадным войскам оказывало болгарское население Плевны. Оно прятало от турок съестные припасы. Болгары часто переходили линию фронта и приносили ценные сведения о положении в Плевне. 24 ноября (6 декабря) перебежчики Илия Цанев, Иван Цветков, Христо Славков, Тома Павлов, Вена Николов рассказали, что солдатам гарнизона выдается по 100 граммов хлеба, 20–25 граммов мяса и по 2 початка кукурузы в день, а в городе находится до 10 тыс. больных. Турки, по словам болгар, очень боятся наступления русских ночью, поэтому отодвигают на ночь стрелковые посты назад. Многие солдаты оставляют окопы и укрываются в городе, а с рассветом возвращаются обратно[79].
Ноябрь подходил уже к концу. Плохо приходилось Осману-паше в Плевне. Все чувствовали близкую развязку. Особенно напряженно ожидали конца Плевны на Зеленых горах. Частенько теперь попадали в руки скобелевцев турки из Плевны. Это уже были беглецы, не выдерживавшие тягостей блокады, – голодные, оборванные люди были так жалки, что их, прежде чем отправлять далее, солдаты досыта кормили из своих котлов, оделяли табаком, а иногда давали и одежду.
Около полуночи на 28 ноября (10 декабря) казачий разъезд привел в Брестовац к Скобелеву захваченного им в плен турка и тотчас же в Зеленогорском отряде разнеслось, что турки ушли с Кришинских высот, бросив все свои траншеи, окопы, редуты.
Засуетился весь Брестовац. Весть оттуда пошла уже по Зеленым горам. Если турки бросили Кришин, то это могло значить лишь одно – Осман-паша уходил из Плевны со всею своей армией.
Весь Зеленогорский отряд в мгновение ока очутился на ногах. Пришло приказание Скобелева вызвать охотников для разведки на кришинские высоты. Это только подтвердило слухи.
Охотники с проводником – пленным турком ушли с лихорадочной поспешностью и скоро вернулись обратно. Нанесшие столько вреда русским укрепления были оставлены.
Тихое на этот раз и радостное утро наступило над Зелеными горами. Не могло быть сомнения, что развязка начиналась, и весь вопрос теперь был лишь в том – удастся Осману-паше уйти из Плевны или нет.
Скобелев немедленно послал Углицкий полк занять оставленные позиции и укрепиться на них с целью воспрепятствовать Осману-паше вернуться в Плевну.
Остальные три полка скобелевской 16-й дивизии посланы были к реке Вид и стали там так, чтобы преградить Османовой армии пути для отступления,
Осман-паша действительно решил уйти, прорвавшись через блокирующие войска. Авангард его армии уподобился могучему тарану. Таборы скатились с высот, перешли через реку и с небывало страшной силой ударили на передовые русские полки. Османовы бойцы шли обрекая себя на смерть. Их удар был столь стремителен, что первые две линии русских оказались прорванными. Издали, с тех высот, откуда глядел на бой Скобелев, казалось, будто кровавая река вдруг вырвалась из Плевны и бурными волнами ударила на русских. Казалось ничто не могло сдержать ее. Осман-паша, уже вполне уверенный в своем успехе, спустился к реке и подъезжал к мосту, когда случайная пуля свалила его с коня.
Подошедшие резервы русских обрушились на неприятеля с трех сторон. Турки, охваченные паникой, обратились в бегство. Противник потерял убитыми и ранеными около 6 тыс. человек. Русские потери составляли 1700 человек. Раненый Осман-паша, поняв, что ему не вырваться из окружения, в 13 часов 28 ноября (10 декабря) выслал к русскому командованию своего адъютанта Нешед-бея с объявлением о капитуляции. В плен сдались 10 генералов, 2128 офицеров, 41200 солдат; взято 77 орудий[80].
Скобелев послал свои полки занять павшую Плевну. Ужасен был вид этого городка, когда вошли туда русские. Всюду валялись неубранные трупы людей, животных; видны были развалины, разрушенные дома, груды обгорелых бревен.
А на реке Вид русские полки окружили уже со всех сторон турецкую армию; Осман-паша отдал свою саблю генералу Ганецкому.
В сумерки, в караулку, где находился турецкий военачальник, примчался «белый генерал». Он порывисто вошел и устремил свой взор на Османа; тот тоже поднял свою понуренную голову и взглянул на своего самого страшного противника,
Взгляды обоих генералов встретились. Через мгновение Скобелев порывисто двинулся вперед, протянул Осману-паше руку и, обращаясь к переводчику, сказал:
– Передайте паше, что каждый человек по натуре более или менее завистлив, и я, как военный человек, завидую Осману в том, что он имел случай оказать своему отечеству важную услугу, задержав нас на четыре месяца под Плевною.
Турецкий военачальник слушал внимательно переводчика, потом вскинул глаза на русского генерала, скромно улыбнулся и проговорил:
– Генерал еще так молод летами, а между тем он успел сделать столь много и так хорошо заявить о себе на военном поприще, что я не сомневаюсь, что если не я, так, может быть, дети мои отдадут ему почтение как фельдмаршалу русской армии.
Еще несколько минут продолжалось свидание, затем Скобелев ушел, а Осман был отправлен в Плевну, где он был представлен Александру II, затем отвезен в Россию и поселен в Новгороде до конца войны.