Скобелев, спустившись с гор вместе с Куропаткиным, лично распоряжался ходом боя. Он решил выбить турок с одной из высот – турки стреляли даже в тыл авангарду. Человек тридцать добровольцев под руководством ординарца Скобелева П. А. Дукмасова, прикрываясь кустарником, вскарабкались на высоту и дружно ударили в штыки по находившейся здесь редкой цепи турок. Последние не выдержали и побежали. Дукмасов, вырвав ружье у убитого им турка и заколов еще одного офицера, с криком «ура!» и выстрелами на ходу преследовал со своей лихой командой отступавших врагов.
При возвращении с передовой позиции был ранен начальник штаба отряда подполковник А. Н. Куропаткин. Его доставили в Габровский госпиталь.
Скобелев весьма сожалел, что вынужден расстаться с боевым другом. Интересно его суждение о А. Н. Куропаткине как незаменимом штабном работнике, но слабом командире. Оно подтвердилось дальнейшей биографией А. Н. Куропаткина, который стал военным министром, но очень неудачно командовал войсками во время русско-японской войны 1904–1905 годов. Будучи главнокомандующим вооруженными силами на Дальнем Востоке, он проявил нерешительность, боялся риска, постоянно колебался при принятии решений. Не проявил себя А. Н. Куропаткин и в первую мировую войну, командуя корпусом, армией, а затем Северным фронтом.
В 1916 году он был назначен генерал-губернатором и командующим войсками в Туркестане. Там под его руководством было подавлено восстание местного населения. В связи с этим в апреле 1917 года по требованию Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов А. Н. Куропаткин был арестован и направлен в Петроград, но вскоре освобожден Временным правительством – у него были давнишние и таинственные связи, установленные еще царской охранкой, с некоторыми членами правительства. Так, А. И. Гучков, лидер октябристов, а в 1917 году военный и морской министр, посещал А. Н. Куропаткина в родовом имении Шешурино задолго до революционных событий[88].
После Октябрьской революции А. Н. Куропаткин отверг предложение французского посла эмигрировать, а предложение белогвардейцев – выступить против Советской власти. До конца своей жизни, т. е. до 1925 года, он жил в бывшем своем имении в Псковской губернии и преподавал в школе.
… Поздно вечером часть отряда Скобелева, потеряв около 150 человек, спустилась с Балкан и заняла деревню Имитли. Но главные силы отряда находились еще в пути, растянувшись до самого Топлеша. Сложнее всего было преодолеть уже упоминавшийся крутой спуск, возле которого и провел ночь Скобелев, торопивший войска сосредоточиться у деревни Имитли.
Из-за трудностей, связанных с преодолением горных спусков и снежных заносов, из отряда Скобелева к назначенному сроку – 27 декабря (8 января) перешли горы лишь 4500 пехотинцев, 500 кавалеристов, было переправлено всего 8 горных орудий. Располагая столь малыми силами, Скобелев отказался от наступления и стал ждать подхода остальных частей, задержавшихся в горах.
Местность, на которой предстояло наступать полкам Скобелева, была неблагоприятной для атакующих. Это сплошная обширная равнина, перевязанная в нескольких направлениям неглубокими оврагами и усеянная мелкими рощами и группами деревьев. Наступление по такой местности под огнем турок могло привести к неудаче.
«Предпринять в этот день что-либо против Шейново, – писал Скобелев в своем отчете, – я считал невозможным: 1) вследствие позднего времени дня, 2) вследствие необходимости укрепиться на занятой позиции и, наконец, 3) главное – ввиду необходимости сосредоточить мои силы…»[89].
Положение Скобелева представлялось в высшей степени затруднительным. Если предположить, что колонна Святополк-Мирского из-за бездействия его войск потерпит поражение, то вся ответственность ложилась на Скобелева. Но Святополк-Мирской мог добиться успеха и в одиночку – одной своей колонной взять Шейновский лагерь. Столь честолюбивому военачальнику, каким был Скобелев, казалось, что он будет опозорен, если не примет участия в победе русского оружия. Однако Скобелев, исходя из объективных обстоятельств, отложил свое наступление. В данном случае он мог задействовать только половину всех своих сил и еще не имел возможности подготовить атаку артиллерийского огня, так как в его распоряжении находилось всего 8 горных пушек против нескольких десятков турецких дальнобойных орудий.
Перед ним возвышались мощные укрепления противника. Западный фронт лагеря турок не имел никакой передовой позиции, захватив которую можно было бы укрепиться и поджидать похода своих войск; следовательно, предстояло брать вражеский лагерь одним порывом шестью батальонами. Ясно, что, если бы последовала неудача, то скобелевские войска оказались бы в тяжелейшем положении: повторный штурм, пусть даже и большими силами, конечно, имел меньше шансов на успех, а новая неудача поставила бы отряд в критическое положение из-за невозможности отступить.
Между тем бой в горах принимал довольно опасный оборот: измученные солдаты оказывались не в состоянии выдерживать губительный огонь турок. Тогда Скобелев под страшным огнем неприятеля последовал на передовую позицию и лично ободрил бойцов.
Благодаря общему наступлению русских войск, турок, наконец, изгнали с позиций на предгорье. Но большая часть русских войск находилась еще в горах. В час ночи Скобелев донес: Невозможно быть готовым к атаке в полдень, так как главные силы еще не спустились, но если увижу атаку левой колонны, то поддержу, какими бы малыми силами ни располагал, но предпочитаю атаковать позднее (полудня)[90]. В 3 часа ночи, а затем через три часа еще раз были получены приказания Радецкого: «Назначена в состав Имитлийского отряда 1-я кавалерийская дивизия; Мирской с рассветом двинется к Ганскиою и будет у Шипки не ранее полудня; рассчитать движение так, чтобы Мирской прибыл ранее»[91].
Как видно, Радецкий сам требовал, чтобы Скобелев атаковал позднее Мирского. Вместе с тем, как уже отмечалось, у Скобелева не было достаточных сил для наступления. Поэтому, думается, неправы те историки, которые обвиняют его в нежелании прийти на помощь левой колонне. Но не следовало бы Скобелеву пожертвовать своими войсками для выручки Мирского? На этом можно ответить так: победителя не судят, а Скобелев, как увидим, победил, да и Святополк-Мирской не был разбит.
Из-за неодновременного выхода обходящих колонн в назначенные районы не удалось предпринять совместную атаку на Шейновский укрепленный лагерь 27 декабря (8 января), как предусматривалось диспозицией. Начать наступление смогла только левая колонна.
Направив генерала Н. Ф. Шнитникова с пятью батальонами (один батальон был оставлен в Маглиже) к Казанлыку, князь Н. И. Святополк-Мирской в 9 часов утра начал наступление на Шейново. Войска беспрепятственно достигли укрепленного лагеря, где с передовой позиции по ним был открыт огонь из 5 орудий, а с двух тысяч шагов и ружейных огонь. В передовых частях шли стрелки с горной батареи, в резерве – Елецкий, Севский, Орловский и Ярославский полки; Серпуховской полк был оставлен в Гузове. Русская горная батарея открыла огонь и взорвала ящик со снарядами в турецком укреплении. Это послужило сигналом для атаки, и стрелки в полдень стремительным броском взяли передовую позицию на курганах, захватив 3 орудия и до 70 пленных. С прибытием Елецкого полка 7 батальонов начали атаку главной позиции, но сильный огонь турецких орудий приостановил наступление, и турки перешли в контратаку.
Укрепившие боевую линию севцы и орловцы вместе с уже сражавшимися частями отбросили турок и начали преследование, но 20 орудий и прибытие вражеских резервов заставили их остановиться. Соотношение сил было следующим: против 13 русских батальонов турки постепенно ввели в бой 16–20 батальонов; кроме того, они имели огромное превосходство в кавалерии и артиллерии. У русских выбыли из строя один бригадный командир, два командира полка и два командира стрелковых батальонов, но тем не менее они атаковали дважды и остались ночью на занятой позиции, которую немедленно укрепили.
Ночью шел снег; полевые кухни не смогли подъехать, и войска не получили горячей пищи, а индивидуальные запасы были на исходе. Выручил генерал Шнитников. Беспрепятственно заняв Казанлык и обнаружив там много продовольствия, он немедленно выслал галеты для отряда.
Для продолжения боя у Шейново Святополк-Мирской решил сосредоточить до 22 (9 из них были свежие) батальонов, оставив по одному лишь в Маглиже, Гузове и Казанлыке. Общее положение войск Святополк-Мирского было неплохое, но тем не менее он доносил Радецкому о своем будто бы отчаянном положении: «Войска дрались как львы целый день; потери большие; отступление невозможно; о Скобелеве ничего не известно; выручайте, патронов и пищи надо; мы взяли 2 орудия и 100 пленных»[92].
В этом бою стало ясно, что печальный опыт Плевны ничему не научил Святополк-Мирского – он не пожелал учесть силу действия скорострельного и дальнобойного оружия на открытой местности. Спустившись с гор и не имея никаких сведений о местонахождении и действиях других колонн, Святополк-Мирской без всякой подготовки, с ходу приказал атаковать днем 27 декабря (8 января) турецкие окопы у Гаскиоя. Перед боем он отдал «категорическое приказание идти вперед безостановочно, без выстрела и, сблизившись с противником, перейти в штыки и овладеть укреплением турок»[93].
Это указание было выполнено. Стрелковая бригада «без выстрела» почти три километра шла под огнем к передовым окопам противника и ценой громадных потерь выбила оттуда турок. Дальнейшее движение к Шейновскому лагерю стало невозможным, так как стрелковая бригада была обескровлена, а основные силы Святополк-Мирской боялся бросить в атаку, не зная вражеских сил на главной оборонительной позиции и опасаясь удара турок с тыла. Первый день боя предвещал повторение неудачного опыта атаки редутов под Плевной.