Можно согласиться с мнением Н. Н. Кнорринга, считавшего, что Скобелев умер признанным полководцем, но как государственный деятель он только начал раскрываться[401]. Михаил Дмитриевич едва ступил на политическую арену, но на ней ему места не нашлось – это была трагедия его последних лет.
В высшем петербургском обществе опасались, что честолюбивый генерал своими резкими заявлениями способен обострить международные отношения. Так, генерал А. Н. Витмер, бывший профессор Академии Генерального штаба, учитель Скобелева и большой почитатель его таланта, простодушно-правдиво рассказывал о своем состоянии, когда узнал в Крыму о смерти Скобелева: «Ноги мои точно подкосило что-то, и я невольно опустился на стул… Но, опомнившись, минут через десять я, не скрываю, перекрестился широким крестом: великое благо для России – мелькнуло в моей голове, что сошел со сцены этот талантливый честолюбец, возводивший войну в божественный культ. Задача наша – мирное обновление, а он непременно втянул бы нас в войну!»[402].
На следующий день после смерти Скобелева Д. А. Милютин, сожалея о случившемся, писал в своем дневнике: «Он был еще молод, кипел деятельностью и честолюбием, обладал несомненно блистательными боевыми качествами, хотя и нельзя сочувствовать ему как человеку. У него честолюбие преобладало над всеми прочими свойствами ума и сердца – настолько, что для достижения своих честолюбивых целей он считал все средства и пути позволительными и в чем признавался сам с некоторым цинизмом»[403].
В. И. Немирович-Данченко доказывал, что в М. Д. Скобелеве два человека: «Один полководец, вождь, который готов тысячи людей бросить не смерть, когда надо Родине и делу, другой весь в бессонных ночах и покаянных муках, в беспощадном самобичевании за эти самые жертвы. Честолюбие? Да… Но не для себя… Слава, безопасность и мощь России – да. И для этого он пойдет на все»[404].
Вместе со всей мыслящей Россией «белый генерал» мучительно искал выхода из того тупика, в которое зашло русское общество на переломе двух царствований. Он искал естественный для огромной евроазиатской страны путь развития, отчетливо понимая, что увлечение чужими путями и чужими идеями не что иное, как предательство своего народа и средство его закабаления чужеземцами.
Скобелев не принадлежал к общественным деятелям, которые беспрестанно оглядываются и прислушиваются к тому, что скажут на Западе, признают ли их действия достойными просвещенного европейца. Он мечтал о многонациональном централизованном государстве, достаточно сильном и благоустроенном, с гарантией своим подданным прав и, естественно, требованием выполнения определенных обязанностей. Такое государство в здоровом состоянии – это разнообразный, но единый мир, а не борьба всех против всех, как хотят представить сегодня некоторые «земшарские» мыслители.
«Его идеалами, – считал В. И. Немирович-Данченко, – была – великая, свободная, демократическая Россия, живущая сама всею полнотою жизни и дающая возможность жить другим. Россия, свято соблюдающая интересы связанных с нею племен. Россия, для которой нет эллина, нет иудея, где все равны и каждому, как бы он ни назывался, одинаково были бы открыты пути к счастью и вольному труду. Россия, как мощное тело, одноплеменное, одноязычное, окруженное автономиями, опирающимися на ее грозную врагам силу, свободно развивающимися племенами. Кто хочет – уходи и живи сам, кто хочет – будь с нами. Соединенные Штаты Восточной Европы и Сибири с самоуправляющимися в общем Союзе Эстонией, Латвией, Литвою, Украиной, Кавказом. Польша – самостоятельная, но связанная с нами отсутствием таможенной границы. Вот к чему шел человек, которого все знали как гениального полководца и немногие как политического вождя с определенной программой и точными масштабами для будущего»[405].
Такова ли в точности была программа М. Д. Скобелева, как излагал В. И. Немирович-Данченко, сказать трудно. Известно, что писателям порой свойственно приписывать своим героям собственные взгляды. Одно несомненно: стремясь к процветанию своей страны, генерал твердо стоял на почве народной.
Наверное, у Немировича-Данченко были какие-то основания утверждать многие годы спустя после смерти «белого генерала», что, живи он, и вся история России могла пойти другими путями.
Опыт XX века показал, насколько сложнее оказалась на практике задача создания процветающего общества, чем думалось Михаилу Дмитриевичу. Но не стоит отказываться от великих целей только потому, что они трудно достижимы. Нужно постепенно продвигаться вперед, к более совершенному обществу, руководствуясь сильной идеологией, сочетающей национальные и наднациональные мотивы, социальную справедливость и достижения Запада. При этом нельзя повторять трагическую ошибку российской интеллигенции начала века, поставившей свои групповые интересы выше общенародных и доведшей свое естественное противостояние с властью до абсурда. Впрочем, события конца XX века в России показали, что исторические уроки плохо усваиваются. И они могли бы послужить еще одним предостережением для людей думающих, болеющих за интересы Отечества.
Вряд ли все-таки был прав Скобелев, видя в немцах одно время главного врага славянства. Сближение с Францией не принесло России ожидаемых дивидендов. Международное масонство еще активнее повело подготовку к войне с «мировой реакцией», под которой всегда подразумевалась Россия. Объясняя это, историк Н. Я. Данилевский писал: «Дело в том, что Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки, большей части Америки и т. д., – материалом, который можно бы формировать и обделывать по образу и подобию своему, как прежде было, надеялась, как особливо надеялись немцы, которые, несмотря на препрославленный космополитизм, только от единой спасительной германской цивилизации чают спасения мира. Европа видит поэтому в Руси и в славянстве не чуждое только, но и враждебное начало…»[406].
Последующая трагическая российская история вряд ли продиктована только объективными обстоятельствами. Во всяком случае, стоит задуматься над тем, в чьих интересах развивались события. Нельзя отрицать, например, что в результате первой мировой войны политическую гегемонию захватили Англия и Франция. Вторая мировая также принесла ощутимые выгоды финансовым кругам этих стран, но прежде всего США.
К сожалению, история редко учит людей, особенно тех, о которых великий русский поэт Ф. И. Тютчев писал:
Напрасный труд – нет, их не вразумишь;
Чем либеральней, тем они пошлее.
Цивилизация для них фетиш,
Но недоступна им ее идея.
Как перед ней ни гнетесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
Скобелев любил Россию, считал, что у нее должна быть своя идеология, свой путь развития. Видимо, он тяготился и верхушечным, глубоко чуждым народу характером масонского движения. Такая его позиция не могла устраивать масонское руководство, стремящееся к организации человеческого сообщества под эгидой мирового правительства. На первый взгляд вроде бы заманчивая идея, но при внимательном рассмотрении в ней обнаруживается возможность прихода к власти в мировом масштабе расистских сил. Об этом напомнила не так давно известная деятельница русского зарубежья Зинаида Шаховская в своих заметках «Мысли о границах».
«Всемирное государство, – писала она, – может оказаться всемирным злом… Для миллионов людей существование границ между странами было последней надеждой, вратами, открывающимися на волю… Границы в нашем веке – гарантия свободы человека… Благословен мир, в котором, как в раю, «обителей» много»[407].
Конфликт между патриотическими и космополитическими силами, жертвой которого, вероятно, стал Скобелев, особенно обострился в современном мире. Органично сочетать в себе патриотизм и космополитизм редко кому удается в современном мире. Под угрозой всеобщей гибели от экологических и иных катастроф нас пытаются заставить забыть народные традиции и интересы и навязать западноевропейские и американские ценности, придав им значение общечеловеческих. Это приводит к междоусобице, замедлению социально-экономического развития страны, падению нравственности, духовному вакууму.
В поисках путей выхода из кризиса, думается, обращаться нам нужно, прежде всего не к манифесту Рассела-Эйнштейна 1946 года или наследию устроителя масонских лож в России Максима Ковалевского, как советуют ныне некоторые, а к мыслям и делам российских патриотов, в числе которых яркой фигурой был М. Д. Скобелев. Он вовремя осознал, что скрытые методы духовной и политической власти мирового масонства должны уступить место открытому обсуждению общечеловеческих проблем, народному участию в их решении. И еще Михаил Дмитриевич ясно понимал утопичность мифа о наступающей эре всеземного процветания. Этот миф уже собрал кровавую дань в веке нынешнем и вполне может привести к общемировой нестабильности в будущем.
Многие современники справедливо видели в М. Д. Скобелеве народного героя, способного повлиять на судьбу России. После смерти «белого генерала» пошла по Руси красивая легенда: будто Скобелев не умер, а стал странником, скитается по деревням, общается с народом. Память о Михаиле Дмитриевиче была увековечена в литературных произведениях. На собранные по подписке деньги в 1912 году, в 30-ю годовщину со дня его кончины, в Москве на Тверской площади, переименованной в Скобелевскую (затем Советскую), по проекту военного художника подполковника П. А. Соманова была воздвигнута великолепная конная статуя генерала. Справа и слева ее обрамляли скульптурные группы, изображавшие эпизоды боев в Средней Азии и на Балканах. В нишах пьедестала находились одиннадцать бронзовых барельефов, на которых были отражены наиболее известные скобелевские победы. К сожалению, после Октябрьской революции в 1918 году не в меру ретивые «слуги народа» в числе других памятников старой России снесли и этот. Распоряжение на снос монумента подписал председатель Московского Совета П. Г. Смидович. Бронзовая фигура М. Д. Скобелева была распилена и перенесена во двор Моссовета. Вскоре из ее частей были отлиты доски с текстом новой Конституци