— Вы только прочтите, господа присяжные, какие статьи здесь печатают! В них ниспровергается все, начиная с бога, кончая министерскими приказами! Отравляется венгерское общество! Его моральные устои стремятся подорвать журналисты из «Непсавы»; они навлекают на родину опасность, оскорбляют всех порядочных граждан, всех состоятельных и родовитых людей. Неужели министр торговли должен это терпеть?
Тяжело дыша, Балаш бросил газету и перешел к юридическому обоснованию министерского приказа. Заканчивая речь, он легкомысленно присовокупил:
— Приказ не только отвечает государственным интересам исключительной важности, но также полностью отвечает букве закона. Он вовсе не отнимает политические права, не запрещает входить в какую-либо политическую партию. В приказе не сказано, что железнодорожник не может быть членом социал-демократической партии. Состоя членом какой-нибудь организации социал-демократической партии, он лишь теряет работу.
И королевский прокурор, воздев руки, с победоносной улыбкой посмотрел сначала на присяжных, потом на председателя и наконец с сияющей от самодовольства физиономией сел на место.
Тихий гул пронесся по залу, часть публики оживилась. Вдруг за спиной Ландлера раздались громкие рукоплескания, сопровождаемые пронзительными, угрожающими криками:
— Совершенно верно! Прав прокурор! Подлецы какие! Только подлости и творят!
Балаш указал рукой присяжным на тех, кто выражал возмущение, точно говоря: «Слышите? Вот голос общественного мнения!»
Кое-кто зашикал на крикунов, а те застучали ногами и заорали еще громче. Ландлер понял, кто это: «черные вороны», собравшиеся в ресторанчике и кружившие в коридоре суда, приведенная прокурорами судейская братия. Вот для чего понадобились они здесь!
«Смешно!» — подумал он, но тут же сердце его сжалось: ведь присяжные понятия не имеют, кто кричит. Им легко поддаться общему психозу. Все зависит от председателя; Но разве он проявит достаточно решимости, разве выступит против своего коллеги, угодного правительству королевского прокурора?
Председатель Житваи поднял голову и, тут же опустив ее и ни на кого не глядя, сердито постучал карандашом. Но это можно было лишь видеть, а не слышать, так как все заглушал неистовый крик. Пантомима председателя приняла несколько более решительный характер: он вскочил, застучал по столу, замахал колокольчиком и даже что-то крикнул, но голос его потонул в оглушительном шуме.
— Наказать, чтоб другим неповадно было!
— Расправиться с ним, пока не поздно!
— Он один из самых опасных социалистов!
Теперь Житваи указывал рукой на дверь зала, как бы призывая служителей удалить крикунов. Но служители поспешили выйти в коридор, они не имели ни малейшего желания выводить за дверь господ прокуроров и судейских чиновников.
Господин в сером костюме сидел в середине зала с холодным, непроницаемым лицом, желая показать, что не разделяет негодования присутствующих.
Перед Енё промелькнуло бледное лицо брата, которое выражало безнадежность: «Мы проиграли. Вот на что рассчитывали враги». Присяжные были просто испуганы. И все больше осуждающих взглядов впивалось в обвиняемого.
Но среди возмущенной публики вдруг возникло замешательство. Сидевший под галеркой прокурор Варга вскочил, закрыв лицо руками, закричал что-то, его тут же обступили какие-то люди, и они все вместе устремились на галерку, где на перилах примостился Дежё Фараго. Ландлер увидел, как Варга набросился на Фараго.
— Что там происходит? — выйдя из принятой на себя роли, невольно воскликнул Житваи.
— Господин председатель, этот человек плюнул в меня, — заявил Варга.
Один из «черных воронов» Варги привел в зал служителей. Они вытолкнули за дверь Фараго, а за ним двинулась возмущенная толпа. Зал наполовину опустел.
Вскочив с места, Балаш обратился к присяжным:
— Настоятельно прошу вас, глубокоуважаемые господа, защитить престиж власти от нападок социалистов!
Присяжные, переглядываясь, кивали головами. Между тем председатель послал секретаря узнать, что произошло, имеет ли инцидент отношение к судебному процессу.
«Неужели Фараго настолько забылся?» — недоумевал про себя Ландлер. Теперь уже не имеет смысла говорить о том, что устроенная на суде демонстрация спровоцирована официальными лицами: пошлый скандал с плевком все испортил, все заслонил. Сейчас впервые он с горечью подумал, что проиграл процесс. И похолодел при мысли, что в глазах многих людей и общественности дело приобретет теперь скандальный характер.
Вернулся секретарь.
— Один социал-демократ, изволите видеть, действительно плюнул в лицо господину Йожефу Варге, королевскому прокурору. Как утверждает этот социал-демократ, он хотел отомстить прокурору Варге за клевету на свою партию. Он говорит, что плюнул на него не как на прокурора, а как на клеветника. И прощение…
— Записали имена свидетелей? — перебил его председатель.
— Да, — ответил секретарь и, глядя в свою записную книжку, начал перечислять фамилии и звания, звучавшие примерно так: королевский прокурор господин Икс, королевский прокурор господин Игрек…
— Довольно! — вскоре остановил его председатель. — Я считаю, что этот инцидент не связан по существу с данным судебным процессом и потому будет рассмотрен в суде особо. Продолжим.
Вернувшийся вместе с публикой из коридора Эрнё возмущенно заявил во всеуслышание:
— Свидетели инцидента — прежние горлопаны. Они принадлежат к судейской братии, а господин Балаш заявил тут недавно, что при исполнении служебных обязанностей прокуроры и судьи не могут отстаивать свои партийные принципы. Королевские прокуроры…
— Кто дал вам право ораторствовать здесь? — сердито прервал его председатель. — Если кто-нибудь из публики еще раз помешает разбору судебного дела, я прикажу очистить зал, — пригрозил он.
Но присутствующие и так все поняли. Присяжные снова заволновались, задвигались, в их взглядах, обращенных на Житван и Балаша, чувствовалось осуждение.
— Слово обвиняемому, — сказал председатель.
Ландлер прогнал горькие мысли. Он уже не считал дело проигранным. Как видно, гнев не всегда плохой советчик. Фараго, выведенный из себя, открыл всем, откуда ветер дует.
Ландлер говорил кратко. Сослался на слова прокурора, утверждавшего, что против незаконного приказа министра выступать не возбраняется. А этот приказ незаконный. Он запрещает быть членом организации лишь социал-демократической, а не какой-либо другой партии.
— Разве я «все ниспровергаю»? — продолжал он, цитируя речь прокурора. — Я защищаю авторитет закона, прокурор — авторитет нарушающего закон министра. Вот за что я попал на скамью подсудимых. Как адвокат я принес присягу стоять на страже закона, не только за плату обслуживать своих клиентов, но и безвозмездно отстаивать всеобщую свободу. Если это преступление, накажите меня.
«Черные вороны» не вернулись в зал. Никто не перебивал его речи возмущенными криками. Но многие аплодисментами выражали свое одобрение.
Присяжные удалились, чтобы вынести приговор.
Председатель объявил перерыв.
Эрнё был уже оптимистически настроен. Фараго, которого не пустили в зал, обливаясь холодным потом, ждал Ландлеров в коридоре.
— Не сердитесь, Старик. Меня захлестнул гнев, бессильная ярость, — сказал он подошедшему к нему Енё. — Я хотел заклеймить всенародно этих правительственных чиновников, разыгрывающих из себя выразителей общественного мнения.
— Не думаю, что плевок — сильное боевое оружие, — Енё строго взглянул на Фараго, но тут же улыбнулся. — Но вы поступили смело, благодарю вас. Боюсь только, товарищ Фараго, не обойдется ли вам слишком дорого этот нелепый фарс.
— Ну, это мы еще посмотрим, — воинственно заявил Эрнё. — Если прокурор в гражданском платье может безнаказанно хулиганить, то, по-своему проучив его, гражданин не совершает преступления.
Тут они заметили, что горлопанов и след простыл. Патриоты в белых манжетах не ожидали встретить такой грубый отпор, и оказалось достаточно одного плевка, чтобы их воинственный пыл погас.
Публику пригласили в зал. Старший из присяжных заседателей, выбранный ими, стоял перед судейской трибуной. Председатель обратился к нему с вопросом:
— Считают ли присяжные виновным Енё Ландлера в преступлении, в подстрекательстве, совершенном на страницах печати, в его статье под названием «Положение вне закона»?
— Мы считаем, что он не виновен, — напрягая голос, ответил старший присяжный.
Председатель огласил оправдательный приговор.
Зал разразился восторженными аплодисментами. Господин в сером костюме, избегая встречи с Енё, один из первых покинул помещение.
Взволнованный Фараго в коридоре узнал, чем кончился суд, и обрадованный побежал куда-то. Пока братья Ландлеры добирались до своей конторы, он успел, связавшись по телефону с секретарем газеты «Мадяр вашуташ», передать нескольким руководителям движения железнодорожников, что послезавтра, в воскресенье, в ресторане «Конкордия» будет отпразднована большая победа товарища Ландлера.
Корреспондент газеты «Непсава» тоже сразу оповестил кого следует об успешном окончании судебного процесса, и когда Енё позвонил в секретариат социал-демократической партии, там уже приняли решение выпустить для железнодорожников плакат с сообщением о приговоре. «Вот как! — обрадовался Ландлер. — Наконец-то поняли, какое важное значение имеет это судебное дело».
В конторе его задержала ненадолго секретарша, чтобы поздравить и передать ему тысячу крон, которые по его просьбе Эрнё взял в банке.
Дома Енё ждали гости. Мать и приковылявшая на костылях теща, госпожа Деак и один из братьев Илоны, рабочий с фабрики на улице Ваци. На радостях все бросились его обнимать. Вдова Хорват никак не могла примириться с тем, что его осмелились посадить на скамью подсудимых. Малышка Бёже, как ему сказали, ни о чем не подозревая, играла весь день. А Илона, увидев, что муж пришел домой веселый, сразу забыла, какая страшная опасность ему угрожала.