Телефонистки, уже перешедшие на сторону Национального совета, обещали выполнить этот приказ, если только правительство не заставит вооруженную охрану применить к ним силу.
— Мы распорядились, чтобы охрану удалили, — сказал Ландлер и положил трубку.
Кунфи, сделав вид, будто ничего не понял, усадил его рядом с собой на стул.
— Послушайте, товарищ Ландлер, кроме Михая Каройи, почти все из его партии испарились. Старая лиса, хитрый политик Тивадар Баттяни еще вчера сказался больным. Одному богу известно, куда исчез капитан Черняк, председатель нашего Совета солдат. Утром Каройи едва удалось удержать народ от восстания. Дело принимает серьезный оборот. — Кунфи вдруг расхохотался. — Оскар Яси, умный буржуа, недавно шепнул мне на ухо: «Нас, вероятно, вздернут на виселицу». И, видно, он прав.
— Мы, по крайней мере, постараемся, товарищ Кунфи, не заслужить этого. Ведь если при нынешнем настроении народных масс мы погубим дело, то заслужим такой конец.
10
На проходившем в середине октября съезде социал-демократической партии Ландлер сказал, что в Кунфи, который выступал там с докладом, уживаются два человека, революционер и реформист: анализ сложившейся ситуации был у Кунфи революционный, а проект резолюции — реформистский.
Кто борется не только против правительства, но и против всего общественного строя, обычно зорче всматривается в лицо противника; будучи даже рядовым борцом, он не должен рисковать, лезть на рожон. Но борясь за высокую идею, нельзя лотом измерять результат. Кто вступает в борьбу лишь при гарантии верного успеха, тот думает о собственном престиже, а не о торжестве справедливости. Ландлер ощущал иногда какой-то толчок в груди, им овладевал вдруг порыв неудержимой страсти, за которой стояли огромный опыт, долгое размышление, и тогда он знал: пробил решающий час.
Так было, когда он первый из своих прежних единомышленников встал на защиту забастовавших железнодорожников. Так было, когда он в 1906 году примкнул к социалистам. И в июне этого года, когда он принял на себя руководство стачечным движением. В такие решительные моменты Ландлер уже не задумывался, что впереди, победа или поражение. Раз пробил час, то и поражение может стать ступенькой к победе.
Что толкает его на ответственный шаг? Логика, идейные принципы, темперамент, как знать? Наверно, интуиция. Но ясно одно: кто не обладает твердостью в убеждениях или смелостью в действиях, у того отсутствует и интуиция, — это человек с душевным изъяном, как Тарами, или двойственный, как Кунфи.
Теперь уже не вызывает сомнения, что, уловив своим тонким политическим слухом, как пробил решающий час, Ландлер дал толчок нарастающему народному движению и борьбе социал-демократической партии. Когда его выпустили из тюрьмы, он увидел, что в партии произошли перемены. В начале октября лидеры социал-демократов опубликовали антиправительственное воззвание с требованиями, которые легли потом в основу программы Национального совета. Но на чрезвычайном съезде стало ясно, что партийная верхушка стоит лишь за поддержку либеральных буржуазных партий. Она разрешает им использовать в борьбе силы рабочего класса, а в случае успеха предоставляет им полную свободу действия. По мнению Тарами и его единомышленников, руководить буржуазным демократическим государством может только буржуазия, и это не противоречит интересам рабочих, так как социалистическому строю должен предшествовать буржуазный. Ландлер предложил внести в решения съезда поправку: борьбой должна руководить социал-демократическая партия, ограничиваясь лишь помощью прогрессивных буржуазных сил.
Съезд воодушевленно проголосовал за его предложение. В партии усилилась левая оппозиция, которая начиная с июня, благодаря июньским событиям, стала поддерживать Ландлера.
Новые события вскоре еще больше сплотили левую оппозицию. Стало ясно, что Национальный совет, несмотря на свои смелые прокламации, бездействует, а партийные лидеры, его члены, не способны руководить народным движением. Разве не знамение времени то, что впервые в истории Венгрии король выслушивает руководителей социал-демократической партии, ведя переговоры о формировании правительства? Но неужели передового современного человека могут интересовать дворцовые интриги вокруг формирования правительства, «высшая милость» и прочие устаревшие формулы?
Чтобы обсудить положение, собралось левое крыло социалистов. В совещании участвовали и те, кого за оппозиционные взгляды уже исключили из социал-демократической партии, а также молодые представители интеллигенции, входившие в кружок Галилея[15]. То есть собрались люди, чувствовавшие и разделявшие революционное настроение Будапешта и всей страны.
Они учли следующие обстоятельства: так как Национальный совет бездействует, реакция может выиграть время, либеральные партии — пойти на компромисс, а революционно настроенные народные массы тем временем устанут и разочаруются. Значит, революция должна произойти теперь, — теперь или никогда. Ландлер выложил на стол сигарную коробку с двойным дном и достал спрятанное там письмо, написанное на папиросной бумаге. Эту коробку привез из Москвы от Дежё Фараго, который в начале войны попал на фронт и вскоре был взят в плен, один венгерский офицер, вернувшийся из русского плена; ее переслали Ландлеру. Венгерская группа РКП (б) писала в своем послании: «Дорогой товарищ Ландлер… Десятки тысяч венгерских военнопленных, обретя свободу в революционной России, перешли на сторону советской власти, защищающей интересы мирового пролетариата». Венгры, находившиеся в Советской России, просили Ландлера и Эрвина Сабо[16] вместе с другими товарищами как можно скорей приступить к подготовке революции в Венгрии, помогая этим заодно первому в мире пролетарскому государству, ведущему тяжелую борьбу. Письмо подписал хорошо известный своей социал-демократической деятельностью в Коложваре[17] Бела Кун.
В те дни Эрвина Сабо уже не было в живых, но его сторонники присутствовали на совещании. Московское послание произвело огромное впечатление.
На глазах десятков тысяч венгерских рабочих и крестьян в солдатских шинелях на русской земле уже произошла пролетарская революция. На родине рабочие и солдаты по горло сыты несправедливостями прошлого, а правительство богатых помещиков и крупной буржуазии, все еще не выбитое из седла, торгуется с Национальным советом, который мог бы стать знаменосцем опоздавшей на сто лет буржуазно-демократической революции, окажись у него для этого достаточно смелости.
Опять Ландлер почувствовал толчок в груди, — вот решающий момент!
«Так как все мы одинаково представляем себе цель, перейдем, дорогие товарищи, к действиям», — предложил он.
Участники совещания знали, что даже среди приверженцев Каройи кое-кто высказывается за восстание, — это молодые офицеры, создавшие так называемый Совет солдат…
Социал-демократам надо было укрепить свои позиции и в Национальном совете и в Совете солдат.
В руководство Совета солдат вошел старый оппозиционер социалист Бела Санто, он прослужил некоторое время в военном министерстве и хорошо знал настроения будапештских воинских частей. Восемьдесят из них он привлек на сторону Национального совета, понимая, что пришло время уже не агитировать, а действовать.
Двадцать восьмого октября, когда Национальный совет собрался в трех комнатах гостиницы «Астория», туда пришел Ландлер.
Имя его там было уже известно. Он сказал, что хочет узнать, как идут дела, не нужна ли помощь. Вскоре спросил, почему не ведется организационная работа, — ведь народным движением надо руководить.
С ним согласились. Здесь, в зеленой комнате, сидели рядовые члены Национального совета, главным образом журналисты, среди них не было ни одного политического деятеля. Они лучше, чем партийные лидеры, знали настроение улицы. Что-то действительно надо было делать. Союз журналистов, например, решил выпускать газеты, минуя цензуру, но издатели боялись бросить вызов властям; некоторые газеты предпочитали не публиковать постановлений Национального совета.
«Давайте поговорим с наборщиками, — предложил Ландлер. — Пусть они откажутся работать в газете, которая не подчиняется решению союза журналистов».
Да, трудностей много. Люди обращаются за указаниями в Национальный совет, которому надо заниматься продовольственными, военными, политическими вопросами, так как ушедшее в отставку правительство Векерле ничего не решает. А здесь некому вести эту колоссальную работу. И Ландлер стал давать советы по транспортным, экономическим, организационным вопросам и вопросам печати.
Все оценили его готовность, решительность, деловитость.
«Белая кость» Национального совета, те, кто, придя к власти, вошли бы в кабинет министров, — Ловаси, Баттяни, Тарами, Кунфи и Яси, — сидя за длинным столом в соседней комнате, непрерывно совещались с Каройи. Когда Тарами на минутку вырвался оттуда, Ландлер, отведя его в сторону, сказал: «Я здесь и здесь останусь, меня направило сюда левое крыло партии». Учитывая соотношение сил на последнем съезде, Эрнё Тарами не стал возражать и, разыгрывая из себя гостеприимного хозяина, собрался было представить его Каройи, но в этом не было ни малейшей необходимости.
Войдя в зеленую комнату, Михай Каройи тотчас узнал и любезно приветствовал Ландлера. Несколько лет назад они встретились на общем митинге рабочих и оппозиционной буржуазии. Начальник полиции несколько раз безуспешно пытался лишить Ландлера слова, но тот на опыте судебных заседаний научился в таких случаях давать должный отпор.
Пожав Ландлеру руку, Каройи процитировал одну фразу из его выступления на митинге, встреченную тогда общим смехом: «Не бойтесь, господин начальник, не сегодня разразится революция».
— Но разве до сегодняшнего дня я не был прав, господин председатель? — засмеялся Ландлер. — Теперь бы я не решился это утверждать, — прибавил он, вызвав оживление среди присутствующих.