— Господин Ландлер, нам необходимо поручить кому-то руководить канцелярией, — сказал Каройи. — Вы бы не взялись?
Тарами поддержал это предложение, боясь, как бы социал-демократическая партия не выдвинула Ландлера в члены Национального совета.
— Действительно, пусть Ландлер будет руководителем канцелярии, — с готовностью согласился он.
За это проголосовали все, кроме Тивадара Баттяни, который с некоторых пор при встрече едва кланялся Ландлеру.
К работе в канцелярии Ландлер привлек молодых литераторов с левыми взглядами, в том числе Лайоша Мадяра, Йожефа Поганя, Белу Балажа и видного юриста, члена социал-демократической партии Золтана Ронаи.
После того как он и Бела Санто прочно обосновались в Национальном совете, левые социал-демократы снова устроили совещание; они назначили восстание на четвертое ноября, считая, что для тщательной подготовки к нему необходима неделя. Вместе с представителями больших заводов они тайно составили тактический план, договорившись, на каких военных складах добудут оружие рабочие, которых призовут выйти на улицы, в какой последовательности и с чьей помощью займут некоторые государственные учреждения и так далее.
«Какая слепота!» — терзался теперь Ландлер. Ведь позавчера, не дожидаясь сигнала, рабочие оружейных заводов взломали склады, разобрали оружие. Но распространился слух, что их окружили жандармы и не миновать кровопролития. Дожидавшийся «высочайшей аудиенции» Каройи, по этому случаю в цилиндре и в узком пальто до колен а-ля Франц Иосиф, пошел к рабочим. И Ландлер, тайный руководитель восстания, вынужден был его сопровождать. Они добились того, что те сдали оружие. Счастье еще, что немало винтовок смельчаки успели припрятать.
Вчера целый день одна за другой приходили делегации, чтобы заверить Национальный совет в своей поддержке, и нарастал поток писем. Революционная ситуация назрела, о чем свидетельствовали и такие предложения: «Проникшись высокой идеей спасения родины и завоевания народом прав, идеей, которую отстаивает Венгерский Национальный совет, мы, нижеподписавшиеся, торжественно заявляем о своем желании передать Венгерскому Национальному совету десять процентов валового дохода нашего предприятия». Так писала дирекция «Предприятия, распространяющего патриотические открытки», прося издать приказ, запрещающий какому-либо органу власти чинить ей препятствия в работе, и прося также, чтобы Каройи «соблаговолил передать свой портрет в распоряжение Национального совета, и тогда в увеличенном виде он будет пущен в продажу по всей стране». Если уж хитрые коммерсанты доказывают, что для них Национальный совет обладает большей, чем у правительства, властью, и рассчитывают получить десять процентов валового дохода от распространения портрета председателя совета (а для буржуа это уже выгодная сделка), то несомненно происходит буржуазная революция.
Четыре дня — большой просчет. Вот беда!
Мучительно размышляя об этом, Ландлер вернулся в зеленую комнату и распорядился, чтобы дежурили около каждого из трех телефонных аппаратов, с крайней осторожностью давая разрешение на связь, да и то лишь частным телефонным станциям.
Телефон звонил, звонил непрерывно.
В желтой комнате совещались сотрудники канцелярии, анализируя перемены в обстановке, и Каройи, войдя туда, спросил, что нового. Он признался, что боится кровопролития и по-прежнему хочет избежать революции, хотя и мобилизует свои резервы.
Тем временем к Санто приехал на велосипеде солдат. Полки, готовые к отправке на фронт, освобождены, доложил он, захвачено две тысячи винтовок и большое количество патронов. По пути к «Астории» к революционным солдатам присоединялись безоружные военные и прочие граждане; теперь все они вооружены. Солдаты благодарят Национальный совет за то, что он помешал отправить их на фронт. Санто вздохнул с облегчением. Десять минут назад он узнал, поделился Санто с Ландлером, что расквартированная поблизости на улице Палне Вереш верная Лукачичу комендатура получила подкрепление в две роты, вероятно, для того, чтобы напасть на «Асторию». Но если революционные солдаты уже приближаются…
Не успела за этим связным закрыться дверь, как на реквизированном автомобиле приехал другой. Революционные солдаты уже возле Кёрута, они освободили с гауптвахты арестованных и теперь идут к казармам Марии-Терезии, чтобы обезоружить преданный Лукачичу Инотайский учебный полк.
Новая весть всех взволновала.
— Значит, наши солдаты сюда не придут! — в отчаянии воскликнул Санто.
Одни негодовали; какое безумие — с двумя негодными пулеметами нападать на дисциплинированный, вооруженный до зубов полк, сформированный на фронте из самых жестоких солдат, которых готовят в унтер-офицеры. Другие предполагали, что, укрывшись за толстыми стенами казармы, Инотайский полк расстреляет атакующих в упор.
Из трех комнат сбежались люди. Намерения солдат всех привели в ужас. Кровопролития не миновать, — это уже вооруженное восстание, правительство ответит на насилие насилием, действия эти преждевременны, и солдаты, перешедшие на сторону Национального совета, несомненно потерпят поражение.
«А если они несомненно потерпят поражение, «Астория» попадет в руки жаждущих мести победителей», — подумал Ландлер, и сердце его сжалось.
— Скорей извозчика или машину! — крикнул он.
Опять ему, готовому повести сгорающих от нетерпения людей в бой, надо их удерживать.
Его сопровождали Феньеш и Яси. Им с трудом удалось найти извозчика с пролеткой. На ночных улицах толпился народ, вокруг царило необычное оживление, многие весело улыбались, словно все опасности уже миновали. То здесь, то там выкрикивали лозунги. Полицейских и след простыл.
Революционные солдаты уже приготовились к атаке. Сначала Ландлер убеждал их отказаться от своих намерений. Потом Яси советовал разойтись по домам, а Феньеш просил ждать наготове в казармах. И хотя часть внезапно приунывших, огорченных людей начала действительно расходиться, Ландлер шепнул командовавшему революционными солдатами Йожефу Поганю, чтобы он вел их к «Астории».
Когда Ландлер, Феньеш и Яси мчались на извозчике обратно, им встретилась небольшая группа крайне возмущенных солдат. Они хотели схватить Лукачича у него на квартире и негодовали, не застав его дома.
«Ну и история! — сидя в пролетке, нервничал Ландлер. — Видно, не зря этот пресловутый генерал торчит ночью в комендатуре»…
Их появление в «Астории» успокоило всех. Но крики солдат под окнами вызвали новое волнение. Солдаты шумно выражали благодарность за избавление от фронта. Каройи не мог выйти на балкон и отправить их домой; они разошлись сами. Кроме Санто и Ландлера, никто не знал, что они получили задание. Их обоих, не говоря о прочих, поразила пришедшая через четверть часа весть о сдаче офицеров комендатуры.
Неожиданная победа всех вдохновила. Ей радовались даже противники вооруженного выступления. Особенно когда стало известно, что военная комендатура города при первом же выстреле добровольно перешла на сторону Национального совета.
Горстка революционных солдат без кокард и нашивок во главе с молодым офицером Хельтаи привела к «Астории» с улицы Палне Вереш офицеров комендатуры.
Ласло Феньеш предложил генералу Варкони, маленькому старичку со сморщенным личиком, принести присягу Национальному совету. Но венгерский генерал с венгерской фамилией знал всего несколько слов на родном языке. А когда к «Ist er audi schon gefangen?»[18] Услышав отрицательный ответ, генерал заявил, что, пока его командир на свободе и не присоединился к Национальному совету, он не будет присягать. То же самое заявили его офицеры.
«Что же с ними теперь делать?» — размышляли в «Астории». Высокий, плечистый Хельтаи хриплым голосом объявил:
— Они пленные.
Ландлер и Санто стали атаковать Михая Каройи:
— Волей-неволей мы вступили в борьбу. Надо обратиться с призывом к солдатам. Заготовить прокламации и ночью раздать их в казармах.
Журналист Хатвани, настроенный более революционно, чем Каройи, взялся доставить текст прокламаций в типографию газеты «Пешти напло». Пришел Лайош Ма-дяр, чтобы сочинить этот текст.
— А что будет написано в воззвании? — с тревогой спросил председатель Национального совета.
— Что пробил час, надо действовать, — ответил Мадяр. — Что в руках солдат судьба родины. Что генерал Варкони — наш пленник. Что полицейское управление, телефонные станции, вокзалы без всякого кровопролития захвачены революционными солдатами. И пусть все солдаты присоединяются к нам.
— А это правда? — едва сдерживая волнение, спросил Каройи.
— Правда. И не то еще будет, — ответил Санто. — Туда, на военные склады и к монитору мы послали людей.
Каройи бросил испытующий взгляд сначала на Санто, потом на Ландлера. Наконец, вздохнув, он разрешил напечатать воззвание. Хатвани договорился по телефону с типографией. Лайош Мадяр принялся составлять текст.
Тарами вернулся в «Асторшо», когда пленных офицеров уже увели. Не зная о последних событиях, полный решимости, он сказал Кунфи:
— Я со своей стороны сделаю все, чтобы отсрочить революцию хотя бы на несколько дней.
— Поздно уже, — с мрачной улыбкой заметил Кунфи и указал на дверь третьей комнаты.
Тарами встревожился и, подойдя к двери, открыл ее, но при виде офицеров в высоких чинах тут же захлопнул.
— Кто это?
— Пленные Национального совета.
Тарами испугался, а когда на его глазах чуть погодя революционные солдаты притащили в коридор захваченные ими пулеметы, сказав, что они пригодятся в «Астории», испугался еще больше.
Тут к одному из зазвонивших в коридоре телефонов позвали Ласло Феньеша. Он вернулся в зеленую комнату бледный, растерянный.
— Одна телефонная станция до сих пор не в наших руках, и по ее проводам оживленно переговариваются офицеры. Но смелые телефонистки с помощью механиков подслушивают подозрительные разговоры. Только что они узнали нечто важное: Лукачич приказал жандармам занять «Асторию».