— Учтите, все наши железнодорожные линии проходят, через столицу, — заметил Ландлер. — Кто едет домой в Задунайский край, на юг или на север, должен проехать через Будапешт. Следовательно, не пройдет и нескольких часов, как столицей завладеет паника.
— Надо помешать этому во что бы то ни стало, — решительно отрезал Бела Кун. — Товарищи, распорядитесь, пожалуйста, по линии своих наркоматов. Политическую сторону я беру на себя. Напрасно думают, что я никуда не гожусь, раз на меня напал приступ заработанной на войне болезни. — Он устало сел за письменный стол и с жадным любопытством спросил: — Что же вы предпримете?
Санто, успевший снять с вешалки и надеть ремень с кобурой, перечислил военные приказы, которые собирался немедленно отдать. Получив одобрение Куна, он надел фуражку и поспешно ушел.
Тем временем Ландлер позвонил по телефону Корвину и поручил ему в течение часа разыскать самых надежных ответственных работников наркомата внутренних дел, — в шесть вечера он проведет с ними совещание в здании парламента. Ландлер просил также передать кое-кому из руководителей профсоюза железнодорожников, чтобы они предварительно выяснили, не отдало ли сегодня МАВ каких-либо распоряжений по поводу транспортировки с фронта солдат и военного снаряжения.
— Благодарю вас, — тихо сказал Кун, когда Ландлер положил трубку.
— Я верю в рабочую власть, товарищ Кун. Народ и сегодня единодушно проголосовал за нее.
— Кунфи и прочие говорят: одно дело праздновать, ликовать, другое — постоять за себя.
— Поверхностное суждение. Я сказал бы иначе: рабочий класс, который так праздновал и ликовал сегодня, сумеет за себя постоять.
Кун облокотился о стол и устало, но одобрительно улыбнулся.
— Я согласен с вами, Старик. Против нас плетут политические интриги, а для нас ultima ratio[28] будет решение рабочих. Только при их поддержке мы победим.
«Не праздничное ликование, нет, — размышлял Ландлер в машине, которая через пять минут уже мчала его в Варошлигет. — Это было голосование, всенародное голосование».
Перед румынским наступлением, седьмого апреля, в Венгрии прошло настоящее народное голосование. Такого не было еще никогда в стране, где всеобщее избирательное право при тайном голосовании оставалось лишь требованием и обещанием. Выборы в Советы были тайными и всеобщими, только эксплуататоры не могли принимать в них участие. Избирательное право получили женщины. Впервые не прибегали к разным маневрам, чтобы отстранить рабочих, крестьян и национальные меньшинства от участия в выборах.
Возле зала промышленных выставок уже собралась толпа. У затянутой кумачом трибуны его ждали встревоженные Илона и Бёже.
— Нехорошие слухи ходят по Варошлигету, — прошептала Илона. — Говорят, будто румыны уже под Будапештом. Что ты скажешь? — Дрожащими руками она поправила ему галстук, одернула и застегнула пиджак. — Знаю, после митинга ты опять будешь очень занят. О нас не беспокойся. Мы поедем к маме и постараемся ее успокоить.
Стоя на трибуне, он вспомнил, что ему некогда было даже обдумать речь. Обращаясь к озабоченным, злорадствующим, встревоженным людям, он начал говорить:
— Не сомневайтесь, не придирайтесь, не бойтесь! Нынешний Красный май принес с собой возрождение пролетариата… — Слова пришли сами, он сказал, что рабочие не могут отказаться от власти. — Кто раз взглянул на солнце, не в состоянии жить при свете вонючей керосиновой лампы. Кто разорвал свои оковы, не захочет снова надеть их. Наши жертвы в борьбе за освобождение пролетариата не будут напрасными, взойдут новые всходы, еще более могучие.
Он остановился на минуту, чтобы набрать в легкие воздух, и взгляд его встретился со взглядом жены, — он увидел слезы в ее глазах.
Речь его часто прерывалась одобрительными возгласами. В заключение он сказал:
— Если венгерский пролетариат поймет, что вопрос идет о жизни и смерти, о том, быть или не быть; если осознает, что сейчас все принадлежит ему и он рискует все потерять, мы спасем власть пролетариата в Венгрии и укажем народам путь к свободе.
Замолчав, он несколько минут не уходил с трибуны, жадно следя за действием своих слов. С возвышения он хорошо различал людей, рукоплескавших только для отвода глаз; на некоторых лицах мелькали злорадные улыбки. Но большинство, огромное большинство, бурно выражало свое одобрение. «Надо, конечно, сделать скидку на приподнятое настроение праздничного дня, — он старался быть объективным, — но то, что сохранится от воодушевления завтра под исхлестанными дождем знаменами, будет уже чистой верой. Если вера останется хотя бы у половины собравшихся здесь людей, мы можем рассчитывать на них, они готовы, к действию», — успокаивал он себя.
Сойдя с трибуны, он издали помахал жене и дочке.
Когда он пробирался к машине, до него долетел обрывок разговора:
— Большая беда, видно, может стрястись. Но нам хоть голову не морочат. -
15
В одной из комнат парламента уже собрались все, кого вызвал Ландлер, только место Отто Корвина за длинным столом было свободно. Ландлер подошел к телефону, попросил соединить его с начальником политического отдела, но номер был занят. Извинившись перед присутствующими, он пошел к Корвину, чтобы узнать последние новости. Корвин попросил кого-то позвонить ему через десять минут, положил трубку и поздоровался с Ландлером.
— Вы пришли очень кстати, товарищ Ландлер. В течение десяти минут надо решить, арестовать нам эрцгерцога Иосифа вместе с сыном или выслать за границу. Ибо «граждане» Иосиф и Франц Иосиф Габсбурги, удрав из ссылки, приехали сюда и сегодня утром под чужим именем остановились в гостинице «Риц».
«Только этого недоставало», — помрачнел Ландлер. — Попытка контрреволюционного путча?
— По-моему, лишь мечта о реставрации, — пожал плечами Отто Корвин. — Преувеличивая наши трудности, они считают, что мы уже потерпели крах. Иосиф, видимо, приехал, чтобы быть под рукой у какого-нибудь победителя, который будет искать homo regius, желая юридически закрепить и санкционировать власть белых. Никакое контрреволюционное общество пока еще не может ссылаться на волю народа. — Насмешливый огонек вспыхнул в больших удлиненных глазах Корвина. — Маленький путч безусловно готовится. Но очень неумело, и мы сумеем его подавить. Уже давно мы следим за конспиративным офицерским обществом, которое сейчас собралось в холле гостиницы «Риц»; один офицер в форме с военными орденами и звездочками на погонах поет там песню о Кошутепод аккомпанемент цыган, чтобы отвлечь внимание посторонних и дать возможность единомышленникам спокойно совещаться под звуки музыки. Запершийся в своем номере Иосиф и путчисты-офицеры, очевидно, не знают ничего друг о друге. Все это отдельные симптомы нынешней ситуации.
С уважением смотрел Ландлер на начальника политического отдела. Этот молодой человек во время мировой войны был одним из самых смелых вождей антимилитаристского движения, вместе с Ландлером подготавливал в «Астории» победу буржуазной революции, затем стал одним из создателей коммунистической партии. Сведения Корвина были всегда точны, достоверны.
— Если так, мы не будем затевать громкого дела. Отдайте приказ отправить Иосифа и его прихвостней по месту жительства. Последние дни паническим слухам поддались многие, не только королевские выродки, — с горечью улыбнулся Ландлер. — Что еще нового?
— Ничего, — и Корвин пообещал прийти на совещание, как только освободится. На его столе звонил телефон.
Ландлер вернулся в зал, где уже обсуждались тревожные слухи, распространявшиеся по городу. Пока Корвин в своем кабинете давал указания работникам уголовного розыска, Ландлер, отведя в сторону руководителей профсоюза железнодорожников, поговорил с ними. МАВ, услышав, что ведутся переговоры о капитуляции, приостановил несколько часов назад переброску воинских частей на фронт и распорядился, чтобы уезжающие с фронта красноармейцы как можно скорей были доставлены в Будапешт.
Ландлер в негодовании сжал кулаки: значит, кое-кто из руководителей МАВ в заговоре против Советской республики, да, не мешало бы раньше получше к ним приглядеться.
— Без маршрутного листа железные дороги не должны перевозить ни одно воинское соединение, ни одного солдата, — сказал он решительно. — Господа из МАВ на рожон лезут, — кипел он. — Бегущих с фронта солдат нельзя пускать в Будапешт, надо спешно перебрасывать их обратно на фронт, к местам назначения, в воинские части. Прошу вас после совещания немедленно распорядиться об этом. И еще. Необходимо пойти завтра утром в паровозное депо, в главные железнодорожные мастерские и познакомить рабочих со сложившейся обстановкой. Сейчас я вас с нею познакомлю.
Тем временем пришел Корвин. Увидев, что нарком идет к большому столу, за которым обычно проходили совещания, собравшиеся быстро расселись. Среди них был и Эрнё Ландлер; старший брат едва успел с ним поздороваться, похлопав его по плечу. Работавший в Красной охране Эрнё во время частых отлучек Енё заменял его в наркомате, разрешая наиболее срочные вопросы. На опыте совместной работы в адвокатской конторе Эрнё научился понимать брата с полуслова и четко выполнять его указания.
Сидевший во главе стола Енё Ландлер встал, заговорил:
— Товарищи, первого мая, во время всемирного праздника трудящихся, пролетарская диктатура в Венгрии на грани поражения.
Он сделал паузу. Наступила глубокая, напряженная тишина, больше похожая на крик муки и растерянности. К Ландлеру были обращены ошеломленные, искаженные болью лица.
— Но при нашем твердом желании, — через минуту продолжил он, — завтра еще можно ее возродить, и тогда второе мая станет настоящим праздником венгерского пролетариата!
Тут присутствующие с облегчением вздохнули, зашевелились. Нашлись карандаши, зашуршали листы блокнотов. Ландлер видел, как и брат его вздохнул и, покраснев, расстегнул пиджак модного покроя.
Несколькими словами, кратко он обрисовал тяжелое положение на фронте. Имен не назвал, о прекращении военных действий умолчал, упомянул только, что не одна буржуазия злорадно радуется неудачам, но есть и социалисты, сеющие дух уныния и неверия среди рабочих.