Руководствуясь идеями марксизма-ленинизма и изучая практику Советской власти в Венгрии, Ландлер в своих выступлениях предлагал устранить промахи Венгерского советского правительства и, ссылаясь на опыт Советской России, предлагал наделить крестьян землей.
Венгерская Советская Республика просуществовала сто тридцать три дня. После отставки Венгерского советского правительства (1 августа 1919 года) Енё Ландлер эмигрировал в Австрию.
Установленный в Венгрии контрреволюционный режим загнал коммунистическое движение в подполье. В 1920 году власть полностью взяли хортисты. Бывший флигель-адъютант Франца Иосифа, а затем командующий австро-венгерским флотом вице-адмирал Миклош Хорти захватил пост главы государства и на протяжении 25 лет сохранял за собой звание регента венгерского королевства. Его режим был первой разновидностью фашизма в Европе.
В Вене Енё Ландлер немедленно включился в работу по воссозданию Коммунистической партии Венгрии.
В эмигрантской среде по многим вопросам организационной работы велись споры. Временами дискуссии разрастались до фракционной борьбы.
В дни работы V конгресса Коминтерна в Москве в 1924 году было проведено совещание руководящих работников КПВ. В нем приняли участие Бела Кун, Енё Ландлер, Дежё Бокани, Ференц Бояи, Дюла Алпари, Дюла Лендьел, Фридеш Карикаш. Совещание приняло решение о полном прекращении фракционной борьбы в партии.
Под руководством Енё Ландлера в Вене издавалась газета КПВ «Пролетар». Из Вены руководил он восстановлением коммунистических организаций в Венгрии. Ему удалось установить тесную связь с революционным подпольем, он был до мельчайших подробностей осведомлен о политической жизни своей страны. Ландлеру принадлежала идея (и осуществление ее на практике) создания наряду с подпольной компартией легальной революционной партии, которая успешно действовала в стране в 1925–1928 годах под названием Социалистическая рабочая партия Венгрии. Совмещение легальных и нелегаль ных форм борьбы приносило свои плоды.
Енё Ландлер как член ЦК воссозданной Компартия Венгрии был одним из организаторов проведенного в Вене в 1925 году I съезда КПВ, на котором выступил с докладом и наряду с такими деятелями, как Бола Кун, Дюла Алпари, Матяш Ракоши, Имре Комор, Имре Ваги, Карой Ёри и Игнац Гёгёш, был избран членом ЦК.
В качестве представителя КПВ он принимал участие в работе III и IV конгрессов Коминтерна и выступил на них.
Енё Ландлер, будучи одним из руководителей подпольного коммунистического движения в Венгрии, организовал курсы но повышению теоретического уровня работников коммунистического движения, разработал важнейшие правила конспирации. После ареста в 1925 году в Венгрии группы руководящих деятелей Компартии он разработал тактику поведения на суде и защиты арестованных коммунистов.
В конце 1927 года Енё Ландлер выехал из Австрии во Францию на лечение, где и умер в Каннах 25 февраля 1928 года. Прах Енё Ландлера был перевезен в Москву и похоронен у Кремлевской стены.
Енё Ландлер в течение долгих лет был одним из самых популярных и выдающихся руководителей венгерского революционного рабочего движения. Он проявил незаурядные организаторские и пропагандистские способности, неиссякаемую революционную энергию, личную отвагу, глубокое знание марксистско-ленинских идей.
А. ПУШКАШ,
доктор исторических наук, профессор
День сотворения(Канун нового, 1905 года)
1
— Поговорим о другом… Мне припомнилась одна старая притча. Послушайте…
Енё Ландлер отпил глоток кофе, отложил бриошь, которую в кафе, что на Кёрут, подали ему «за счет фирмы», вытер пальцы салфеткой, отодвинул стопку документов судебного дела о наследстве хозяина кафе, человека с маленькой, птичьей головкой и прыгающим на носу пенсне, и начал:
— Позвал богач двух сыновей и объявил им свою последнюю волю. Старшему сказал: «Ты мой первенец, из всего наследства уступи младшему брату столько, сколько сам пожелаешь». Сказал так и вскоре умер. А старший брат не захотел ничего уступить младшему. Дело дошло до суда. Гарун аль-Рашид — это происходило в Багдаде — рассудил их так: «Пусть старший брат все передаст младшему».
— Я, к счастью, собираюсь вести тяжбу с младшей сестрой, — захихикал хозяин.
— Возмущенный старший брат спросил: «Но почему так, о калиф?» Гарун аль-Рашид ответил: «Твой отец перед смертью распорядился: «Отдай младшему брату столько, сколько сам пожелаешь». Ты все пожелал себе оставить, теперь же отдай ему все!»
Подмигнув хозяину, Ландлер весело засмеялся. У того округлились от удивления глаза и подпрыгнуло на носу пенсне.
— Господин адвокат, я понимаю… — пробормотал он. — Но я хорошо заплачу вам. К тому же у меня есть некоторые соображения, вам остается только удачно использовать их. Вы молоды, господин адвокат. И хотя у вас есть уже имя, но денег-то нет. А дело стоящее. По рукам? Хоть когда-нибудь я пытался провести вас, скажите?..
Расплатившись, Ландлер встал, снял с вешалки пальто. Он торопился в суд, чтобы передать кое-какие документы.
Выходя из суда, он встретил пожилого адвоката, который пожаловался, что в канун нового года никакие дела на ум не идут, и попросил заменить его на судебном заседании, где будут только снимать показания: сегодня все делается на скорую руку. И Ландлер согласился, — ведь даже грош не лишний. Заседание началось с опозданием, но через час он был уже дома, в своей адвокатской конторе на улице Дьяр.
Его брат Эрнё, работавший у него в конторе помощником адвоката, сидел перед толстой книгой и подсчитывал доходы и расходы уходящего года.
— Ну, каков итог? — спросил Енё, похлопав Эрнё по спине. За стеклами пенсне во влажно-карих глазах его промелькнула насмешка.
Посмотрев на старшего брата, Эрнё неопределенно покачал головой: он, мол, еще не знает окончательного результата.
Енё равнодушно пожал плечами. Ему очень хотелось сбежать отсюда. В кармане у него позвякивали десять крон, случайный приработок к скромному жалованью, деньги ничтожные, да и перепадавшие ему лишь в том случае, когда Эрнё не настаивал на выплате неотложных долгов. Сделав над собой усилие, он уселся за письменный стол, достал повестки трибунала и новый календарь на 1905 год, чтобы отметить в нем дни январских судебных заседаний.
В половине двенадцатого в контору пришла испуганная женщина с заплаканными глазами в старом вязаном платке. В посиневших от мороза руках она вертела конверт. Это было письмо Пала Турчани, одного из вожаков железнодорожников, недовольных существующими порядками, в котором он писал Ландлеру, что муж этой женщины, стрелочник, арестован сегодня на рассвете, ему необходим адвокат; хозяева железной дороги опять выпустили коготки.
Ландлер расспрашивал женщину. Стремительным нервным почерком записывал что-то в блокнот. Курил, пуская колечки дыма и наблюдая за ними. Надо браться за это дело. Хотя человек и совершил упущение по службе, все-таки он не виновный, а жертва. И никто, кроме него, Ландлера, не возьмется это доказать.
Перестав заниматься подсчетами, Эрнё с горькой улыбкой прислушивался к разговору в конторе: «Еще одно даровое судебное дело». После того как убитая горем женщина ушла, Енё записал еще что-то, потом стремительно поднялся — даже стул отлетел — и выбежал из конторы: он спешил навести справки о стрелочнике, своём новом клиенте.
В коридоре полицейского управления Ландлер, помедлив немного, направился прямо к советнику полиции, начальнику следственного отдела.
— Вы адвокат этого стрелочника? — пробурчал советник полиции, оттягивая указательным пальцем жесткий, тесный воротничок. — Интересно, попавшие в беду железнодорожники обращаются неизменно к вам. А на вашем юридическом дипломе не успели еще просохнуть чернила. Давно ли вы стали адвокатом? Уже четвертый год?.. Вы желаете поговорить с вашим клиентом?
— Нет. Его привезли на рассвете, до полудня допрашивали, сейчас он, конечно, спит. Мне не хотелось бы будить беднягу.
— Почему вы думаете, что он спит? — недоуменно спросил советник полиции. — Неужели он может спать после того, как по его вине произошла авария, а сам он попал в полицию?
— Шестнадцать часов он уже отработал перед аварией. И за двенадцать лет не отдыхал ни одного дня. Бесчеловечно длинный рабочий день, ни выходных, ни оплачиваемого отпуска. Невольно кулаки сжимаются при мысли: «Почему должен страдать здесь, за решеткой, я, а не другие, истинные виновники?» Вы же, господин советник, знаете, что я думаю о положении на венгерских государственных железных дорогах и кого считаю виновными. Если уж страдает ни за что ни про что стрелочник, пусть хоть в тюремной камере отоспится. А завтра — надеюсь, господин советник, вы не откажете в моей просьбе, — пусть отдохнет бедняга, встретит Новый год дома, в семейном кругу. — Советник полиции с изумлением смотрел на высокого широкоплечего молодого адвоката. — При маневрировании паровоза с рельсов сошли три вагона. Что есть, то есть. Но люди не пострадали, материальный ущерб ничтожен, — Ландлер спешил укрепить свои позиции. — В вашем протоколе больше ничего не может быть зафиксировано. Начальник донес на стрелочника лишь потому, что хочет выставить его после двенадцатилетней службы, не заплатив ни гроша. Зная ваше великодушие, господин советник, я уверен, что…
— Что я отпущу его на сутки? — Нахмурив лоб, тот строго смотрел на него.
— А почему нет? Учитывая обстоятельства.
Советник полиции погрузился в раздумье. Его обуревали сомнения. Прежде всего, такая просьба — дерзость со стороны адвоката. И кроме того, если он разрешит, то может нарваться на неприятность. Но все же Ландлер упомянул о его великодушии. И наконец, черт побери, этот МАВ![1] Донос действительно составлен для того, чтобы потом положить его под сукно, а несчастного обвиняемого лишить последнего куска хлеба. Никчемную, грязную работу навязывает полиции МАВ. Тут и адвокату не позавидуешь. Он защищает обвиняемого, тратит время, прекрасно зная, что, если дело дойдет до суда — в суде его, может быть, удастся выиграть и добиться, чтобы МАВ оплатил судебные издержки, — сам же он не получит ни гроша за свои труды, так как неимущий стрелочник не в состоянии заплатить адвокату… У советника полиции было еще одно соображение. Именно этот молодой адвокат минувшим летом на большом судебном процессе железнодорожников разоблачил темные дела правительства. Да так смело, что вся страна об этом заговорила. А сейчас, перед новыми выборами в парламент, оппозиционные газеты при случае с удовольствием поднимут шумиху вокруг нового факта укоренившегося жестокого обращения с мелкими служащими.