И рядом с Лендьелом Енё Гал, с которым Ландлер выступал вместе, когда ж это было? Двадцать один год назад на судебном процессе тринадцати. Их пути тоже пересеклись. Появились и новые имена. Смена всегда приходит.
Находятся старые союзники, и поднимаются молодежь, рабочие, крестьяне, адвокаты, поэты. Английский король Карл I всего двадцать лет одерживал победы… Да, прошло лишь шесть лет, а сколько воды утекло! Но мы подобны живой изгороди: чем чаще ее подстригают, тем гуще она становится, тем быстрей растет. Но все же мы не допустим, чтобы секатор перерезал хоть одну нить жизни! Я не допущу!
Последние сутки(24–25 февраля 1928 года)
25
После смутной дремоты, в которую Ландлер часто впадал последнее время, на этот раз он проснулся веселым. Он чувствовал какую-то легкость во всем теле и с удовольствием встал бы с кресла, в котором вынужден был проводить дни и ночи. Но при попытке подняться снова наступило удушье.
«Ничего страшного, — ободрил он себя. — Я еще не выздоровел, но голова у меня ясная, самочувствие неплохое. И это уже кое-что значит».
Через приоткрытое окно он смотрел на покачивающиеся веерообразные пальмы. «Утро ранней весны», — заключил он по нежно-золотистому свету, который заливал парк санатория «Солей» и играл на белых колоннах ворот. Стоило Ландлеру пошевельнуться, как к нему подошла медицинская сестра, дремавшая прежде в кресле.
— Ah, bonjour, Monsieur. Comment allez-vous? Desi-rer-vous quelque chose? L'heure exacte… il est heures et de-mie[36]… - затараторила она.
Сразу видно, что светит солнышко; сейчас эта маленькая проворная южанка говорлива, весела, любезна. А три недели назад, когда стояла пасмурная погода, жители Ривьеры были такие хмурые, словно погас в них внутренний свет.
Чтобы избежать нового приступа одышки, Ландлер ответил ей молчаливой улыбкой. Люди и не задумываются над тем, сколько воздуха нужно для смеха. И он не подозревал об этом раньше, транжирил воздух: рассказывал уйму анекдотов, хохотал.
Сколько воздуха нужно для жизни! Но это понимаешь лишь тогда, когда сердце или легкие грозят выйти из строя.
Напряженная борьба за воздух тянется почти два с половиной года. После того памятного сентябрьского дня двадцать пятого года, когда Ландлер едва оправился от жестокого припадка и консилиум врачей решил, что перенесенный в юности суставной ревматизм привел к тяжелейшей болезни сердца, по настоянию партии многие профессора осматривали его, назначали лечение. Ему пришлось даже заказать себе приличный костюм. В Дёблинге, на окраине Вены, для него сняли квартиру с верандой и большим садом. С тех пор, как он заболел, его окружают исключительным вниманием.
Но, не считая временных улучшений, болезнь все прогрессирует. Первый тяжелый сердечный припадок был вызван, по-видимому, постигшим партию ударом, арестом в Венгрии членов ЦК. Удалось, правда, спасти арестованных от чрезвычайного военного трибунала, кое-кто потом вышел из тюрьмы, но несколько месяцев не прекращались хлопоты и тревоги, а затем пришла весть об аресте новых членов ЦК Золтана Санто и Шандора Полла и о жестоких преследованиях Социалистической рабочей партии Венгрии, пользующейся все большим доверием в народных массах. Внезапная смерть Штромфелда от ангины завершила цепь злоключений. Умер Штромфелд, который возглавлял и обучал военному искусству целую гвардию, большую группу в социал-демократической партии. Для разоблачения венгерского правительства и мирового капитализма на основе собранных Ландлером данных он писал брошюру о тайной подготовке в Европе второй мировой войны. Сколько надежд погибло вместе с этим выдающимся полководцем!
Один за другим выходили из борьбы лучшие люди революционного движения. И хотя Ландлер прекрасно знал, что нет незаменимых людей, работа его продвигалась медленно, и он чувствовал страшную усталость. Вера его не поколебалась, не ослабла сила воли, не иссякли энергия и организаторские способности, но сердце утомилось и все чаще бунтовало. Оно не мирилось с потерями. Эта мышца, пронизанная сетью кровеносных сосудов, снабженная камерами и клапанами, взяла над ним верх.
Поняв это, Ландлер написал статью в журнал «Уй марциуш», чтобы научить рабочих, прошедших сквозь огонь и воду революционеров-подпольщиков, что им делать, как вести себя при аресте и перед судом враждебного класса. О чем и как давать показания, какими юридическими аргументами пользоваться, как защищать своих товарищей, каким образом отстаивать свои идеи и обличать пагубный строй в открытом суде, на этом нешироком, но все же привлекающем всеобщее внимание форуме, какими правами обладают обвиняемые, хотя режим угнетения может вынести им осуждающий приговор. В этой статье он подвел итог тому, о чем раньше через Макаи и других адвокатов наставлял отдельных товарищей.
Это была лишь «скорая помощь» арестованным подпольщикам на время, пока сам он справится с болезнью и вернется в ряды борцов за счастье человечества. Это был голос человека, не сдавшегося, а временно отступившего. Никогда Ландлер не складывал оружия, даже в борьбе с недугом. А теперь уже можно было ждать выздоровления,
— Я хорошо себя чувствую, — такими словами встретил он вошедшую в комнату Илону. — После пасмурных дней пришли солнечные!
На Ривьере он жил вместе с женой, а несколько дней назад приехала дочка. Илона как-то спросила его: «Не вызвать ли мне сюда телеграммой Бёже?» Он не стал возражать, потому что был готов ко всему…
Хотя слова мужа сейчас немного успокоили Илону, во взгляде ее проскальзывала затаенная тревога, и Ландлер, пытаясь бодриться, с удивлением думал: неужели люди не понимают, что Старик и на этот раз встанет на ноги?
Илона и Бёже суетились около него, наводя порядок. Ночная сестра, любезно попрощавшись, ушла домой. Появился опытный врач в белом до пят халате, и над головой больного начался разговор о том, что ему наконец лучше, у него появился аппетит, и долго обсуждалось, что ему дать на завтрак.
Впервые за два последние дня он не только попил, но и поел немного. И даже с удовольствием. Потом его стало клонить ко сну. Он почувствовал, что погружается не в прежнее тревожное забытье, а в крепкий сон, который принесет ему настоящий отдых.
И действительно ему удалось поспать. Когда он открыл глаза, полдень был уже позади. Он понял это по окраске неба и цвету солнца. Полуденное небо в ясные дни ранней весной такое ярко-синее, что уроженцу северных краев оно кажется ослепительным.
Еще зимой профессора-медики из венского университета решили отправить Ландлера на юг. В Советском Союзе его приняли бы с распростертыми объятиями, да и в Крыму прекрасный климат. Но врачи запретили ему пускаться в длинное и трудное путешествие из Австрии в Москву и оттуда в Ялту. Возникла мысль послать его недалеко, в Италию. Однако и от этого плана отказались: он не мог быть гостем фашистской Италии. Но ведь и французская Ривьера недалеко, — итак, он поедет в Канны. Правительство Муссолини отказало ему в транзитной визе. Поэтому Ландлеру пришлось ехать более длинным путем, через Париж. Там, усталый, еле живой, он сделал остановку, совершил паломничество. На машине, потом пешком, опираясь на руку то жены, то одного из французских товарищей, добрался он до могил коммунаров на кладбище Пер-Лашез. Его отговаривали: он успеет после выздоровления, по пути домой. Нет! Раз он попал в Париж, нечего откладывать! Он возложил цветы на могилы коммунаров и на том месте, где герои первой в мире пролетарской революции вели последние смелые бои…
Он поел еще чуть-чуть и не очень оживленно, но сохраняя полную последовательность мысли, поговорил немного с женой и дочкой. Ему очень хотелось выкурить сигарету «Тритон» или «Гольд», и он прикидывал, когда, через сколько дней или недель, врачи разрешат ему курить.
Мечты о курении, разумеется, нисколько не повредили ему. Скорее разговор. Это пока для него слишком большая роскошь. Снова появилась такая сильная одышка, что пришедшая медицинская сестра придвинула к креслу баллон с кислородом и надела Ландлеру маску. Он слегка огорчился, так как втайне надеялся, что ему больше не понадобится кислородный баллон.
Когда дышать стало легче, к нему вернулось хорошее настроение. Он отправил Илону поспать до вечера, ведь ночью она и Бёже снова будут дежурить по очереди, не доверяя полностью медицинской сестре.
Бёже села возле отца и стала читать стихи. Но вскоре ее вызвали из комнаты и потом в течение часа вызывали еще трижды. Возвращаясь, она неизменно объявляла, что товарищи из Вены или Парижа справлялись по телефону о его здоровье.
— Так поздно звонят? — удивленно поднял он брови. — И именно сегодня спрашивают без конца. Ты бы сказала, что мне лучше. — С радостью говорю, — пробормотала девушка и, отвернувшись, украдкой вытерла слезы.
На самом же деле Бёже, обрадованная тем, что отец чувствует себя лучше, при первом стуке в дверь поспешила в коридор, но ее звали не к телефону, а принять телеграмму из Вены с выражением соболезнования. И еще три раза приносили траурные телеграммы из Парижа и Москвы. Распространился слух, что Ландлер умер. Пока Бёже принимала новые телеграммы и, с трудом сдерживая себя, возвращалась в комнату больного, в холле представитель партии Эрнё Герё, направленный из Парижа в помощь родственникам Ландлера, в нетерпении вызывал по телефону Париж, чтобы узнать у венгерских коммунистов-эмигрантов, откуда возник слух о смерти Старика, когда на самом деле он жив.
Ландлер не знал, конечно, о приезде посланца партии. Появление любого товарища взволновало бы его. Эрнё Герё даже не заглядывал в комнату больного и обходил стороной ту часть парка, которая была видна Ландлеру в окно.
По приезде в Канны и Бёже пришлось в течение суток скрываться. Мать не вызывала ее телеграммой. Венгерские коммунисты посоветовали ей поехать на Ривьеру, получив тревожные сведения о состоянии здоровья Старика. Но он с его несокру