— Бёже… молодые рабочие… мне так понравилось тогда…
— Ты думаешь, папа, о демонстрации, что была три года назад.
Он поблагодарил ее взглядом.
Десяток рабочих парней, задорных, скорых на выдумку, пришли в сердце столицы, на Кёрут, чтобы от имени окраин сказать свое слово. Один из них вылил на асфальт бутылку томатного сока. Два других, указывая на красную лужу, стали говорить: «Здесь убили кого-то!» Столпились прохожие. В последних рядах кто-то закричал: «Дайте работу, хлеба!» Когда туда повернулись головы, в другой стороне заорали: «Долой нищенскую заработную плату!» И как ни удивительно, в самой гуще толпы несколько человек выкрикнули хором: «Да здравствует Коммунистическая партия!» Получилась великолепная демонстрация против вооруженного до зубов режима Хорти. Приехавшим на машинах полицейским бить было некого: народ разошелся, остались только красные лужицы на асфальте.
В его памяти воскресало много таких историй. Но он не мог больше задавать вопросов: даже скупые слова вредили ему, и все силы уходили на то, чтобы вобрать в себя побольше воздуха. Сидя возле него, Бёже своим ритмичным и ровным дыханием старалась помочь ему дышать.
В голове Ландлера проносились разные мысли.
Одна угнетала его, причиняла ему страшную боль.
Социал-демократы и коммунисты. Фракция Куна и фракция Ландлера. Раскол — это сущее наказание.
Самую высокую идею надо хранить незапятнанной. Нет на самом деле фракции Ландлера и фракции Куна. Только идея социализма в чистом виде, во всей своей полноте — истинна; прочие, порожденные муками созидания, преходящи.
Где найти универсальную мерку? Есть одно правило: не упускать из виду конечной цели. Ситуация всегда мгновенна, конечная цель постоянна. Путь к цели может быть самым коротким. А порой и самым длинным. Недопустимы «революционная деятельность во что бы то ни стало», равно как и саботирование революции, недопустимы и неверие, оппортунистическое приспособленчество и зазнайство, цинизм и фанатизм, верхоглядство и торопливость, а также косность и медлительность.
Революция — строгий порядок, а не хаос. Новый порядок, а не возрождение старого. Гармоничный аккорд, а не диссонанс.
Только и всего. И в то же время так много. Надо без конца разъяснять. Разве он теперь может? Все трудней ему набирать в легкие воздух. А без воздуха, что поучительно, нет ничего, абсолютно ничего.
Он и не заметил, как у него вырвалось:
— Вот и все, Старик.
Он впал в тяжелое, смутное, обволакивающее забытье.
27
В семь утра медицинская сестра постучала в дверь к Бёже:
— Идите скорей!
Разбуженная девушка накинула халат и кинулась к отцу.
Увидев дочь, Ландлер остановил взгляд на ее белокурых волосах, и в сердце его что-то дрогнуло. Маленькая девочка в кукольной коляске твердит: «Денезек неть». Прощаясь с ней, он с огромным трудом поднял два раза подряд веки.
Илону позвали из ванной. В халате с мокрыми волосами она вбежала в комнату.
Он скорей чувствовал, чем видел, что жена рядом. Они вечно будут сидеть рядом за новогодним столом, где их соединили когда-то ее поощрительные слова: «Никогда не изменяйте себе!» Только над своим взглядом был он властен, — взглядом простился с Илоной.
Все поплыло у него перед глазами, и он услышал чей-то хриплый, прерывающийся голос. Он знал: кто-то умирает поблизости, и сейчас произойдет неведомая перемена. Изо всех сил он пытался воспротивиться ей, мучительно подыскивая что-то. Что? Что именно? Ах, анекдот к случаю. Как ни странно, для самого неизбежного случая у него не нашлось ни одного анекдота. Наконец, в последнюю минуту одна притча пришла в голову.
«Как-то раз поспорили солдат, бедняк и смерть, кто из них могущественней, — рассказывал он своим приятелям. Да, вот он сидит в будапештском кафе, откинувшись на спинку стула, и рассказывает притчу. — Солдат одним ударом кулака свалил с ног тирана, который заставлял палку плясать по спинам своих подданных: «Вот какой я сильный!» Бедняк поднял с земли злую палку и вырезал из нее свирель: «А я вот какой ловкий!» Смерть опечалилась. «И правда, какие вы сильные, ловкие!» Унесла смерть сначала солдата, потом бедняка и в раздумье сказала: «Я победила, хотя я никакая не сильная, не ловкая». Стыдно ей стало, и она заплакала. Из этого следует, — он хотел взглянуть в лица друзей, но все, все заволокло туманом, что смерть вполне порядочный человек».
В проблеске сознания он хотел сказать: «Не сдавайтесь! А если уж сдаваться, то только Ей». Но не успел.
СОДЕРЖАНИЕ
День сотворения(Канун нового, 1905 года)
День, когда он оказался на скамье подсудимых(18 июня 1909 года)
Рабочий день руководителя канцелярии Национального совета(31 октября 1918 года)
Переломные двадцать четыре часа(1–2 мая 1919 года).
От брезжущей зари до темной ночи(1 августа 1919 года)
Один день эмиграции(23 сентября 1925 года)
Последние сутки(24–25 февраля 1928 года)