В 1925 году Фельдбин принял должность начальника погранвойск ОГПУ в Закавказье. В Тифлис, к месту службы, он прибыл с женой и трехлетней дочерью Вероникой. Малышка унаследовала красоту матери и острый ум отца.
Первый и последний раз Лейба и Мария получили возможность насладиться счастьем спокойной семейной жизни. В райском уголке Закавказья, далеком от московских снегов и интриг, ничто не предвещало трагедии. Но однажды, когда они катались на лодке по Тифлисскому озеру, разразилась гроза, и они промокли до нитки.
Вечером у Вероники поднялась температура, ее бил озноб. К утру состояние ухудшилось, и девочку поместили в лазарет. На больничной койке она пробыла месяц, но хворь не отступала, а врачи в бессилии разводили руками. Только на следующий год, когда Фельдбины вернулись в Москву, врачи поставили диагноз — ревматизм. Прогноз мрачный: болезнь неизлечима.
Но Фельдбин — боец по натуре, и по мере того, как чахла Вероника, росло его желание вылечить ее. Это стало доминантой всей его жизни. Он надеялся, если не в России, то в какой-нибудь другой стране вернуть здоровье дочери. Стремление устроить ребенка в заграничную лечебницу стало одним из факторов, подтолкнувшим Фельдбина к переходу во внешнюю разведку ОГПУ — в Иностранный отдел (ИНО).
Свершилось! Летом 1926 года Фельдбин под «крышей» торгпредства и с паспортом Льва Лазаревича Николаева отправился «легальным» резидентом в Париж, где Веронику поместили в кардиологическую клинику.
Глава третья. Резидент-казнокрад
1926 год, Париж. «Игра на чужом поле» для Фельдбина-Николаева началась с учебы. Новоиспеченный резидент узнал, что «расчет» означает физическое устранение агента противника, а тот, кто его ликвидирует, — «чистильщик»; «тайниками» и «дубками» обозначают места, где оставляют донесения; агент-провокатор из стана противника называется «подставой», а «земляками» — коммунисты из зарубежья.
Кроме того, ему на практике пришлось постигать азы разведывательного ремесла: как оторваться от наружного наблюдения; как моментально сменить на маршруте вид транспорта — пересесть из автобуса и метро в такси и наоборот; как использовать библиотеки и кинозалы для передачи и приема документов, а для действительно важных встреч — явок — кабинеты доверенных врачей-урологов.
…В повестку дня Фельдбина как резидента ИНО ОГПУ входило не только добывание и передача информации в Центр, но и наблюдение за безопасностью и политической благонадежностью персонала посольства и торгпредства. А кроме разработки операций против внешних врагов, он вынужденно занимался «подчисткой» ошибок Центра, допущенных при создании закордонных агентурных сетей в начале 1920 годов.
Проблема в том, что за границу засылалось много сотрудников, абсолютно непригодных для работы в роли бизнесменов. Получив в свое распоряжение роскошный особняк с многочисленной обслугой, что по идее должно было производить гипнотическое впечатление на потенциальных кандидатов в агенты, оперативник становился беспомощным и терпел крах, едва только дело доходило до вербовки.
Но самое большое зло таилось в другом: выделяемые для оплаты агентуры огромные средства превращали оперативника в казнокрада, так как он, не в силах устоять перед искушением, присваивал их. Как это случилось с Юрием Прасловым, первым советским нелегальным резидентом во Франции.
…Праслов с латвийским паспортом и легендой бизнесмена появился в Париже, чтобы создать экспортно-импортную фирму. При всём том, что был нанят многочисленный персонал и взят в аренду огромный особняк, Праслов не заключил ни одной сделки, не завербовал ни одного агента, а все деньги из кассы резидентуры были потрачены.
И тогда он обратился за помощью к своему другу, главе советского торгпредства Ломовскому. Тот передал Праслову большую партию экспортных товаров для реализации, что сулило резиденту внушительные комиссионные.
Взаимоотношения между латвийским бизнесменом и русским торгпредом привлекли повышенное внимание профессионалов из Сюрте женераль — французской контрразведки. Она установила такое плотное наблюдение за Прасловым, что тот даже в ресторанный туалет ходил в сопровождении сыщиков «наружки», так что о выполнении заданий Центра не могло быть и речи.
Тем временем благодаря большому объему операций, проходивших через торгпредство, в распоряжении Праслова оказались десятки миллионов франков. Этот объем наличности вскружил ему голову, и он «перестал видеть берега». Прикарманив пару миллионов и потратив их в публичных домах, Праслов, по его собственному признанию «мучимый угрызениями совести, чтобы вернуть другу украденное», решил попытать счастья за ломберным столом «Казино де Довиль». В итоге спустил еще девять миллионов франков.
Праслова расстреляли бы, если бы начальник ИНО Трилиссер лично не обратился к Сталину. Невозможно представить, какие аргументы привел Трилиссер в оправдание своего протеже, но Сталин сделал не характерный для него жест великодушия: расстрел горе-резидента заменил на 5 лет лагерей.
…Проанализировав случаи, подобные «казусу Праслова», которые имели место не только в Европе, но и в Азии, Фельдбин пришел к заключению, что в 1920 годы ОГПУ за границей не занималось разведкой, а играло в нее. Но и это еще не всё!
Самое плохое было в том, что практика размещения резидентур в посольствах и связанных с ними торгпредствах превращала эти институты в подобие громоотводов. При провалах наших разведчиков на головы «чистых» дипломатов сыпались обвинения в вероломстве, а на местных коммунистов, контактирующих с людьми из посольства, наклеивались ярлыки шпионов и предателей.
В этой связи Фельдбин направил в Центр депешу, в которой, в частности, указывал: «Каждый раз, при разоблачении разведывательной группы, работавшей на СССР, следы вели прямо в советское посольство со всей вытекающей отсюда враждебной шумихой. Советскому правительству было бы желательно реорганизовать свои разведывательные операции на территории других государств таким образом, чтобы в случае провала сотрудников следы не вели в посольство, и правительство получило возможность отрицать любые связи с провалившейся разведывательной группой».
Да, в конце 1920 годов резидент еще мог позволить себе такую роскошь — не бояться высказывать новаторские предложения и критиковать действия вышестоящего начальства…
Глава четвертая. «Дутые» алмазы
Пока существовала Веймарская республика (1919–1933 гг.), Берлин был шпионской столицей Европы, а торгпредство СССР — мозговым центром советской разведки, действовавшей на континенте. Управлял этим центром резидент Фельдбин, прибывший в январе 1928 года в Берлин под прикрытием сотрудника советского торгпредства Льва Лазаревича Фельделя.
Внушительные размеры здания торгпредства были внешним отражением скрытых масштабов конспиративных взаимоотношений между Советским Союзом и Германией после разрыва Веймарской республики с остальной Европой в 1922 году из-за заключения сделки с советским правительством[10].
Появлению Фельдбина в Берлине предшествовало обнародование Первого пятилетнего плана (1928–1932 гг.), который предусматривал превращение СССР в индустриальную державу.
Руководство ОГПУ, соразмеряя свою деятельность с планами ВКП(б), сформировало в ИНО еще одно подразделение — VII отделение, занимавшееся экономической разведкой. Его сотрудникам предстояло добывать то, что Комиссариат внешней торговли не способен был заполучить путем заключения легальных контрактов или через лицензирование германских промышленных технологий.
Растущий спрос в Советском Союзе на алмазы для режущих инструментов, используемых в добывающей и нефтяной промышленности, вынудил Комиссариат рассмотреть предложение Круппа о поставке недавно изобретенных его концерном «види» — так назывались искусственные алмазы (по-немецки «wie diamant», т. е. «подобные алмазам»).
Со своей стороны Комиссариат тяжелой промышленности закупил партию «види» для пробы в бурильных операциях. Когда их утилитарные достоинства подтвердились, было решено заключить контракт с Круппом о строительстве в Союзе завода по производству промышленных алмазов.
Когда же немецкие инженеры, приехавшие в Москву для заключения договора, заломили непомерную цену в десятки миллионов марок, Сталин приказал начальнику ОГПУ Менжинскому обеспечить страну искусственными алмазами. Тот, в свою очередь, дал задание берлинскому резиденту добыть секрет изготовления «види».
…Фельдбин задание выполнил. При этом вел себя так, будто для него, опричника, добывание алмазов по приказу вождя — самое желанное действо на свете. А своему ведомственному начальству утер нос, доказав, что он — не бездумный исполнитель, а умелый организатор хитроумных комбинаций.
Первым делом надо было выяснить местонахождение завода-изготовителя, фамилии изобретателя и инженеров, отвечающих за производство. Для этого Фельдбин привлек надежного агента, доктора «Б» из Берлинской высшей технической школы, которого завербовал, еще работая в Париже.
Агент выяснил, что завод находится в пригороде Берлина, и отправился туда на разведку. В пивной, что у проходной завода, за кружкой пива он пообщался с инженерами и техниками. Чтобы вызвать их на откровенность, рассказал, как на духу, что работает над монографией о твердых сплавах, но ему не хватает примеров их практического применения. Проникнувшись симпатией к доктору «Б», собутыльники порекомендовали ему обратиться к гросс-технику по фамилии Корнелиус, ответственному за процесс изготовления «види».
Доктор «Б» с помощью прикормленного им информатора из берлинской полиции заполучил домашний телефон Корнелиуса и, представившись, пригласил его пообедать в ресторане. Польщенный вниманием известного в научно-технических кругах ученого, раздобревший от дармовой выпивки Корнелиус без утайки поведал о технологическом процессе изготовления «види», а также сообщил имя и адрес изобретателя. Под большим секретом добавил, что недавно тот был уволен Круппом и, попав в «черный список», не может устроиться на работу по специальности.