Полководцы шпионских войн — страница 8 из 44


…Вслед за этим в памяти Эйтигона всплыл недавний эпизод. В 1939 году Берия, только-только назначенный главой НКВД, на совещании, посвященном 22-й годовщине образования ВЧК, объявил о своем решении прекратить репрессии против разведчиков-ветеранов, которые с неистовостью монаха в течение двух лет проводил «кровавый карлик» Ежов.

Затем новоиспеченный нарком стал раздавать похвалы руководителям разведки. Делал он это в свойственной только ему одному иезуитской манере: никогда не знаешь, то ли он тебя хвалит, то ли издевается. Вонзив немигающий взгляд змеи в зрачки Эйтингона, Берия произнес:

— Возьмем, к примеру, товарища Эйтингона. Он — виртуоз, ас, кудесник нашей разведки. Если однажды в мой дом с улицы, где хлещет проливной дождь, войдут трое, а на полу останутся следы только двух, то я знаю, что один из вошедших, — старший майор госбезопасности Эйтингон… Да-да, он умеет и это — ходить между струй!

Глава тринадцатая. Иго мое благо, и бремя мое легко…

Погожим майским днем 1970 года в отдельном кабинете Испанского клуба, что на 4-м этаже жилого дома на Кузнецком Мосту, трое убеленных сединами клиентов за бутылкой отборного коньяка «Метакса» степенно вели неторопливую беседу.

Едва ли кому-то из посетителей заведения могло прийти в голову, что эти почтенные старцы имеют на троих 47 лет «отсидки»: один провел в тюрьме 12 лет; второй — 15, третий — все 20!

Эта троица привела в исполнение приговор Сталина и ликвидировала Троцкого — бывшие генералы госбезопасности Павел Судоплатов и Наум Эйтингон, а также Герой Советского Союза Рамон Меркадер. Они впервые встретились через 30 лет после завершения операции…


…Эйтингон начал рассказывать о «крысиных тропах», коими он рыскал в Соединенных Штатах в поисках лекарства, которое должно спасти Рамона, ведь вызволять из беды други своя — христианская заповедь…

Вдруг он прервал свой монолог, и, вперив взгляд в зрачки сидевшего напротив Меркадера, жестко спросил:

— Скажи честно, Рамон, почему ты употребил ледоруб, а не пистолет? Денег не хватило на его приобретение? Я ведь выдал тебе немалую сумму…

— Мой генерал, у меня был пистолет… Но нужно было сделать всё без шума, ведь в ЕГО ранчо, как в муравейнике муравьев, был целый легион охранников. И если бы я выстрелил, меня бы сразу схватили. Я же намерен был уйти по-английски, тихо, не раскланиваясь… А ледоруб — орудие бесшумное и надежное. Удар ледорубом по голове — верная смерть… Но что поделаешь, если у меня в решающий миг стала ватной рука, а ЕГО череп оказался крепче общечеловеческого… Но дело даже не в этом…

— А в чем?! — в один голос вскрикнули генералы и подались вперед, навалившись на стол.

Меркадер, вмиг посуровев, вынул из нагрудного кармана пиджака сигару и впервые за время посиделок закурил.

— Дело в том, что ОН истошно заорал… Эхо его жуткого вопля не менее десяти лет будило меня по ночам… Ни один актер, ни один вокал не в состоянии воспроизвести тот вопль — так орут только те, кто заглянул смерти в ее пустые глазницы. Ну, а на вопль сбежалась охрана…

Меркадер бросил сигару в пепельницу, снял пиджак и оголил правую руку. На предплечье, чуть выше кисти, проглядывали белые пятнышки.

— Вот, мои дорогие, это — отметины последнего укуса Троцкого… А моя рука — это карающая десница Революции, и я этим горд и счастлив…

Наступила тишина. Меркадер раскурил сигару и спросил генералов, каким образом администрации тюрьмы удалось узнать его настоящее имя? Ведь он до конца оставался верен долгу и, несмотря на пытки, продолжал настаивать, что является бельгийским журналистом Жаном Морнаром и к СССР не имеет никакого отношения. Кто же просветил тюремщиков?

И тогда слово взял Судоплатов.

— Дорогой Рамон, истинное имя «Жана», то есть твое, стало известно мексиканцам от ФБР, когда в 1946 году в США сбежал один видный функционер испанской компартии… Извини, не помню его имени. Но в утечке информации виновна и твоя матушка, пусть земля ей будет пухом… Во время Великой Отечественной войны, находясь в эвакуации в Ташкенте, она под «большим секретом» рассказала своему… «другу», кто в действительности был убийцей Троцкого. Через некоторое время этот «друг» оказался в США и, чтобы «срубить деньжат», поделился тем «большим секретом» с ФБР. Только после этого в Испании, где тебя не раз задерживала полиция как зачинщика анархистских манифестаций, в архиве МВД отыскали твою дактилоскопическую карту и переправили в Мехико для сравнительного анализа…

Ты поступил правильно, что не пытался опровергать очевидное, и признался, что ты, да, действительно, тот самый шалопай-анархист Рамон Меркадер, который по молодости бесчинствовал в Мадриде. И, «перестроившись на марше», ты стал утверждать, что убил Троцкого исключительно из личных побуждений, — потому что он приставал к твоей невесте Сильвии…

Мексиканские полицейские поверили твоей версии, так как похотливость «демона революции» уже была им известна. Сразу после прибытия в Мексику Троцкий, проживая на вилле известного мексиканского художника Диего Риверы, домогался его жены, за что был поколочен прислугой и отлучен от дома… То был не единственный случай, когда «революционер в изгнании» показывал свое истинное нутро, выступая половым гангстером…

— Похоже, вы правы, Павел, ведь именно в 1946-м, после шести лет непрерывных издевательств, меня перестали избивать и допрашивать…

И Меркадер, впервые за всю встречу перейдя на испанский, воскликнул «Camarados, no passaran!», опорожнил до дна бокал и запел Интернационал.

Нет печальней повести, чем жизнь, прожитая по совести…

Наум Исаакович Эйтингон, патриот, интернационалист, все тридцать лет службы в органах госбезопасности рисковавший жизнью во имя торжества идей Коммунизма, в 1951 году был арестован как участник (?!) «сионистского заговора в МГБ».

За отсутствием состава преступления его выпустят на свободу, но в 1953 году вновь арестуют, на этот раз по «делу Берии». Из Владимирского централа он выйдет только в 1964 году и устроится старшим редактором в издательство «Международные отношения».

Реабилитируют, восстановят в звании и вернут награды Наума Исааковича его родственникам лишь в 1992 году, через одиннадцать лет после его смерти.

Часть IV. Дезинформационные игры

Стратегический обман и оперативно-тактические уловки — незыблемые принципы военного искусства. Этими «играми» полководцы всей планеты забавляются так давно, что придумать нечто новое для сокрытия своих сил и намерений становится всё труднее. Вместе с тем, мероприятия дезинформации должны проводиться с предельной осторожностью и тщанием, чтобы вместо того, чтобы ввести в заблуждение противника, не выдать собственные планы.

Примером таких искусно разработанных, многоходовых комбинаций стали операции, реализованные в ходе Великой Отечественной войны факирами из ЧК — генералами Судоплатовым П.А. и Эйтингоном Н.И.

Занимая высокие посты в системе Наркомата внутренних дел СССР, они не только вносили весомый вклад в обеспечение государственной безопасности страны, но и выступали инициаторами и руководителями широкомасштабных войсковых операций, ускоривших нашу Победу.

В 1942–1945 годах Судоплатов и Эйтингон, возглавляя операции «МОНАСТЫРЬ» и «БЕРЕЗИНО», устроили мастер-класс блефа верхушке вермахта и Абвера: в течение трех лет им удавалось продвигать настолько впечатляющую дезинформацию военно-стратегического и политического характера, что ее на веру принимал Гитлер и высшие нацистские бонзы Третьего рейха…

I. Довели до «Монастыря»

Глава первая. В роли перебежчика

17 февраля 1942 года. Войска вермахта группы «Центр» отброшены от Москвы. На фронте временное затишье. Снежная поземка клубится между нашими и вражескими позициями, откуда изредка взлетают осветительные ракеты.

Вдруг из кустов на нейтральной полосе выпрыгнул человек-призрак на лыжах и, размахивая белым полотенцем, с криком «Не стреляйте!» ринулся к немецкой передовой. Оттуда раздалось «Halt! «Minen!», но лыжник уже преодолел минное поле, достиг бруствера и скатился в окоп. Беглеца тщательно обыскали и под конвоем эсэсовцев доставили в штаб в Можайске.

Перебежчик — Демьянов Александр Петрович. Его прадед — Антон Головатый — первый атаман Кубанского казачества. Отец, офицер царской армии, скончался в 1915 году от ран, полученных на фронтах Первой мировой войны. Младший брат отца, начальник контрразведки белогвардейских войск генерала Улагая, в 1918 году пленен красноармейцами на Северном Кавказе. Умер от тифа во время этапирования в Москву.

Мать Демьянова, женщина редкой красоты, окончила Бестужевские курсы Смольного института благородных девиц, была весьма популярна в дворянских кругах Санкт-Петербурга, ее охотно принимали в самых знатных домах Северной столицы.

По причине дворянского происхождения Александр не мог поступить в вуз и, окончив среднюю школу, устроился электромонтажником. Образование, в частности знания немецкого и французского языков, юноша приобрел под руководством матери, которая свободно владела несколькими европейскими языками. Она же обучила сына хорошим манерам и привила любовь к русской литературе и классической музыке.

В 1929 году Александр был арестован ГПУ по обвинению в незаконном хранении оружия (пистолет был подброшен для создания вербовочной основы). В итоге молодой человек пошел на сотрудничество с органами госбезопасности СССР под псевдонимом «Гейне». Ему повезло: наставниками были опытные чекисты Виктор Ильин и Михаил Маклярский. Готовя из молодого рекрута умелого и преданного секретного сотрудника, они не принуждали его к мелкому доносительству, а нацеливали на разработку оставшихся в СССР дворян, поддерживавших связь с зарубежной эмиграцией.

Глава вторая. Боевое крещение

Когда «Гейне» по заданию НКВД перебрался в Москву, он был принят на личную связь Судоплатовым, к тому времени занявшим должность начальника 5-го (разведывательного) отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, который, помимо прочего, разрабатывал немецких разведчиков, действовавших «под крышей» посольства Германии. Судоплатов устроил агента на работу в Главкинопрокат.

Агент стал известным и даже популярным человеком в определенных кругах Первопрестольной. Часто бывал на бегах, держал в Манеже свою лошадь. Его видели с артистками из Главкинопроката в дорогих ресторанах, где он собирал компании, талантливо раскручивал флирты и интриги, за оргиями не забывая о своем основном предназначении: добывании интересующей НКВД информации.

Судоплатов был прекрасно осведомлен, на чем замешана трагедия Кирова, — на балеринах Ленинградского оперного театра. Любовницы-танцовщицы приревновали лидера ленинградских коммунистов к его последней пассии — официантке Мильде Драуле — и сделали всё возможное, чтобы ее ревнивый до безумия муж узнал о приключениях любвеобильной женушки с «трибуном» партии большевиков.

Было известно Судоплатову и роковое увлечение маршала Тухачевского прима-балериной Большого театра. Поэтому-то его усилия как оператора «Гейне» были направлены на то, чтобы в фокусе внимания агента, помимо легкодоступных красавиц, находились иностранцы, вращающиеся в околотворческой среде и занимающиеся операциями купли-продажи ювелирных изделий и швейцарских наручных часов.

На коммерческой ниве «Гейне» сошелся с третьим секретарем польского посольства. Обоюдный интерес к драгоценностям закончился согласием дипломата помочь информацией и шифрами. Они обеспечили Судоплатову орден Красной Звезды и молниеносное продвижение по служебной лестнице: начав операцию начальником отдела, он завершил ее заместителем начальника управления.

Глава третья. Из «Гейне» в «Макса»

Однако не польские дипломаты были целью генерала Судоплатова и его секретного помощника — только немецкие. И «Гейне» знакомится с неким Отто Боровски, атташе германской торговой миссии в Москве. Тот устроил агенту блицпроверку: назвав ряд фамилий русских эмигрантов, до революции поддерживавших отношения с семьей Демьяновых, наблюдал за его реакцией. Когда «Гейне» одобрительно отозвался о названных лицах, немец похвалил его «истинно берлинское» произношение и предложил продолжить знакомство, но вскоре отбыл в Берлин. С агентом стали встречаться другие представители торговой миссии, неизменно передавая привет от Отто.

Проанализировав все обстоятельства, Судоплатов пришел к заключению, что немцы ведут изучение Александра с целью его вербовки. Действительно, некоторое время спустя от закордонного источника поступила информация, что немецкая военная разведка взяла Демьянова в вербовочную разработку и в ее берлинской картотеке он значится под кличкой «Макс».

Из характеристики агента «Гейне»

«…Способен устанавливать и развивать контакты с объектами заинтересованности органов госбезопасности.

Имеет высокий уровень навыков и умений в изучении людей, независимо от их возраста, пола и социальной принадлежности.

Быстро ориентируется в трудной ситуации, легко адаптируется в незнакомой среде.

Свои обязательства по добыванию информации выполняет аккуратно и в срок.

Настроен оптимистично, постоянно нацелен на успех.

Вполне надежен. Беззаветно любит Родину. Делу Ленина-Сталина и органов госбезопасности предан…»

Заместитель начальника ГУГБ НКВД СССР

Судоплатов

Глава четвертая. Из «Монастыря» — в Абвер

Чтобы повысить шансы продвижения «Гейне-Макса» в агентурный аппарат германской военной разведки, генерал Судоплатов решил внедрить его в некий клуб, куда входили представители русской аристократии: бывший предводитель Дворянского собрания Нижнего Новгорода Глебов, член-корреспондент Российской академии наук Сидоров и несколько потомков именитых российских дворян. Верховодил в клубе бывший придворный поэт Садовский по кличке «Рифмоплет». Все эти экс-аристократы в свое время учились в Германии и были хорошо известны немецким спецслужбам. В Москве они нашли пристанище в Новодевичьем монастыре.

Особое внимание Судоплатов уделял «Рифмоплету» и его сожительнице, экс-фрейлине императрицы. В четыре руки они устраивали сеансы спиритизма и гаданий на картах для супруги члена Политбюро Анастаса Микояна и для жен высокопоставленных чиновников в высшей партийной номенклатуре. При их содействии безработный Садовский получил доступ к продуктовому довольствию в московском отделении Союза писателей. И это притом, что в Советском Союзе Садовского не издавали, хотя как поэт он был чрезвычайно плодовит.

Среди прочих опусов из-под его пера вышла объемная хвалебная ода в честь «немецких войск — освободителей Европы», о чем в Абвере было хорошо известно.


…В июле 1941 года Судоплатов, допуская вероятность захвата немцами Москвы, провел упреждающую акцию: по его указанию с помощью надежной агентуры на базе клуба Садовского и Ко была создана подпольная церковно-монархическая организация «Престол» прогерманской направленности. В нее был внедрен «Гейне», спустя короткое время ставший одним из ее лидеров. Сама же операция по созданию квазиантисоветской организации и последующей агентурной разработке «подпольщиков» имела кодовое название «Монастырь».

Первоначально генерал Судоплатов, инициатор, организатор и руководитель операции «МОНАСТЫРЬ», ставил перед собой единственную цель: проникнуть в агентурную сеть Абвера, действовавшую на территории Советского Союза. Однако в дальнейшем операция переросла в нечто большее.

Глава пятая. «Расстрел — это начало жизни»

На первом же допросе «Гейне» сообщил немцам, что является одним из лидеров существующей в Москве подпольной монархической организации, связанной с враждебно настроенными к советской власти лицами, которые готовы реализовать любые указания германского командования.

Вот что писал «Гейне» в своем отчете по возвращении в Москву:

«На допросе присутствовало много офицеров в различных званиях. Меня засыпали вопросами: кто послал, кто члены организации, как я добрался, когда ходят поезда на Можайск, кто моя жена, мать, отец, их адреса.

Я пытался убедить их, что идеологические противники Советской власти объединены в единую организацию “Престол”, чья цель — борьба с коммунизмом.

Судя по ультиматуму, который мне поставили офицеры, они ничему, мною сказанному, не верили: если я скажу правду, то сохраню себе жизнь. В противном случае меня ждала “третья степень” пыток.

Дали полчаса на размышление и вывели в другую комнату, где была одна кровать. Я присел на нее, обдумывая свои дальнейшие действия. Незаметно для себя я уснул — сказалась усталость и треволнения при переходе линии фронта.

Разбудили меня удары прикладов. Три солдата с винтовками вывели меня во двор и поставили к стене сарая. На крыльце появились офицеры, которые оживленно о чем-то спорили. Один из них спросил меня, буду ли я говорить правду. Я ответил, что говорил истинную правду. Офицер дал команду — солдаты вскинули винтовки, раздался залп, и веер щепок осыпался мне на голову.

Я понял, что еще живой. Немцы громко смеялись. Вдруг меня осенило. Я вспомнил торгового атташе, с которым познакомился в Москве, и произнес его имя. Немцы перестали смеяться. Старший по званию приказал повторить имя.

Меня вновь препроводили в комнату с кроватью, где я пробыл более часа. Спать я уже не мог, потому что меня лихорадило от воспоминания о пережитой казни. Я ругал себя за свою оплошность, которая мне дорого обошлась. Ведь сошлись я на знакомство с Отто Боровски раньше, не было бы никакого расстрела!

Дверь открылась, и теперь за мной пришел офицер. Он проводил меня в ту комнату, где меня допрашивали накануне. Там был сервирован стол. Старший по званию офицер, представившийся штурмбанфюрером СС фон Ортелем, был само радушие:

“Господин Александр, коньяк, водочка. Выпьем за успех. Будем вместе работать. Вам некоторое время придется побыть в Смоленске, куда мы отправим вас завтра. Да и вообще, надо выпить за ваше второе рождение!”

В моих глазах он прочел недоуменный вопрос и тут же пояснил:

“Господин Александр, расстрел — это конец жизни для всех. Но для вас расстрел оказался началом жизни… совместной с нами жизни!”

Этот его циничный каламбур все офицеры одобрили громким смехом. После чего Ортель провел со мной короткий инструктаж. Это подействовало на меня, как шпоры на скакуна, я понял — игра началась!»

Глава шестая. На линии огня

«Гейне», нет! — теперь уже «Макса» перевезли в Смоленск и поселили на конспиративной квартире, где он под руководством инструкторов изучал тайнопись, шифровальное, подрывное и радиодело, учился бегло работать на телеграфном ключе.

15 марта 1942 года «Макса» с рацией и целым портфелем сторублевых купюр для «Престола» переправили в Минск и посадили в самолет. Там в форме рядового красноармейца уже находился его напарник по фамилии Краснов.

В ночь на 16 марта их выбросили с парашютами над лесом вблизи райцентра Арефино Ярославской области. Вот как описывает «Гейне» свое возвращение:

«…В Арефино я сообщил свой рабочий псевдоним Уполномоченному НКВД (так в те годы звучала должность начальника райотдела НКВД) и попросил связаться с Москвой. Я дал приметы предателя Краснова и попросил оказать мне медицинскую помощь, так как при приземлении повредил колено. Москва приказала немедленно доставить меня в Ярославль, откуда в сопровождении сотрудников госбезопасности меня на машине отвезли в столицу.

По возвращении в Москву я первые две недели писал отчет и не выходил из дому, так как немцы могли проверить, когда я вернулся. Слишком быстрое мое возвращение могло вызвать подозрение.

Через две недели я впервые вышел в эфир. Сеанс связи состоялся. По согласованию с генералом Судоплатовым и Генеральным штабом Красной Армии я сообщил им первую дезинформацию…»

Первые 4 месяца органы госбезопасности сознательно отказывались ставить перед немцами проблемные вопросы. И только в августе «Макс» сообщил в Абвер, что переданный им в «Престол» передатчик пришел в негодность и требует замены. Курьеры не заставили себя ждать.


…24 августа 1942 года два предателя Станкевич и Шакуров в форме рядовых красноармейцев появились на пороге дома «Макса». Они доставили рацию, батареи, шифрблокноты и много денег. Во время ужина «Гейне» усыпил гонцов, подсыпав им в водку снотворное. Пока они спали, их сфотографировали, а в револьверах заменили патроны холостыми.

Утром им дали возможность погулять по Москве под наблюдением, а затем одного арестовали на станции Москва-сортировочная при попытке подсчитать проходящие составы, а второго — у женщины, с которой он успел познакомиться во время прогулки.

Учитывая, что посланцы имели указание вернуться, было принято решение скомпрометировать их. «Макс» сообщил немцам, что «Шакуров и Станкевич ничего не хотят делать, трусят и пьют горькую».

В ответной шифровке поступил категоричный приказ: «Они для вас стали опасными. Любыми средствами их без сентиментальности уничтожить. О выполнении приказа сообщите».


…Надо отметить, что сценарий о «бездельниках и пьяницах» с небольшими вариациями был повторен еще не единожды, но ни разу не вызвал подозрений в Абвере.

Курьеры Абвера всё чаще стали прибывать в Москву и в другие города СССР, в частности, в Горький, Свердловск, Челябинск и даже в Новосибирск по указанным «Гейне» адресам. Одному из курьеров даже позволили вернуться, чтобы у немцев сложилось впечатление, что организация «Престол» действует под контролем Абвера.

Таким образом, в рамках операции «МОНАСТЫРЬ» получила развитие и операция «КУРЬЕРЫ», которая из сугубо контрразведывательной вскоре превратилась в стратегическую оперативную дезинформационную игру.


…За два года оперативной игры «КУРЬЕРЫ» органами госбезопасности были арестованы 56 агентов-диверсантов, нейтрализованы 17 их пособников, возвращены более 37 миллионов советских рублей, захваченные немцами в первые месяцы наступления.

Для большей убедительности поставляемой им информации «Макс» сообщил своим «зафронтовым хозяевам», что переведен в Генштаб Красной Армии на должность младшего офицера связи.

Глава седьмая. Как стряпали «Дезу» для Абвера

Шифртелеграммы «Макса» готовились на базе материалов Генерального штаба, а также на основании сведений из других ведомств, задействованных в оперативной игре, в частности, из Народного комиссариата путей сообщения. Касались они, главным образом, железнодорожных перевозок воинских частей, военной техники, боеприпасов и снаряжения. Это давало немцам возможность вычислять планируемые нашими войсками масштабные операции.

По замыслу Судоплатова и Эйтингона, согласованному с начальником оперативного управления Генштаба генералом Штеменко, когда это было выгодно командованию Красной Армии, Абвер получал от «Макса» правдоподобные сведения определенного целевого назначения, и некоторые важные фронтовые операции Красной Армии действительно осуществлялись в тех пунктах, которые предсказывал двойной агент. Однако все они имели отвлекающее, вспомогательное значение.

Судоплатов и Эйтингон, допуская, что неустановленная органами НКВД агентура Абвера также ведет наблюдение за железной дорогой, давали указание по маршрутам, указываемым «Максом» в шифровках, запускать ложные воинские эшелоны, где под брезентом вместо орудий и танков были бревна и мешки с песком. А чтобы подтвердить диверсионные акты, которые якобы совершались боевиками «Престола», генералы организовывали в прессе сообщения о вредительстве на ж.-д. транспорте, в частности, на железной дороге в Горьком и в Челябинске.

* * *

Накануне контрнаступления под Сталинградом до руководства вермахта была доведена стратегическая дезинформация относительно направления главного удара Красной Армии на Западном фронте. Чтобы предотвратить переброску немецких войск из района Вязьмы к Сталинграду на помощь группировке Паулюса, «Максом» в Абвер было отправлено сообщение, что наступление на советско-германском фронте будет осуществлено в районе Ржевского выступа.

Но и это еще не всё! Для придания большей правдоподобности шифровке «Макса» Ставка Верховного командования отдала приказ Жукову прибыть в указанный район.

Действительно, появление Жукова на Западном фронте, окончательно убедило командование вермахта, что именно здесь Красная Армия планирует перейти в контрнаступление, и оно стало срочно усиливать группировку своих войск на Ржевском выступе. Таким образом, полностью дезориентированные немцы с началом Сталинградской наступательной операции оказались не в состоянии перебросить из-под Ржева войска на помощь окруженной армии фельдмаршала Паулюса.


Кстати, плохо скрываемая неприязнь Жукова к НКВД переросла в откровенное отчуждение, когда по окончании войны ему стало известно, что «холостой бросок» в район Ржевского выступа, который он совершил по приказу Ставки, был инициирован генералом Судоплатовым. Оно и понятно, Жуков не мог простить, чтобы с ним, «маршалом Победы», кто-то посмел обращаться как с проходной фигурой.

Глава восьмая. Особо ценный источник

Немцы высоко оценили работу «Макса». В канун Рождества, 24 декабря 1943 года, он получил радиограмму о награждении его «Орденом с мечами».

Примечательно, что информацию, переданную немцам «Максом», наши органы госбезопасности получали «обратно» трижды.

Впервые — в феврале 1943 года от нашего агента «Шмидт», полковника шифровального подразделения Абвера. До своего провала он дважды информировал нас о том, что в Москве в пользу немецкой военной разведки действует «какой-то высокопоставленный военный».

Второй раз — в марте того же года от Энтони Бланта (один из членов «Кембриджской пятерки»), который сообщил своему оператору резиденту НКВД в Лондоне Горскому, что немцы имеют важный источник информации в Москве в высших военных сферах.

И, наконец, в апреле 1943 года англичане в нашу миссию связи передали изложение сообщения «Макса», направленное им в Абвер. Даже Уинстон Черчилль в ходе Тегеранской встречи «Большой Тройки» предупреждал Сталина о наличии в штабе Красной Армии агента Абвера.

II. «Березино»: игра на истощение