от разрушения древнюю Прагу. Поэтому город не бомбить. Ни в коем случае…»
Салют в честь освобождения Праги стал предпоследним салютом войны на Западе. Последний военный салют — салют Победы, данный из тысячи орудий, прозвучал в Москве через несколько часов.
Подписанный 8 мая 1945 года в Берлине акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии положил конец второй мировой войне в Европе. Это была священная народная война «не ради славы, ради жизни на земле». С первого до последнего ее дня шел в строю и Иван Степанович Конев.
Особенно радостным для него стал день 24 июня 1945 года, когда состоялся Парад Победы в Москве.
— Именно тогда я впервые почувствовал по-настоящему праздник, — отметит Иван Степанович спустя годы.
В мае 1945 года на встрече командования 1-го Украинского фронта с группой американских генералов и офицеров произошел интересный эпизод. Корреспондентка одной из американских газет привезла только что вышедший в свет красочно оформленный номер военного журнала американских вооруженных сил. В нем целую страницу занимал дружеский шарж, созданный на основе известной васнецовской картины «Три богатыря». Богатыри, как им и полагается, сидели на своих мохнатых богатырских конях. У них, правда, были сегодняшние знакомые черты. В Илье Муромце, сидевшем в центре, легко узнавался Георгий Константинович Жуков, в Добрыне Никитиче — Иван Степанович Конев, а в Алеше Поповиче — Константин Константинович Рокоссовский — прославленные советские маршалы. В подписи значилось: «Русские богатыри». В ней выражалось прежде всего признание полководческого искусства выдающихся советских военачальников, их глубокая связь с народом, который одержал победу в жестокой борьбе с фашизмом, принес освобождение многим странам мира.
…Прошли десятилетия. В 1965 году заслуженному полководцу подрастающая юность присвоила новое звание — «Комсомольский маршал». Для молодежи он снова стал старшим по званию. Миллионы юношей и девушек нашей страны начали под командованием маршала Конева замечательный поход поколений по местам боевой и трудовой славы советского народа. Эстафетой подвига назвал его Иван Степанович. «Глядя в глаза юности, мы и сами молодеем», — любил повторять он. И нередко добавлял:
— Нас, военных людей, военачальников, иногда представляют уж слишком однобоко. С одной стороны, как огрубевших в годы суровой службы солдат. С другой — как людей сугубо профессиональных. То есть мало что знающих, кроме своей военной профессии. Я считаю это глубоким заблуждением. При всем том, что мы разного происхождения, кто из рабочих, кто из крестьян, все мы, пришедшие в Красную Армию с Великим Октябрем, одухотворены революцией. И это выше всех различий. Идеи Маркса, идеи Ленина вошли в плоть и кровь каждого из нас. И ленинский призыв учиться, учиться и учиться стал для нас законом жизни.
Ивану Степановичу Коневу часто писали по разным вопросам разные люди. Одним он помогал в трудоустройстве, другим — в определении своего места в жизни, третьим — в поиске истины. Как-то летом 1963 года, когда Конев отдыхал в Крыму, в гости к нему пришли артековцы. Ребята много говорили о своих делах, делились с маршалом своими мыслями и заботами.
— А что вы, Иван Степанович, любите больше всего? — спросили они в конце беседы.
— Больше всего, ребята, люблю трудиться. Каждую хорошую работу люблю. В детстве — столярничать, затем — пилить лес, потом — работать с людьми, познавать труд военного человека. В конце концов, по-моему, не так важно, что делает человек, кто он по профессии, чем он занимается, а как он делает свое дело… Терпение, способность, физическую силу — все можно выработать в себе, если по-настоящему захотеть, если не давать себе поблажек. Бесцельно прожитые годы, дни, часы и минуты никому никогда не восстановить…
Так выражал свою главную мысль, свою жизненную позицию Иван Степанович. По рассказам очевидцев, он постоянно учился, возил с собой целую библиотеку. Увлекался чтением Ливия, а также наших классиков. Он мог свободно приводить в разговоре примеры из Гоголя, Пушкина, Льва Толстого, Фрунзе, Клаузевица. Любил цитировать Маяковского, Твардовского, Багрицкого, Светлова. Часто размышлял о духовном мире Кутузова, Багратиона, Дениса Давыдова. Довольно легко читал по-английски. Его любимое произведение — «Песня о Буревестнике» А. М. Горького, а любимые стихотворные строки — «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой».
Маршал Советского Союза И. С. Конев на учениях. Слева — рядовой Я. И. Папка, в центре — рядовой Н. М. Голот.
Боевые друзья маршала вспоминают и такой пример, который ярко характеризует отношение Ивана Степановича к литературе, искусству вообще. В первые послевоенные дни Коневу сообщили, что в штольнях каменоломни на Эльбе обнаружены сокровища Дрезденской галереи.
Через час командующий стоял уже в каменном распадке, где находились картины. Ему доложили, что в общем-то шедевры целы, но близкие разрывы бомб, сброшенных англо-американской авиацией, раскачали камни, своды пещеры. В помещение затекла вода, полотна отсырели, покрылись плесенью.
— Надо сейчас же все эвакуировать в сухие помещения, — сказал маршал и распорядился отвести для этого летний дворец Саксонских королей, оказавшийся совершенно целым.
Участвовавший в этой поездке Б. Н. Полевой так описывал данный эпизод. По просьбе Ивана Степановича лучшие реставраторы-художники, срочно прилетевшие из Москвы, Ленинграда и Киева, восстанавливали картины. Любуясь «Сикстинской мадонной», которая как бы шагала по облакам в голубом сиянии небес, прижимая к груди очаровательного малыша, маршал пришел к неожиданному решению:
— Знаете что, отберите десять наиболее ценных полотен, я отправлю их в Москву для немедленной реставрации. Самолетом.
— «Сикстинскую мадонну» самолетом? — удивилась искусствовед Наталья Соколова. — А если самолет упадет?
— Это отличный самолет. Мой самолет. Опытнейший экипаж… Я сам на этом самолете летаю.
— Но вы же маршал, а она мадонна, — совершенно искренне произнесла Соколова.
Маршал рассмеялся:
— Что верно, то верно. Разница кое-какая есть…
Чуть позже Иван Степанович заметит:
— А ведь что там ни говори, вовремя мы освободили «Сикстинскую мадонну» Рафаэля, «Спящую Венеру» Джорджоне, картины Тициана, Рубенса, Рембрандта, Ван Дейка и других мастеров живописи.
— Это точно, товарищ маршал, — подтвердил офицер из трофейного управления фронта. — Такого трофея у союзников нет. Это будет, как мне представляется, достойной компенсацией за музеи советских городов, которые гитлеровцы разрушили, разграбили, сожгли.
— Вы так полагаете? — Конев обернулся и сурово посмотрел на произнесшего эти слова офицера. — А я вот думаю, вряд ли на это пойдет Советское правительство.
— Но ведь немцы сколько всего награбили.
— Мы не гитлеровцы.
— Но позвольте, товарищ маршал, а Наполеон? Лувр просто-таки трещит от его трофеев. Он ведь тащил с собой сокровища Московского Кремля. А сколько награбили англичане для своего Британского музея!
— Вот именно награбили, нагребли, накрали. Мы советские воины, а не Наполеон и не английские империалисты, — раздельно, будто диктуя, говорил маршал. — Понятно это вам, товарищ подполковник?
— Так точно, товарищ маршал. Вы, конечно, правы, — спешит ретироваться ученый спутник (но отступал он, подчеркивает Б. Н. Полевой, без всякого энтузиазма).
— Конечно, казалось бы, справедливо все это забрать, — как бы думая вслух, произносит Иван Степанович. — Но ведь все это принадлежало не Гитлеру, а немецкому народу. Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается. Немецкий народ вечен…
И сегодня, зная решение Советского правительства о возвращении Дрезденской галереи, мы невольно думаем: как же правильно рассуждал этот дальновидный человек!..
Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков и И. С. Конев среди артиллеристов.
Как-то после одного из комсомольских походов, в котором участвовал Иван Степанович, к нему в гости приехал Б. Н. Полевой.
— Я ожидал увидеть усталого человека, — рассказывал он. — Шутка ли в такие годы отгрохать на вездеходе по бездорожью сотни две километров, участвовать в разборах, целыми днями иметь дело с шумной, любопытной, задиристой публикой! Ничуть не бывало. Я увидел перед собой загорелого, бодрого человека с молодым блеском в глазах.
Иван Степанович рассказывал увлеченно, приводил интересные факты о том, как ребята относятся к ответственному поручению, а затем после небольшой паузы добавил:
— Вот кое-кто ворчит — молодежь, молодежь. Такая-то она и эдакая-то. Не в нас, мол, растет, не то у нее на уме. Старшее поколение, что там греха таить, любит поворчать. Мы-де другими в эти годы были, не то что наши сыновья да внуки. Чепуха! Мы, солдаты гражданской и Великой Отечественной войн, с гордостью можем сказать, что смена у нас растет замечательная и что есть у нас кому передавать дела… Ей есть, что защищать, есть, что свято хранить, есть, во имя чего бороться! Мы уверены, что советская молодежь, юные ленинцы всегда будут верны славе своих отцов, матерей, старших братьев и сестер.
Высокие партийные и деловые качества, беспримерное мужество и героизм в борьбе с врагами нашей Родины, теплота и чуткость к людям снискали Ивану Степановичу Коневу любовь и уважение советского народа и воинов Вооруженных Сил. Память о талантливом полководце, общественном и государственном деятеле живет в названиях улиц Москвы и Ленинграда, Львова и Вологды, гиганта теплохода, бороздящего воды Черного моря. Имени маршала И. С. Конева удостоено одно из старейших военных училищ — Алма-Атинское высшее общевойсковое командное. На его родине, в деревне Лодейно, воздвигнут бронзовый бюст и открыт мемориальный музей.
В Москве на доме по улице Грановского, где жил маршал, и во Львове на здании штаба Краснознаменного Прикарпатского военного округа, которым он командовал, установлены мемориальные доски.