Но вот торжественно звучат фанфары. Подойдя к микрофону, маршал дает команду внести флаг слета. В чаше стадиона вспыхивает огонь, зажженный от Вечного огня на могиле Неизвестного солдата в Москве. Звучит Гимн Советского Союза. Чеканны слова Председателя Центрального штаба, обращенные к юношам и девушкам. И нет сомнения, через долгие годы пронесут они в своих сердцах страстный призыв крепить верность ленинскому знамени, на дорогах отцовской славы готовить себя к трудовым и ратным подвигам.
П. КузнецовВСЯ ЖИЗНЬ — ФЛОТУ
Вице-адмирал Николай Герасимович Кузнецов (1902–1974).
Сбежавшиеся, кажется, со всего света тучи тяжело и низко провисли над хмурым морем. И чем дальше крейсер «Червона Украина» уходил от Севастополя, тем с большей уверенностью можно было ждать приличной трепки в районе полигона. Об этом судили и по волне. Пока еще мелкая, с виду ленивая, местами она уже закручивалась белыми барашками.
— Свежеет, — испытующе глянул на Кузнецова, командира «Червоной Украины», командующий Черноморским флотом Кожанов.
— Обычное дело, товарищ командующий. Осень, — догадавшись о ходе мыслей Кожанова, командир крейсера тем не менее решил свести разговор к погоде.
— Осень, — повторил Кожанов, оглядывая потемневший среди дня горизонт. — Она-то и нанесла вам упреждающий удар.
Кузнецов в душе повеселел. Однако виду не подал. Довольно и того, что понял — комфлота не бросит в сердцах короткое: «Стрельбе дробь! В базу». Ухватил-таки матросский флагман, как любовно прозвали его орлы революции в годы гражданской войны, тактическую новинку червоноукраинцев. Сам ждет не дождется их зачетной стрельбы по щиту.
Испросив разрешения, на ходовом мостике появляется командир артиллерийской боевой части крейсера Свердлов. Все на нем с иголочки. Фуражка задиристо жмется к затылку.
— Будто на праздник, — не без удовольствия оглядел ладно скроенную фигуру артиллериста матросский флагман.
— Так сегодня и правда праздник, товарищ командующий, — подладился к настроению начальства находчивый артиллерист.
— Вот как? Посмотрим! — И снова быстрый, снизу вверх, пытливый взгляд на Кузнецова.
Догадавшись, чего ждет от него старший на борту, тот резко обернулся к вахтенному офицеру:
— Боевая тревога!
Колокола громкого боя подоспели аккомпанементом навалившемуся на крейсер мощному дождевому заряду.
— Прошу разрешения приступить к управлению огнем! — вскинул руку к козырьку франтоватой фуражки Свердлов.
— Добро! — глаза командира крейсера блеснули в остром прищуре.
Высокий, стройный, с открытым, светлым лицом, Николай Герасимович Кузнецов, несмотря на свои тридцать два года, выглядел по-настоящему боевым командиром. Это было заметно прежде всего по тому, как цепко ловили каждое его слово в боевой рубке, на боевых постах. Чувствовался в нем тот особо притягательный центр, который формирует не просто экипаж, а коллектив единомышленников.
Человек искренний и прямодушный, Кузнецов ни от кого не таил своего прошлого. Потому многие в экипаже знали, что родился он в глухой деревушке в двадцати верстах от Котласа. Край северный. И название той деревушки с единственной улицей, соответствующее северу, — Медведки. Наверняка частенько наведывались в нее хозяева тайги. Почему-то припомнилось сейчас флотскому командиру, как попугивала ими мать в далеком детстве. И все равно тянуло с соседскими мальчишками в путешествия берегами тихой и неприметной речушки Ухтомки. Тихая, тихая, но от дома далеко увела.
…А дождь хлещет без роздыха. Чуть ли не на самом верху мачты качается во всем параде командир артиллерийской части. При такой погоде только с самой высокой точки наблюдения и управлять стрельбой.
Неотрывно следивший в эту минуту за артиллеристом, Кузнецов увидел, как тот поднял руку. Вскинул бинокль. Так и есть: на задымленном водяными нитями горизонте бугрились массивные мачты крейсера «Красный Кавказ». Вот и буксируемый им щит. Дальномеры «Червоной Украины» впились в него широко раздвинутыми глазищами. Заложив крутой поворот, оба крейсера выходили на боевой курс.
Напряжение в боевой рубке достигло предела. И только матросский флагман, казалось, ушел в себя. Но Кузнецов, зная Кожанова, был уверен, что тот весь внимание. Большевик с марта 17-го, он водил матросские полки против Юденича на Балтике, против белогвардейцев на Волге, против англичан-интервентов на Каспии. А сейчас его судьбой стал флот, возрождению которого он отдавал всего себя. И как ему было ни радоваться слаженной боевой работе червоноукраинцев. Как ни отмечать, пусть пока не для всех, для себя, напористый характер их командира. Умный, грамотный, ищущий военмор. Интересно вчера он о Дейвиде Битти заговорил. В самую точку: недооценивал английский адмирал фактор внезапности. Поэтому первые удачные залпы кайзеровских кораблей и лишили его в самом начале боя сразу двух линейных крейсеров.
Приблизилось время открытия огня. И надо было такому случиться, что именно в эти считанные перед решающим моментом минуты на крейсер обрушился новый шквал дождя. По напряжению в лице Кожанова чувствовалось, что и он не менее других опасается попасть вместо щита в буксирующий его корабль. Неужели отменит стрельбу? А как она нужна «Червоной Украине», претендующей на звание лучшего корабля сил флота!
Да, положительно нравился Кожанову командир крейсера. Такой от своего не отступит. Смело ведет корабль. Только ветер свистит в надстройках.
Командующий Черноморским флотом любил держать свой флаг на «Червоной Украине». Для экипажа, в особенности для командира корабля, это было нелегким испытанием. Но в то же время и большой школой. Иван Кузьмич Кожанов, понимая законы развития флота, делал краткие и блестящие разборы учений и походов, умел заглянуть в будущее. В Кузнецове открыл человека, столь же безраздельно преданного флоту, как и он сам.
Флот вошел в судьбу Николая Герасимовича сразу и навсегда. В тринадцать лет лишившись отца, он был отдан в услужение хозяину одной из котласских чайных. В ней не переводился люд с речной пристани, у которой она притулилась. Захаживали и настоящие морские волки, наезжавшие из Архангельска.
Самое яркое впечатление детства — первое путешествие на настоящем, как он тогда себе представлял, пароходе. Заворожили тяжелое, с прихрипом, дыхание паровой машины колесного буксира «Федор» и капитан, с важным видом вслушивавшийся в непонятные для молодого человека слова, что выкрикивал с носа верткий матрос, метавший в реку гирьку с веревкой.
Какую б угодно работу делал, только бы оставили на том буксире. Но двоюродный, по отцу, дядя по прибытии в Архангельск взял мальчонку за руку и, торопясь, повел его в работники.
И все-таки он стал моряком. Летом 1918 года записался добровольцем в Северодвинскую флотилию, заслонившую молодую Республику Советов от напиравших с Севера интервентов. Огонь гражданской войны лишь слегка коснулся юного военмора. Но каков обжиг! Курс, выверенный по тому огню, был идеально точен и дал стране выдающегося флотоводца.
…Дрогнув, стрелки приборов замерли на риске «Товсь». Струной натянулся промокший до нитки, но не утративший приподнятости духа командир артиллерийской боевой части крейсера Свердлов. Командующий флотом поднял бинокль, пытаясь получше разглядеть сквозь дождь поминутно оседающий в волнах щит. «Мосты сожжены! Стрельба состоялась», — прочел в веселом, с бесинкой, взгляде Свердлова командир крейсера и услышал его налившийся металлом голос:
— Разрешите открывать огонь!
— Добро, — Кузнецов и сам не в силах скрыть волнения.
— Залп!
Оглушающе забасил ревун, и вслед за ним громыхнули орудия «Червоной Украины». Дым еще не снесло за корму корабля, а комендоры уже доложили о готовности к новому залпу. Но надобность в нем отпала.
— Накрытие… — поступило сообщение с дальномерных постов.
— Поражение! — птицей вырвалось из груди артиллериста.
— Больно вы быстры, — недоверчиво опустил бинокль Кожанов. — Осмотрим щит.
Кренясь на развороте, крейсер вспарывал острым носом волну за волной. Щит встретил корабль немым салютом из трех огромных пробоин. Кожанов тут же задиктовал радиограмму по флоту. Она начиналась далекими от военной терминологии, но притягивающими внимание словами: «Впервые я видел…» Речь шла о поражающем первом залпе крейсера «Червона Украина», которому командующий флотом предрекал большое будущее в боевой учебе и в ходе реальных боевых действий, случись их вести на море.
Удачно примененная тактическая новинка червоноукраинцев дала жизнь патриотическому движению, существующему на флоте и поныне.
Стремление постигнуть умение наносить по врагу упреждающий удар как нельзя лучше отвечало знаменитому ленинскому наказу учить войска тому, что необходимо на войне. За год работы военно-морским атташе в сражающейся Испании Николай Герасимович Кузнецов не раз убеждался в великой мудрости этого завета. Будучи потом командующим Тихоокеанским флотом, а затем народным комиссаром Военно-Морского Флота СССР, он многое сделал для того, чтобы борьба за первый залп вылилась в стратегическое направление боевой подготовки сил флота. Трагическое утро 22 июня 1941 года показало непреходящую ценность этой огромной работы.
Если лед трещит, то единственное средство спасения — идти быстрее. Эти услышанные в детстве слова, неожиданно всплыв в сознании, обожгли сердце. Только что от него ушел спешно вызванный из Берлина наш военно-морской атташе. Почти час рассказывал о военных приготовлениях гитлеровцев, обратив особое внимание на угрожающую концентрацию фашистских войск на границе с Советским Союзом.
— Так что же все это означает? — глухим голосом, в упор спросил Кузнецов.
— Это война! — последовал ответ.
Спасение — в быстроте, — принял решение нарком. Телеграф известил флоты и флотилии западных направлений о переходе на готовность номер один. Минутная стрелка часов начала описывать последний круг последних мирных суток. С тревогой поглядывая на часы, Николай Герасимович звонил в Таллин, Полярный, Севастополь, где находились штабы флотов. Приказывал: не дожидаясь посланного телеграфом сигнала, немедленно переводить корабли и части на высшую готовность.