Хорошо известно, что еще мальчиком папа был отдан в учение в скорняжную мастерскую, хотя с детства мечтал обучиться типографскому мастерству. Проучившись около семи лет у своего дяди М. А. Пилихина, «выбившегося в люди», родного брата матери, он стал хорошим мастером-скорняком. Мастерская дяди находилась в Москве, в Камергерском переулке. Был «хозяин» строг и требователен, учеников, в том числе и своих родных сыновей, нередко наказывал за малейшие оплошности. Но отца оценил еще в годы учения за добросовестность и честность, брал с собой на ярмарки в Нижний Новгород, доверял упаковку готового товара и частенько посылал в банк получать деньги или вносить их на текущий счет, а затем взял его в свой магазин.
А как же интересно и с упоением папа рассказывал о мехах, о свойствах и достоинствах одного меха перед другим! Даже наши знакомые обращались к нему за советом или просили посмотреть купленный мех. Думаю, что, если бы судьба распорядилась иначе и папа продолжал бы заниматься скорняжным делом, он бы и здесь достиг значительных успехов, так как ничего и никогда не делал наполовину, не вникнув в самую суть. Просто, вероятно, не мог иначе.
Ни в молодости, ни в зрелые годы он не злоупотреблял алкоголем. Зато с удовольствием выпивал немного во время праздников и домашних застолий. Благодаря маме у нас был очень гостеприимный и хлебосольный дом. Помимо чисто домашних праздников, особенно торжественно отмечался День Красной Армии, а после войны – День Победы. Приглашались близкие друзья. Я никогда не видела отца, как говорят, в «сильном подпитии». Зато он неизменно был радушным и веселым. А уж если среди гостей была наша любимая Лидия Андреевна Русланова, не обходилось без песен и интересных рассказов. Пели: «По диким степям Забайкалья», «По Муромской дорожке» и многие, многие другие песни. Мне же никогда не забыть в исполнении Лидии Андреевны «Очаровательные глазки» и «Валенки». У папы не было сильного голоса, но пел он выразительно и с чувством. Даже сама Лидия Андреевна, говорят, как-то сказала, что для маршала он пел совсем неплохо.
Папа никогда, даже в самые тяжелые военные годы, не курил, хотя ранее, как он рассказывал, курил в течение двадцати пяти лет. Избавиться от привычки курить он смог благодаря опять-таки своей силе воли.
В 1936 году в Слуцке – это уже я и сама хорошо помню – он, выпив сырого молока, перенес тяжелое заболевание бруцеллезом. В гарнизоне было два заболевания этим тяжелейшим недугом (не помню, кто был второй, но тоже из командиров), в связи с чем считали, что их обоих, возможно, заразили намеренно. Папа едва не умер. Тяжелое течение болезни и серьезные осложнения заставили его долгое время лежать и лечиться в госпитале и дома. Однако он полностью преодолел свой недуг. И, как считали врачи, только благодаря своему крепкому организму, закалке и силе воли. За время болезни он невероятно похудел. Скрупулезно выполняя все указания врачей, он смог вскоре вернуться к работе. Тогда же он навсегда бросил курить.
В молодые годы отец был худым и подтянутым, занимаясь всерьез и весьма успешно конным спортом. По утрам он делал зарядку с гантелями, обтирался холодной водой. До сих пор вспоминаю, как он постоянно журил меня за то, что холодной воде я предпочитала горячую. Он справедливо считал, что, только обтираясь холодной водой, можно воспитать выносливость и стойкость к болезням. Но, увы, я росла довольно болезненным ребенком, и все мои старания, уже взрослой, сделать папе приятное ни к чему не привели. К своему стыду, я и сейчас мерзну даже в теплую погоду.
Каким отличным кавалеристом был отец, как серьезно занимался различными видами конного спорта, участвуя в многочисленных конноспортивных соревнованиях, в том числе республиканских и окружных, много написано его сослуживцами. А как любил он и понимал лошадей, как много он о них знал!
Читатели его мемуаров, наверное, помнят, с каким удовольствием и азартом он сам описывает сверхдальний конный пробег из Ленинграда в Минск. Папа очень гордился этим событием в своей жизни и часто его вспоминал на склоне лет.
А события разворачивались так. Летом 1925 года трое выпускников кавалерийских курсов усовершенствования командного состава – Георгий Жуков, Михаил Савельев и Николай Рыбалкин – убедили начальника курсов комкора М. Баторского, также кавалериста, разрешить им провести групповой пробег на лошадях из Ленинграда в Минск. Дело было нелегкое и требовало всесторонней подготовки.
Загоревшись идеей, делали все сами: наметили маршрут, подготовили все расчеты, в соответствии с которыми расстояние в 963 километра, причем по полевым дорогам, можно было пройти за 7 суток. В семь утра холодного сентябрьского дня, провожаемые друзьями и товарищами, Жуков, Савельев и Рыбалкин отправились в путь. Ввиду того что такого спортивного опыта ни в одной из стран не было, кавалеристы рассчитывали установить мировой рекорд.
Дорога оказалась даже более трудной, чем предполагали: устали сами и утомили лошадей. К тому же папина лошадь, чистокровная кобылица Дира, захромала. В результате график пробега нарушился. В пути неоднократно приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу. Давало себя знать сильное переутомление самих всадников, причем подчас просто голодных, так как обслуживание и питание организовать не удалось. Спасибо деревенским жителям – они подкармливали и людей, и лошадей.
На седьмой день, приободрившись, группа подошла к месту назначения. Оказалось, что их торжественно встречают однополчане, местные власти, представители командования Белорусского военного округа и просто жители Минска. Сверхдальний конноспортивный пробег был успешно завершен. Трое кавалеристов установили мировой рекорд. При этом за время пробега лошади потеряли в весе от 8 до 12 кг, а всадники – 5–6 кг. Командование и Совнарком Белоруссии высоко оценили результаты пробега, объявив всем участникам благодарность и наградив их поощрительными премиями.
Сколько себя помню, папа всегда был занят на службе – вставал и уходил рано, возвращался поздно, когда я, еще маленькая, уже спала. Рассказывают, что во время войны он вообще спал по 3–4 часа в сутки, подбадривая себя кофе и, если позволяла обстановка, короткими лыжными пробежками, которые всегда очень любил.
Позже, уже в послевоенные годы, когда был принят стиль работы Сталина и все были обязаны засиживаться за полночь, папа вообще приходил очень поздно. Мы с мамой, как правило, ожидали его возвращения и сидели с ним, пока он ужинал. На наших глазах папа отходил от служебных дел и начинал интересоваться нашими, иногда пустяковыми, делами, расспрашивал об учебе и других делах. Когда у него появились внуки, первые вопросы были, конечно, о них. Бывали дни, когда нам не удавалось его разговорить и он не мог до конца расслабиться. Так и ложился спать, погруженный в свои, по-видимому, тяжелые думы.
Все это объяснимо. Послевоенные годы были для папы нелегкими. Напряжение военных дней сменилось нервотрепками и дерганьем Сталина, завистью со стороны некоторых «соратников», обеспокоенностью о судьбах репрессированных сослуживцев. Так, он очень тревожился о боевом генерале, танкисте М. И. Потапове, с которым воевал на Халхин-Голе, о судьбе И. Н. Музыченко, которого он знал еще по Гражданской войне и совместной работе в 4-й кавалерийской дивизии в Слуцке.
Много переживаний принес нашей семье арест главного маршала авиации А. А. Новикова, маршала артиллерии Н. Д. Яковлева, генерала В. В. Крюкова и его жены Л. А. Руслановой, назвавшей отца на одном из банкетов Георгием Победоносцем, генерала К. Ф. Телегина, соратника по последнему этапу войны и участника церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, старшего адъютанта отца генерала Л. Ф. Минюка, водителя А. Н. Бучина и многих других. Все эти «дела» были, конечно, сфабрикованными. Цель была вполне определенная – собрать компромат на отца, чтобы иметь основания для его ареста. Однако, по-видимому, позволить чекистам ликвидировать Жукова, имя которого в то время знал уже весь мир, Сталин не мог или же не хотел.
Тогда же и были проведены обыски у нас на квартире и на даче, о которых впоследствии нагородили много небылиц. До сих пор появляются в газетах публикации, основанные якобы на документах, а на самом деле на сфабрикованных протоколах обыска. В перечень изъятых вещей было вписано бесчисленное количество ковров и гобеленов, непомерные метры тканей, картины, сотни часов и драгоценностей. Мы, жившие с папой все эти годы, никогда не видели такого скопища вещей в нашей семье. Уже не говоря о том, что невозможно было бы разместить все, вписанное в протокол, ни в квартире, ни даже на даче. При этом почему-то забыли включить в этот перечень подаренный мне отцом фотоаппарат «Лейка» и большую куклу Эллы… Во время унизительного для родителей обыска на квартире забрали подаренную маме Л. А. Руслановой красивую бриллиантовую брошь в виде звезды. Брошь была старинной русской работы. Может быть, поэтому она не фигурировала ни в одном из протоколов. Следует еще заметить, что на все приобретенные после войны в Германии вещи у папы были квитанции об оплате. Но почему-то этот факт ни в одной из публикаций не упоминается.
Отсидев разные сроки, в основном не менее шести лет, все арестованные были реабилитированы. Надо сказать, что в этих ужасных обстоятельствах люди вели себя по-разному. Некоторые из них, не выдержав побоев, наговаривали на отца всякие небылицы, в том числе об организации «заговора» против Сталина.
В связи с этим мне вспоминается разговор с папой, когда я как-то спросила его, как же он может простить человека, предавшего его. Задумавшись и помолчав, папа сказал: «Эти люди были поставлены в крайние условия, их били и унижали. Они не ведали, что творили, и я не держу на них зла».
Думаю, что в данном случае оправдываются сказанные кем-то мудрые слова о том, что только сильные могут быть добрыми.
Папина доброта была не просто обычной чертой характера человека. Она была очень действенной, проистекающей из доверия и уважения к своим сослуживцам и подчиненным, так как он всегда стремился окружать себя людьми деловыми, толковыми, добросовестными и честными. Поэтому ценил их, уважал и берег. Никогда он не отмахивался от постигшей человека беды, сколько и где мог, старался помочь по мере своих возможностей. В особенности если дело касалось здоровья.