Но и интервенты успели собрать под Тварью значительные силы. Автор «Повести о победах Московского государства» писал, что «всего польских и литовских гетманов и полковников с полками в Твери и под Тверью было 12: Рожинского, Вишневецкого, Сапеги, Красовского и Лисовского и другие многие полки». Главной ударной силой войска стали пять тысяч конных копейщиков пана Зборовского, об их участии в сражениях под Тверью сообщает пастор Мартин Бер.
Из Торжка войско Михаила Скопина-Шуйского выступило 7 или 8 июля 1609 года, и уже 11 июля переправилось через Волгу в десяти верстах от Твери, встав лагерем неподалеку от города, «на пустом месте». Вскоре, по словам летописца, «литовские люди изыдоша на встречу против их», но активных военных действий не предпринимали, остановились на заранее подготовленных укрепленных позициях под самым городом. Пан Зборовский соблюдал вполне объяснимую осторожность: численное превосходство было уже на стороне Скопина-Шуйского, русско-шведская армия имела восемнадцать тысяч человек, в то время как интервенты насчитывали примерно вдвое меньше. К тому же, как стало известно из перехваченного русской разведкой письма гетманов Ружинского и Сапеги к Зборовскому, последнему вообще советовали больше думать о сохранении войска, пока не придет пополнение из Польши. Михаил Скопин-Шуйский, наоборот, стремился к решительному сражению, чтобы уничтожить живую силу врага и открыть дорогу на Москву.
Вероятно, поэтому русский полководец начал действовать небольшими силами, стараясь выманить противника из-за укрепления. Схватки в «поле» передовых кавалерийских отрядов шли с переменным успехом. Главные силы интервентов продолжали стоять за укреплениями.
Тогда Скопин-Шуйский повел на сближение с противником все войско. Вступал в действие план, заранее разработанный на военном совете: шведская пехота, стоявшая в центре, и конница на левом фланге должны были первыми ударить по противнику, отвлечь на себя побольше поляков и тушинцев, а затем правофланговая конница неожиданным ударом отрежет главные силы пана Зборовского от городского гарнизона и прижмет к Волге. План молодого полководца был рассчитан на уничтожение войска пана Зборовского К сожалению, полностью осуществить его не удалось.
Конные копейщики Зборовского, опередив Скопина-Шуйского, первыми ударили по французской и немецкой коннице, которая должна была нанести отвлекающий удар с левого фланга, и обратили ее в бегство. Атакован был и центр, но немецкая и шведская пехота оборонялась стойко. Через ее плотные боевые порядки польские и литовские гусары так и не смогли пробиться, несмотря на то, что погодные условия лишили пехотинцев возможности использовать грозное огнестрельное оружие. Видекинд писал, что «разразился бурный ливень, замочивший у наших бомбарды и огнестрельное оружие». Не отступила и русская конница на правом фланге.
Бой продолжался до семи часов вечера, потом интервенты отошли за свои укрепления. Потери с обеих сторон были тяжелыми. Особенно пострадала французская и немецкая конница, не выдержавшая удара конных копейщиков. Обратившись в паническое бегство, некоторые отряды, «разбитые наголову, бежали за Волгу», однако вскоре возвратились.
12 июля противники отдыхали в своих лагерях, приводили в порядок полки. Пан Зборовский надеялся, что Скопин-Шуйский после вчерашнего кровопролития сам отступит. Но польский полководец явно преувеличивал урон, нанесенный противнику его грозными копейщиками. Лагерь Скопина-Шуйского остался под стенами Твери.
13 июля сражение возобновилось. Позднее Скопин-Шуйский писал в своих грамотах воеводам в Вологду и Ярославль: «Литовские многие люди пошли против меня на встречу и бились со мною с ночного часа до третий час дня». Еще до рассвета передовые отряды русских и шведов ворвались в острог, за польские укрепления. Ожесточенное сражение завязалось в непосредственной близости от города, поляки непрерывно атаковали.
Победу принес неожиданный удар резервов, который возглавил сам Михаил Скопин-Шуйский, проявив при этом не только полководческое дарование, но и, незаурядную личную храбрость. Автор «Повести о победах Московского государства» писал, что «князь Михайло Васильевич сам повел своих лучших, сильных и храбрых воинов на полские и литовские полки, и побежали враги, устрашившись его храбрости и мужества. Ратные же его люди с новыми силами пустились за поляками в погоню, и лагерь их захватили, и Тверь осадили. И под Тверью русские и иноземцы большую добычу у поляков захватили».
Это свидетельство русского автора находит неожиданное подтверждение из вражеского стана. Пастор Бер писал, что они «с таким мужеством ударили на поляков, что Зборовский не мог устоять; покрытый стыдом, потеряв многих воинов, он удалился в Тушинский лагерь».
С остатками войска Зборовский бежал, его преследовали на протяжении сорока верст и, по свидетельству самого самозванца, «едва иной в рубашке успел прибежать в лагерь».
После боя Скопин-Шуйский «отписал» царю: «И литовских людей, на поле и у острогу и в остроге, мы ротмистров и порутчиков и лутчих литовских людей побили и языки многие поимали, и наряд и литавры многие взяли».
Но в самой Твери, в «граде», на высоком месте при впадении в Волгу речки Тьмаки, за земляным валом — «осыпью» и крепкими деревянными стенами остался пан Красовский с гарнизоном поляков и тушинцев. Попытка взять крепость с ходу не удалась. Шведы, жаждавшие добычи, настаивали на немедленном штурме. Скопину-Шуйскому пришлось согласиться. Несколько приступов были отбиты с большими потерями для осаждавших. Скопин-Шуйский, крайне недовольный задержкой под стенами Твери, тем не менее понимал бессмысленность повторных приступов: за земляным валом и стенами защитники города оставались неуязвимы, а тяжелого осадного «наряда» в русско-шведском войске не было.
Воевода решил выступить на Москву. Делагарди отказался следовать за ним, и Скопин-Шуйский ушел с одними русскими ратниками. Но дошел он только до Городни, расположенной в ста тридцати верстах от столицы, и повернул обратно. Два обстоятельства вынудили воеводу к этому отступлению. Во-первых, он получил известие, что иноземцы взбунтовались, а во-вторых, тушинцы срочно послали войска в подкрепление бежавшему пану Зборовскому. 18 июля гетман Сапега двинул навстречу русской рати из-под Троице-Сергиева монастыря одиннадцать хоругвей[20] конницы: пять — гусаров, четыре — пятигорцев, две — казаков. 19 июля он выступил и сам. Гетман Сапега встретился с отступавшим Зборовским под Дмитровом, прикрыв путь к Москве. Сражаться с ним столь малыми силами, которыми располагал Скопин-Шуйский, было, конечно, безрассудно.
Быстрый поход на Москву не удался, но само наступление Скопина-Шуйского и победа под Тверью сыграли свою роль. Автор исторической повести «Казанский летописец» многозначительно заметил, что молодой полководец «шествием своим собрал русских воев». И это было действительно так: у людей появилась надежда.
Возвратившись к Твери, Михаил Скопин-Шуйский застал полный разброд в лагере наемников. Часть их требовала продолжения приступов, надеясь взять богатую добычу, и угрожала в противном случае уйти (что действительно и сделала). По словам Нового летописца, «немцы же хотеша приступати ко граду, князь Михайло же Васильевич пожалел людей и не повелел им приступати», из-за чего «немецкие люди осердяся поворотили назад, пошли к Нову городу». Другая часть наемников удовлетворилась награбленным и тоже решила уйти восвояси: «В то время многие иноземцы, захватив большую добычу под Тверью, решили вернуться к себе домой. И послал князь Михаил Васильевич в Новгород, чтобы иноземцев возвратить». К слову сказать, возвратить удалось не многих. Оставшиеся требовали недоплаченное жалованье и отказывались воевать, упрекая Скопина-Шуйского в обмане. Он-де сказал, что у тушинцев мало войска, а на самом деле гетман Сапега, по слухам, идет к Твери с десятью тысячами гусаров.
Шведский полководец Делагарди, еще совсем недавно заверявший воеводу в дружбе и верности, держался уклончиво. Он соглашался продолжать войну, но требовал выполнить ряд условий: выплатить жалованье, дать отдых войскам, ограничиться обороной Новгородской земли, не предпринимая никаких наступательных действий. К тому же, вероятно, он понимал, что сам заставить воевать взбунтовавшихся наемников навряд ли сможет. Надеяться он мог только на чисто шведские полки, так как наемники из французов, шотландцев и финнов не желали и слушать о сражениях, о походе на Москву.
Михаил Скопин-Шуйский понял, что его дальнейшее «стояние» под Тверью не только бесполезно, но и опасно, наемники могли вообще перейти на службу к «царю Дмитрию». У молодого полководца зрело убеждение, что выиграть войну с таким иноземным воинством вообще невозможно, а следовательно, необходимо создавать армию из русских людей, вооружив и обучив ИХ по европейскому образцу. Скопин-Шуйский отлично видел сильные стороны профессионального наемного войска: устойчивый боевой строй, единообразное и эффективное вооружение, умение владеть оружием. Особенно это касалось тяжеловооруженной панцирной пехоты с длинными копьями, которая несокрушимо стояла, отражая атаки лихих польских и литовских гусар. Надо было взять все лучшее, что имели наемники, дополнив воинское умение героизмом, самопожертвованием, патриотическими чувствами русских людей, верностью и послушанием воевод. Только так можно освободить Москву!
Трудное это было решение — покинуть иноземное войско, на словах все еще признававшее его командование, и с одними немногочисленными русскими отрядами уйти, чтобы фактически начать все сначала, со сбора полков, с назначения воевод, с обучения ратников.
Но Михаил Скопин-Шуйский решился и, как показали дальнейшие события, это было единственно правильным решением!
21 или 22 июля 1609 года русские воеводы со своими полками покинули лагерь под Тверью. Делагарди отказался следовать за Скопиным-Шуйским. Удалось сохранить на службе только небольшой отряд шведов примерно в тысячу человек; с их предводителем Христиером Зомме было заключено особое соглашение.