Тем временем Поллианну, как и велел доктор, отвели в комнату больного.
Её путь лежал через огромную библиотеку, дверь в которую находилась в конце коридора, и, хотя остановиться и осмотреться у неё опять не было времени, она всё же сразу заметила, как многое здесь изменилось. Прежними остались лишь бесконечные ряды книг да тёмно-красные шторы. Мусора на полу больше не было, на столе всё было аккуратно сложено, и нигде ни пылинки! Телефонная книга лежала на своём месте, а каминная решётка сверкала как новая!
Одна из таинственных дверей была открыта. Именно туда и повела её горничная. Через мгновение Поллиана очутилась в роскошно обставленной спальне и услышала испуганный голос своей спутницы:
– Простите, сэр, тут… тут какая-то девочка принесла вам студень. Доктор разрешил ей войти.
Ещё миг – и Поллианна осталась наедине с прикованным к постели и потому злым как чёрт пациентом.
– Я что, не ясно сказал, что… – начал было он сердитым голосом. – А, это ты! – не слишком любезно бросил он, когда Поллианна подошла к постели.
– Да, сэр, – улыбнулась малышка. – Ах, как я рада, что мне позволили войти! Видите ли, ведь сперва ваша горничная хотела, чтобы я просто оставила студень и ушла, так что я уж думала, что совсем вас не увижу! Но потом пришёл доктор и сказал, что мне можно к вам. Правда, это очень мило с его стороны?
Губы больного невольно сложились в улыбку. Но всё, что он сказал, было: «Хм!»
– А я принесла вам студень, – продолжила Поллианна. – Телячий. Надеюсь, вы любите студень? – немного обеспокоенно спросила она.
– Я его не ем.
Мимолётная улыбка исчезла с его лица, и её место заняла обычная злая гримаса.
Всего лишь на миг задержалось на лице Поллианны разочарование; она поставила кастрюльку на стол, и в глазах её снова засверкала радость.
– Ах, вот как? Ну, в таком случае надо ещё узнать, любите вы его или нет. Я даже рада, что вы его никогда не пробовали. А знаете, какой…
– Ладно, хватит! Я знаю лишь то, что в данную минуту я прикован к постели и буду, похоже, лежать здесь… до второго пришествия!
В глазах Поллианны отразился ужас.
– О нет! Мистер Пендлтон, я никак не думаю, что это будет продолжаться так долго! Разве только архангел Гавриил возьмёт да и затрубит в свою трубу раньше, чем положено… Разумеется, в Библии сказано, что он может затрубить раньше, чем надо, но всё же я не думаю, что это произойдёт. Нет, я, конечно, верю Библии, но мне не верится, что это случится так скоро, что мы теперь…
Джон Пендлтон вдруг от души рассмеялся. Вошедший было в эту минуту ассистент услышал его смех и испарился. Он был похож на испуганного повара, который, боясь, как бы холодный воздух не повредил его недопечённому пирогу, поспешно закрывает дверцу духовки.
– А ты не думаешь, что ты запуталась? – спросил Поллианну Джон Пендлтон.
Малышка засмеялась.
– Может быть. Но я просто хочу сказать, что переломов обычно надолго не хватает! Это ведь не то что пожизненная инвалидность, как у Миссис Сноу! Так что до второго пришествия вы лежать не будете, уверяю вас, Мистер Пендлтон! А самое главное то, что вы должны этому радоваться!
– Да я и радуюсь, – мрачно ответил больной.
– К тому же, вы сломали не две, а всего лишь одну ногу. И этому тоже вы должны радоваться! – вошла во вкус Поллианна.
– Вот уж поистине! Какое поразительное везение! – презрительно фыркнул Мистер Пендлтон. – А может, я ещё должен радоваться и тому, что я не многоножка и не сломал добрую сотню своих ног?
Поллианна опять засмеялась.
– Ах, сотню – это ещё ничего, – в восторге от того, что ей удалось разговорить больного, возразила она, – я ведь слышала о многоножках и знаю, что ног у них просто не счесть! И вы можете радоваться, что…
– Ах, ну да, – резко перебил больной, и в голосе его снова послышалась прежняя горечь, – есть ещё целая пропасть всего, чему я могу радоваться. К примеру, я могу радоваться доктору, и этому его ассистенту, и этой дуре на кухне…
– А разве нет, сэр? Вы только подумайте, что бы вы без них делали!
– Что бы я – что? – резко переспросил он.
– Я говорю, что бы вы без них делали! Вот так, с переломом, лёжа в постели!
– Так ведь в том-то всё и дело, – продолжал брюзжать Мистер Пендлтон. – В том, что я лежу и не могу встать! А ты хочешь, чтобы я радовался тому, что полоумная старуха переворачивает вверх дном весь дом и называет это «уборкой»! А этот, с позволения сказать, ассистент во всём с ней заодно и называет это «уходом за больным»! Я уж молчу о докторе, который заправляет всей этой вакханалией! И они ещё ждут, что я заплачу им за это бешеные деньги!
Поллианна понимающе нахмурилась.
– Ах, да, я знаю, деньги! Это, пожалуй, и есть самое ужасное! Вы ведь, должно быть, их столько лет собирали…
– А? Что?
– Ну, собирали… Отказывали себе во всём… Брали на обед бобы и рыбные котлеты. А скажите, вы любите бобы? Или всё-таки жареная индейка лучше, просто жаль шестьдесят центов?
– Послушай, крошка, ты вообще соображаешь, что несёшь?
Поллианна лучезарно улыбнулась.
– Не беспокойтесь, Мистер Пендлтон, уж я-то отлично всё соображаю! Меня вы не обманете! Вы думаете, я не знаю, как вы экономите каждый цент, чтобы больше досталось язычникам? А когда я всё это разузнала, то лишь ещё больше убедилась, что вы только снаружи неприветливый, а душа у вас очень и очень добрая! Мне Нэнси всё-всё про вас рассказала!
Больной открыл рот от изумления.
– Эта Нэнси сказала вам, что я собираю деньги для… Боже правый! Хотел бы я знать, что это за особа!
– Ну, наша Нэнси. Она работает у тёти Полли.
– У тёти Полли? А тётя Полли кто такая?
– Ну, это Мисс Полли Хэррингтон. Я с ней живу.
Больной едва не вскочил с кровати.
– Мисс… Полли… Хэррингтон! – прошептал он. – И ты с ней живёшь?!
– Ну да. Я ведь её племянница. Она взяла меня к себе на воспитание. Из уважения к памяти моей матери, ну, вы поняли, – очень тихо пролепетала Поллианна. – Она приходилась ей сестрой. Ну, а после того, как папа решил переселиться жить к маме и к моим маленьким сестрёнкам на небо, у меня здесь, на земле, никого не осталось – ну, если, конечно, не считать дам из благотворительного комитета. И тогда тётя взяла меня к себе.
Больной молчал. Голова его теперь покоилась на подушке, а лицо вдруг стало таким белым, что Поллианна испугалась и неуверенно поднялась со стула.
– Я, пожалуй, больше не буду вас утомлять, – проговорила она. – Надеюсь, что студень придётся вам по вкусу.
Больной вдруг повернул к ней голову и открыл глаза. В их тёмных глубинах удивлённая Поллианна прочла необъяснимую тоску.
– Так значит, ты – племянница Мисс Полли Хэррингтон? – уже ласково спросил он.
– Да, сэр.
Взгляд его тёмных глаз всё ещё продолжал скользить по её лицу, отчего Поллианна почувствовала лёгкое смущение.
– А вы, должно быть, с ней знакомы? – тихо спросила она.
Губы Джона Пендлтона искривились в странной усмешке.
– О да! Я с ней знаком! – воскликнул он и затем, немного помолчав, всё с той же загадочной улыбкой медленно спросил: – Надеюсь, это не она прислала мне студень?
Поллианна явно расстроилась.
– Н-нет, сэр. Это не она. Она сказала, что упаси меня Бог дать вам понять, будто это она. Но я…
– Я так и думал, – только и ответил больной, отвернувшись. А Поллианна, расстроившись ещё больше, на цыпочках вышла из комнаты.
Доктор в своей двуколке поджидал её под порт-кошером. Ассистент стоял на крыльце.
– Итак, Мисс Поллианна, могу ли я иметь честь отвезти вас домой? – с улыбкой спросил доктор. – Я всего лишь пару минут тому назад думал уезжать, но потом решил подождать вас.
– Благодарю вас, сэр. Я очень рада. Просто обожаю кататься! – просияла Поллианна, и доктор подал ей руку, чтобы помочь сесть в двуколку.
– В самом деле? – улыбнулся он Поллианне, кивнув на прощанье своему ассистенту. – Насколько я могу судить, на свете есть тысячи вещей, которые вы «обожаете», верно? – добавил он, как только двуколка помчалась по дороге.
Поллианна рассмеялась.
– Ах, я не знаю. Похоже, что верно, – согласилась она. – Мне нравится делать всё то, что значит жить. А остальное мне не нравится: шитьё, чтение вслух и всё такое. Потому что это не значит жить.
– Серьёзно? Что же тогда всё это значит?
– Тётя Полли говорит, что всё это значит учиться жить, – с печальной улыбкой вздохнула Поллианна.
Доктор улыбнулся немного странно.
– Ах, вот как! Ну, это на неё похоже.
– Да, – ответила малышка. – Но я с ней совсем не согласна. Я вообще не считаю, что жить надо учиться. Я ведь вот не училась, а живу же!
Доктор глубоко вздохнул.
– Боюсь, детка, не все могут так, как ты!
Затем некоторое время они ехали молча. Поллианна, взглянув на его лицо, вдруг почувствовала к нему смутную жалость. Он был таким грустным! Ей показалось, что она должна, преодолев неловкость, попытаться ему помочь. Наверное, поэтому она, немного стесняясь, сказала:
– Доктор Чилтон, мне кажется, что больше всего на свете вы должны радоваться тому, что вы – доктор!
Доктор удивлённо обернулся.
– Радоваться! – воскликнул он. – Чему же мне радоваться, если всюду, куда я ни пойду, одна лишь боль и страдания?
Она кивнула.
– Я знаю; но ведь вы приходите, чтобы избавить людей от их боли и страданий! Выходит, что вы должны радоваться. И это, я думаю, самая большая радость в мире!
Глаза доктора вдруг наполнились жгучими слезами. Ведь он был совершенно одинок! Ни жены, ни дома у него не было. Были только две съёмные комнаты, в которых он принимал больных. Более всего на свете он дорожил своей профессией. И вот сейчас он глядел в сияющие глаза Поллианны, и у него было такое чувство, как будто это кто-то родной и любящий положил ему на голову ласковую руку и благословляет его на дальнейшие труды. Он знал, что отныне ни полностью отданный работе день, ни изнуряющая бессонная ночь у постели больного не пройдут для него без той радости, которую он открыл для себя в глазах этой малышки.