— Ничего, сэр, только… Видите ли, одна из причин, почему она так печалится, это то, что она не смогла привести его к вам еще раз. Она сказала, что приводила его к вам однажды, но думает, что он в тот день не показал себя с лучшей стороны, и боится, как бы вы не подумали, что из него не получится хорошего «присутствия ребенка». Может быть, вы знаете, что она имела в виду, но я — нет, сэр.
— Да, я знаю.
— Ну, тогда все в порядке, сэр. Она хотела привести его к вам опять, чтобы убедить вас, что он может быть чудесным «присутствием ребенка»… А теперь она не может этого сделать! Прах его возьми, этот автомобиль! Прошу прощения, сэр. До свидания! — И Ненси стремительно удалилась.
Немного времени потребовалось, чтобы весь городок Белдингсвилл узнал о заключении нью-йоркского специалиста, согласно которому Поллианна Уиттиер никогда больше не будет ходить, и с уверенностью можно сказать, что никогда прежде городок не был так взволнован. Всем было знакомо это вызывающее интерес веснушчатое личико, которое приветствовало всех улыбкой, и почти все знали об игре, в которую играла Поллианна. И подумать только, что никогда больше они не увидят это улыбающееся лицо на улицах городка, никогда больше этот бодрый голосок не провозгласит радость повседневного существования! Это казалось невероятным, невозможным, жестоким.
В кухнях, гостиных, у забора на каждом заднем дворе женщины говорили об этом и открыто плакали. На углах улиц, в магазинах говорили об этом и мужчины — и тоже плакали, хотя не так открыто. И ни разговоры, ни плач не утихли, когда вслед за этой новостью Ненси разнесла другое горестное известие — о том, что Поллианна перед лицом несчастья больше всего сокрушалась из-за того, что не может больше играть в свою игру, потому что не может теперь ничему радоваться.
Вероятно, именно тогда одна и та же мысль захватила всех друзей Поллианны. Во всяком случае, почти сразу после этого в дом мисс Полли, к ее огромному удивлению, потянулись один за другим посетители: знакомые и незнакомые, мужчины, женщины, дети. Мисс Полли даже не подозревала, что все они знают ее племянницу.
Одни заходили и с чопорным видом сидели в гостиной пять или десять минут. Другие смущенно и робко останавливались на крыльце и мяли в руках шляпы или сумочки, в зависимости от пола. Некоторые приносили книжки, букеты цветов или лакомства. Одни открыто плакали, другие поворачивались спиной и неистово сморкались. Но все с огромной тревогой спрашивали о здоровье девочки, и каждый просил передать ей какое-нибудь сообщение. Именно эти сообщения спустя некоторое время побудили мисс Полли к действию.
Первым пришел мистер Джон Пендлетон. На этот раз он был без костылей.
— Мне, вероятно, нет необходимости говорить вам, в каком я ужасе, — начал он почти резко. — Но неужели ничего нельзя сделать?
В жесте мисс Полли выразилось крайнее отчаяние:
— Ох, мы что-то «делаем» все время. Доктор Мид прописал определенные лекарства и процедуры, которые могут оказаться полезны, и доктор Уоррен строго придерживается этих рекомендаций. Но… доктор Мид не оставил почти никакой надежды.
Джон Пендлетон круто повернулся к двери, хотя пришел только что. Лицо его было белым, а у рта залегла суровая складка. Взглянув на него, мисс Полли ясно поняла, почему он не может оставаться в ее присутствии. У порога он снова обернулся.
— Я прошу вас передать кое-что Поллианне, — сказал он. — Передайте ей, пожалуйста, что я видел Джимми Бина и… что теперь я возьму его к себе. Скажите ей. Я думаю, что она будет рада узнать, что я беру его на воспитание.
На миг мисс Полли утратила столь присущую ей сдержанность.
— Вы берете на воспитание Джимми Бина?! — ахнула она.
Мистер Пендлетон чуть выдвинул вперед подбородок:
— Да. Я думаю, что Поллианна все поймет. Вы скажете ей? Я думаю, она будет рада.
— Ну… конечно, — пробормотала мисс Полли.
— Спасибо. — Он поклонился и вышел.
Мисс Полли, безмолвная и изумленная, осталась стоять посередине комнаты, все еще глядя вслед только что вышедшему мужчине. Даже теперь она едва могла поверить тому, что услышала от него. Джон Пендлетон берет на воспитание Джимми Бина! Джон Пендлетон, богатый, независимый, необщительный, известный своим ужасным и всеподавляющим эгоизмом, берет на воспитание мальчика, да к тому же такого мальчика!
С несколько растерянным выражением лица мисс Полли поднялась по лестнице в комнату Поллианны.
— Поллианна, мистер Пендлетон просил передать тебе его слова. Он только что был здесь и сказал, что берет на воспитание Джимми Бина, и надеется, что ты будешь рада узнать об этом.
Печальное лицо Поллианны сразу озарилось восторгом:
— Рада? Конечно же, я очень рада! О, тетя Полли, я так хотела найти дом для Джимми. А это такой замечательный дом! И за мистера Пендлетона я ужасно рада! Понимаешь, у него теперь будет присутствие ребенка.
— Что?
Поллианна смущенно покраснела. Она забыла, что никогда не говорила тетке о желании мистера Пендлетона удочерить ее, и, конечно, ей не хотелось признаться теперь, что когда-либо она хоть на минуту задумывалась о том, чтобы покинуть дорогую тетю Полли!
— Присутствие ребенка, — пробормотала она торопливо. — Мистер Пендлетон сказал мне однажды, что только женская рука и сердце или присутствие ребенка могут создать настоящий дом. А теперь оно у него есть… это присутствие.
— О, я понимаю, — ответила мисс Полли очень мягко; и она действительно понимала больше, чем могла предположить Поллианна. Она понимала, какое трудное решение пришлось принять самой Поллианне, когда Джон Пендлетон просил ее создать это «присутствие ребенка», которому предстояло превратить холодную громаду серого камня в настоящий дом. — Я понимаю, — повторила она, чувствуя, что глаза ей жгут неожиданные слезы.
Из опасения, что тетка может задать другие не очень приятные вопросы, Поллианна постаралась поскорее увести разговор от мистера Пендлетона и его дома.
— Доктор Чилтон говорит то же самое — что нужна женская рука и сердце или присутствие ребенка, чтобы был дом, — заметила она.
Мисс Полли, вздрогнув, отвернулась.
— Доктор Чилтон? Откуда ты знаешь?
— Он сам мне сказал. Это было, когда он объяснил, что живет просто в комнатах… не дома, потому что это не дом.
Мисс Полли не ответила. Взор ее блуждал за окном.
— И я спросила его, почему он не добился их… то есть женской руки и сердца, чтобы иметь дом.
— Поллианна! — Мисс Полли резко обернулась. Щеки ее неожиданно запылали.
— Да, я спросила. Он выглядел таким… таким печальным.
— И что он… ответил? — спросила мисс Полли так, словно боролась с какой-то внутренней силой, которая запрещала ей задавать этот вопрос.
— Он помолчал, а потом сказал очень тихо, что не всегда можно их получить, даже если попросить.
Последовало молчание. Глаза мисс Полли опять были устремлены в окно. Щеки ее все еще были неестественно пунцовыми.
Поллианна вздохнула:
— Он хотел получить женскую руку и сердце когда-то, я знаю. И я была бы очень рада, если бы он смог их получить.
— Но, Поллианна, откуда ты это знаешь?
— Я знаю, потому что потом, в другой раз, он сказал кое-что еще. Он сказал это тоже очень тихо, но я услышала. Он сказал, что отдал бы весь мир, если бы мог получить взамен руку и сердце одной женщины… О, тетя Полли, что случилось? — Тетя Полли быстро поднялась и подошла к окну.
— Ничего, дорогая. Я просто хочу передвинуть эту подвеску, — сказала она. Все лицо ее теперь пылало жарким румянцем.
Глава 28. Игра и ее участники
Однажды днем, вскоре после второго визита Джона Пендлетона, пришла Милли Сноу, которая никогда прежде не появлялась в доме Харрингтонов. Когда мисс Полли спустилась в гостиную, где ожидала ее Милли, та поднялась со стула и смущенно покраснела.
— Я… я пришла спросить о вашей девочке, — запинаясь, вымолвила она.
— Вы очень добры. Она в том же положении. А как ваша мама? — спросила мисс Полли утомленно.
— Именно это я и хотела сказать вам… то есть попросить вас передать это Поллианне, — торопливо и несвязано заговорила девушка, не переводя дыхания. — Мы думаем, это так… ужасно… совершенно ужасно, что малышка никогда не сможет ходить, и это после всего, что она сделала для нас… для мамы. Научила ее играть в игру… ну и вообще. И когда мы услышали, что теперь она сама не может играть… Бедняжка! И право же, я не знаю, как она смогла бы в таком положении… Но когда мы вспомнили все, что она нам говорила, мы подумали, что если бы она только знала, сколько хорошего она сделала для нас, то, возможно, это помогло бы и ей самой… то есть в ее собственном случае… то есть в том, что касается игры. Она могла бы радоваться… хоть немножко. — Милли беспомощно остановилась и, казалось, ждала, чтобы заговорила мисс Полли.
Мисс Полли сидела, слушая вежливо, но с растерянно-вопросительным выражением в глазах. Она поняла не больше половины того, что было сказано, и теперь думала, что хотя всегда находила Милли Сноу чудаковатой, но не предполагала, что она просто сумасшедшая. Никак иначе нельзя было объяснить этот несвязный, нелогичный, бессмысленный поток слов. Когда пауза затянулась, она заполнила ее, спокойно заявив:
— Мне кажется, Милли, что я не совсем поняла вас. Что именно вы хотите передать через меня моей племяннице?
— А вот именно это: я хочу, чтобы вы сказали ей, — подхватила девушка лихорадочно, — чтобы вы постарались ей объяснить, что она сделала для нас. Конечно, она уже кое-что знает, потому что бывала у нас и видела, что мама изменилась, но я хотела бы, чтобы она знала, как сильно мама изменилась… ну и я тоже. Я тоже теперь другая. Я тоже пытаюсь играть… немного… в игру.
Мисс Полли нахмурилась. Она хотела спросить, что имеет в виду Милли, говоря об «игре», но не успела, так как девушка снова разразилась нервным потоком слов:
— Вы знаете, как мама всегда и всем была недовольна. Она всегда хотела, чтобы все было не так, как есть. И по правде сказать, не знаю, можно ли уж очень винить ее за это в ее положении. Но теперь она позволяет мне не занавешивать окна и интересуется и тем и другим — как она выглядит, какие у нее ночные рубашки и все такое. Она даже начала немного вязать — шапочки и детские одеяльца — для продажи и для больницы. И ее так это увлекло, и она так рада, что может это делать! И все это заслуга Поллианны, потому что это она сказала маме, что мама может радоваться хотя бы тому, что у нее здоровые руки. После этого мама сразу задумалась, почему она прежде никак не использовала свои руки. И поэтому она начала их использовать… то есть вязать. И вы представить себе не можете, как изменилась теперь ее комната с этими красными, голубыми и желтыми мотками пряжи и хрустальными подвесками на окне, которые Поллианна ей подарила… Веселее становится на душе, даже если просто заглянешь в комнату, а прежде я туда и заходить-то боялась, так там было темно и мрачно, и мама была такая… такая несчастная… И поэтому мы хотим попросить вас передать Поллианне, что мы понимаем, чем ей обязаны. И пожалуйста, передайте, как мы рады, что познакомились с ней. Мы подумали, что может быть, если она узнает об этом, ей станет чуточку радостнее от мысли о том, что она познакомилась с нами. И… и это все, — выдохнула Милли, торопливо поднимаясь со стула, чтобы уйти. — Вы скажете ей?