– Скажите, вам нравится быть священником?
На этот раз отец Форд ответил сразу же, резко вздёрнув вверх свою голову:
– Нравится ли мне?.. Боже, какой странный вопрос! Почему ты спрашиваешь об этом, дитя моё?
– Да как вам сказать… У вас сейчас такой вид – я сразу моего папу вспоминаю. Он тоже бывал таким… иногда.
– Правда? – вежливо откликнулся пастор, хотя взгляд его при этом снова был прикован к сухому листу на земле.
– Да. И я спрашивала папу, так же, как вас, радует ли его то, что он священник.
– И что же он тебе отвечал? – с печальной улыбкой спросил отец Форд.
– Ну, он, конечно, отвечал, что рад, но всегда добавлял при этом, что не остался бы пастором ни минуты, если бы не «радующие тексты».
– Что-что? – преподобный Пол Форд оторвал взгляд от сухого листа и перевёл его на Поллианну.
– Понимаете, это папа их так называл, – рассмеялась она. – В Библии, само собой, они так не называются, но их много, радующих. Тех, что начинаются с «возрадуемся о Господе», например, или «возрадуйтеся, праведные», или «радуйтеся и ликуйте»… Да там очень много таких текстов, вы же сами наверняка знаете. Так вот, когда моему папе становилось совсем уж тяжело, он находил в Библии такие радующие тексты, читал и пересчитывал их. Знаете, сколько радующих текстов он нашёл? Восемьсот!
– Восемьсот?
– Ага. И все они велят нам радоваться и веселиться, потому-то мой папа и называл их радующими… Но это я, кажется, уже говорила.
– О! – какое-то странное выражение появилось на лице священника. Он взглянул на свои заметки, которые продолжал держать в руке, и задумчиво произнёс: – «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры…» А твой папа любил радующие тексты, да?
– Да, – энергично кивнула Поллианна. – Он говорил, что сразу испытал облегчение, в первый же день, когда взялся находить и пересчитывать их. Сказал, что если уж сам Господь взял на себя труд восемьсот раз повторить нам, чтобы мы радовались и веселились, то, очевидно, хотел, чтобы именно это мы и делали… хотя бы иногда и понемногу. Папа понял это, и ему стало стыдно за то, что раньше он так редко радовался, но теперь эти тексты стали для него утешением во всех неприятностях. И когда дела в церкви шли из рук вон плохо, и когда дамы из благотворительного комитета ссорились между собой… То есть я хотела сказать, когда они не могли прийти к согласию, так это называется, – поправила себя Поллианна. – А потом благодаря именно этим текстам папа придумал свою игру в радость, и меня научил в неё играть. А начали мы с ним с тех костылей, что получили в ящике для пожертвований.
– Так что же это за игра и как в неё играть? – спросил священник.
– Да очень просто в неё играть. Нужно всего лишь находить во всём повод для радости. Как я уже сказала, мы с папой начали эту игру с костылей.
И Поллианна поведала священнику историю, которая нам с вами уже хорошо известна. Отец Форд слушал рассказ девочки очень внимательно, нежно смотрел на Поллианну и кротко, понимающе кивал головой.
Чуть позже Поллианна и священник вместе, рука об руку, спустились с холма. Лицо Поллианны сияло – она, как мы помним, любила поговорить и была очень рада найти в лице отца Форда такого внимательного и благодарного слушателя. Всю дорогу она не переставая рассказывала ему буквально обо всём – об игре в радость, о своём отце и о своей былой жизни в городке на далёком Западе.
У подножия холма они расстались – Поллианна направилась в одну сторону, священник в другую.
А вечером отец Форд долго сидел в своём кабинете и думал, думал, думал, глядя на отодвинутые в сторону листы с заметками к завтрашней проповеди. Прямо перед ним на столе лежали другие, чистые листы бумаги и карандаш, чтобы сделать новые записи, однако священник думал не о той проповеди, канву которой записал ранее, и не о новой проповеди, которую только ещё собирался записать. Нет, мысли отца Форда витали далеко-далеко отсюда, ими он переносился в маленький городок на Дальнем Западе, в котором жил священник-миссионер. Бедный, разумеется, и больной, наверное. Непременно загруженный по горло хлопотами и заботами, почти одинокий во всём мире, но… Но при этом старательно перечитывавший Библию, чтобы посчитать, сколько раз Бог и Господь призывал его «радоваться и веселиться».
Спустя какое-то время преподобный Пол Форд со вздохом заставил себя вернуться из того далекого городка на Западе в свой кабинет, поправил лежащий перед ним чистый лист бумаги, взял в руку карандаш и уверенно начал писать:
«От Матфея, глава двадцать третья, стих 13–14 и 23». Тут он с досадой отбросил карандаш в сторону и подтянул к себе журнал, оставленный на столе его женой. Вяло принялся листать глянцевые страницы, равнодушно пробегая по ним глазами, пока его взгляд не зацепился за следующие строчки:
«Однажды отец, узнав о том, что его сын отказался с утра наколоть дров для матери, сказал ему:
– Том, я уверен, что ты с радостью пойдёшь сейчас и наколешь дров для матери.
Том, не возразив ни слова, пошёл, и наколол дров, и принёс их для своей матери. Почему он так легко, безо всяких уговоров сделал это? Да просто потому, что отец дал Тому понять, что нисколько не сомневается в том, что его сын поступит правильно. Но что, если бы, предположим, отец сказал иначе, например:
– Том, я слышал, ты утром отказался для матери дров наколоть? Мне стыдно за тебя! Иди и немедленно наколи дров!
Могу вас заверить, что после таких слов никто никаких наколотых дров от Тома не дождался бы».
Рассеянно скользнув глазами по тексту, священник дошёл до абзаца, который прочитал уже внимательнее.
«В чём сильнее всего нуждаются все люди, и мужчины, и женщины? В поощрении. Их уверенность в своих силах нужно поддерживать, а не разрушать. Не говорите людям об их недостатках – говорите об их достоинствах. Помогайте человеку освободиться от груза дурных привычек и неправильных представлений. Помогайте ему стать самим собой, поддержите всё лучшее, что есть в нём, и это поможет ему преодолевать трудности и двигаться к цели! Влияние человека доброго, отзывчивого, прекрасного душой может быть огромным, появление такого человека способно преобразить целый город… Люди излучают энергию, которая наполняет их умы и сердца. Энергия светлого, доброго человека рано или поздно обязательно сделает светлее и добрее каждого, кто общается с ним. Но если человек мрачен, ворчлив, если он зол на весь мир, то его тёмная недобрая энергия рано или поздно обернётся против него самого, причём вдвойне или втройне! Если вы ищете в других дурное, если ожидаете от них зла, вы его получите. Но если вы ищете в людях доброе и светлое – оно будет с вами… Поэтому дайте знать своему сыну Тому, что вы считаете его добрым и не сомневаетесь в том, что он с радостью наколет дров для своей матери, и уверяю вас, что Том охотно примется за дело!»
Священник отложил журнал, поднял голову, затем вскочил и принялся расхаживать по своему тесному кабинету. Спустя какое-то время он вновь уселся за стол и негромко воскликнул:
– С Божьей помощью я сделаю это! Я скажу всем моим Томам, что знаю: они будут рады наколоть дров! Я научу их радоваться этому так, что им станет не до того, чтобы заглядываться на чужие поленницы! У них ни времени, ни желания на это не будет! – Он схватил исписанные листочки с набросками будущей проповеди, разорвал их и выбросил в корзину для бумаг всех «книжников и фарисеев». Затем схватил карандаш и принялся быстро-быстро писать новые слова на новом, чистом листе бумаги.
…Проповедь, которую произнёс преподобный Пол Форд во время следующей воскресной литургии, стала пылким призывом ко всему лучшему и доброму, что есть в каждом мужчине, женщине и ребёнке, и нашла горячий отклик в их сердцах. А основой, стержнем проповеди стал один из тех восьмисот библейских «радующих» текстов, о которых рассказала священнику Поллианна:
«Радуйтесь о Господе и веселитесь, праведные, и восклицайте от радости все чистые сердцем»
Глава XXIIIНесчастный случай
Однажды по просьбе миссис Сноу Поллианна зашла в приёмную доктора Чилтона, чтобы уточнить название какого-то лекарства, которое миссис Сноу благополучно забыла. Нужно заметить, что до этого Поллианне бывать у доктора Чилтона не приходилось.
– Вот здесь вы и живёте? Никогда ещё не была у вас дома, сэр, – сказала она, с интересом осматриваясь вокруг.
– Да, здесь я и живу, – ответил доктор Чилтон, продолжая дописывать что-то на листке бумаги, – вероятно, чей-то рецепт. – Хотя какой это дом? Так, жалкое подобие дома, Поллианна. Просто пара комнат, и ничего больше. Какой же это дом?
Поллианна понимающе кивнула, сочувственно взглянула на доктора и со знанием дела произнесла:
– Для того чтобы стены и крыша стали домом, им нужны женская рука и сердце, присутствие в нём ребёнка и детский смех, я знаю.
– Как? – стремительно повернулся к ней доктор, забыв про свою бумажку.
– Так сказал мне мистер Пендлтон, – вновь кивнула Поллианна. – Ну, насчёт женской руки, сердца и насчёт смеха детского. Простите, доктор Чилтон, но почему вы не найдёте себе женской руки и сердца? А хотите детский смех? Я имею в виду Джимми Бина. Мистер Пендлтон не хочет его взять к себе, так может, вы?..
Доктор Чилтон рассмеялся, но как-то натянуто, натужно.
– Так значит, мистер Пендлтон утверждает, что настоящего дома не может быть без женской руки и сердца? – переспросил он, прищурив глаз. – Детский смех пока за скобки вынесем.
– Да. Он говорит, что без этого дом не дом, а просто здание. Груда камня. Так почему же вы не хотите, доктор Чилтон?
– Не хочу? Чего я не хочу? – спросил доктор, снова утыкаясь в свои бумаги.
– Найти для себя женскую руку и сердце. Ой, я совсем забыла, – смущённо покраснела Поллианна. – Наверное, сразу должна была вам сказать… Так вот, как выяснилось, много лет назад мистер Пендлтон вовсе не в тётю Полли был влюблён, поэтому мы не собираемся переезжать жить к нему. Помните, я говорила вам, что мы переезжаем, но я ошиблась. Надеюсь, вы никому об этом не рассказывали? – с тревогой в голосе спросила она.