Миссис Чилтон глубоко вздохнула и осторожно заметила, прикусив губу:
– Но, Поллианна, дорогая моя, не следует ожидать, что если они сёстры, то миссис Кэрью будет точно такая же мисс Уэтерби.
– Почему? Тётя Полли, почему? Они же сёстры! – удивлённо раскрыв глаза, возразила девочка. – А сёстры всегда похожи друг на друга, я так думаю. Вот у нас в благотворительном комитете сразу две пары сестёр было, и одни из них – близнецы. И они так похожи были, что никто не мог сразу сказать, кто это – миссис Пек или миссис Джонс. Легко различать их стало только после того, как на носу у миссис Джонс выросла бородавка. Тут уж чего проще – смотри, есть ли на носу бородавка, и сразу узнаешь, которая из сестёр перед тобой. Правда, миссис Джонс её бородавка ужасно не нравилась, просто ужасно, хотя я до сих пор не понимаю – а что в этой бородавке такого? Напротив, казалось бы, радоваться должна, что теперь её с сестрой не путают. Миссис Джонс, она у нас, между прочим, председателем комитета была, и до бородавки её раздражало то, что люди часто не к ней, а к сестре с разными вопросами обращались, и место почётное в церкви вместо неё миссис Пек уступали, и тосты не в её честь на торжественных обедах произносили. Казалось бы, радуйся, что у тебя теперь бородавка есть, так нет, я сама слышала, как миссис Уайт говорила миссис Роусон, что миссис Джонс буквально всё сделать готова, чтобы от этой бородавки своей избавиться, даже хоть жабу живьём проглотить. Скажи, тётя Полли, а правда, если жабу живьём проглотить, это поможет избавиться от бородавки на носу?
– Жабу? Нет, не поможет. Но послушай, Поллианна, притормози немного! Тебя просто не остановить, особенно если ты начинаешь рассказывать про своих леди из благотворительного комитета!
– Правда? – огорчилась девочка. – И тебе это неприятно, да, тётя Полли? Но я вовсе не хочу надоедать тебе своими разговорами о них, поверь. А вообще-то, даже если так, то на твоём месте я бы радовалась, а знаешь почему? Потому что когда я вспоминаю о них, то сама всегда радуюсь тому, что теперь не они меня воспитывают, а моя родная любимая тётя. Ведь это же должно тебя радовать, разве нет, а, тётя Полли?
– Да, да, дорогая моя, разумеется, я рада, очень рада, – натянуто улыбнулась миссис Чилтон и поспешила направиться к выходу из комнаты, потому что почувствовала вдруг, что вновь, как встарь, её начинает порой слегка раздражать бьющий через край оптимизм племянницы.
Затем между Белдингсвиллом и Бостоном началась активная переписка – взрослые оговаривали условия «зимовки» Поллианны в доме миссис Кэрью, а сама виновница всей этой суматохи тем временем встречалась со своими друзьями, чтобы попрощаться перед разлукой.
К этому времени в маленьком городке Белдингсвилл буквально все знали Поллианну, и почти все играли вместе с ней в радость. Но и те немногие, кто всё ещё оставался в стороне, не играли в эту игру не потому, что не знали её правил, а по каким-то своим, только им известным причинам. Короче говоря, весть о том, что Поллианна уезжает на зиму в Бостон, моментально разлетелась по всему городку, и всюду была встречена с сожалением или даже с неприятием, начиная от Нэнси, по-прежнему служившей на кухне у тёти Полли, до большого серого особняка на холме, в котором жил Джон Пендлтон.
Нэнси, не скрываясь, говорила всем и каждому – за исключением, правда, своей хозяйки, – что считает эту поездку Поллианны в Бостон полнейшей глупостью. Зачем отправлять девочку в шумный большой город, где и воздух грязный, и проклятых автомобилей полно, когда она с огромной радостью взяла бы её на зиму к себе на ферму «Уголки». Да-да, взяла бы, и пусть мисс Полли едет себе в Германию, если ей так уж приспичило.
А в большом доме на холме почти то же самое – только другими словами, разумеется – говорил Джон Пендлтон. При этом он, в отличие от Нэнси, не побоялся высказать всё это прямо в глаза миссис Чилтон. Не скрывал своего неудовольствия и двенадцатилетний Джимми Бин – этого бывшего беспризорника Джон Пендлтон взял к себе в дом по просьбе Поллианны и вскоре так сильно привязался к мальчику, что теперь усыновил его – это он, впрочем, сделал уже исключительно по собственному желанию.
– Только, можно сказать, вернулась сюда и уже опять уезжаешь, – упрекнул он при встрече Поллианну тем самым недовольным грубоватым тоном, каким обычно говорят мальчишки, когда стараются скрыть тот факт, что у них тоже есть сердце, и довольно ранимое.
– Неправда, я вернулась ещё в марте. И потом, не навсегда же я в Бостон уезжаю, только на зиму.
– А мне плевать, в марте или не в марте! Перед этим тебя здесь целый год не было! Да знай я, что ты едва появишься и сразу снова усвистишь, ни за что не стал бы помогать устраивать тебе такую встречу, когда ты из клиники возвращалась. Её, видишь ли, навроде как королеву встретили, с цветами, с оркестрой, а она снова хвостом фьють, и привет!
– Фу, как грубо, Джимми Бин! – возмутилась Поллианна, а затем добавила тоном, каким, наверное, поучала Буратино синеволосая Мальвина: – Во-первых, я вовсе не просила тебя устраивать мне торжественные встречи, а во-вторых, учись говорить правильно. Нормальные люди «навроде» не говорят, и «оркестра», да и насчёт «усвистишь» я тоже сильно сомневаюсь.
– А тебе-то какое дело до того, как я говорю, воображала?
– Что значит, какое дело? – ещё сильнее рассердилась Поллианна. – Ты же сам просил меня этим летом, чтобы я поправляла тебя, потому что мистеру Пендлтону очень хочется, чтобы ты говорил правильно. Просил или нет?
– Знаешь, если бы ты выросла, как я, в приюте, где всем на тебя наплевать, то, наверное, тоже говорила бы и «усвистишь», и «навроде». Ещё и похуже что-нибудь говорила бы! Просто ты росла среди целой кучи старых тёток, которым другого дела не было, как только следить за тем, как ты разговариваешь, вот и вся разница!
– Ну, знаешь, Джимми Бин! – вспылила Поллианна. – Во-первых, мои «тётки» из комитета вовсе не были старыми… точнее, не все они были старыми, – поспешила она уточнить, поскольку всегда привыкла говорить только правду. – А кроме того…
– А кроме того, я не Джимми Бин больше, – гордо задрав голову, перебил он.
– Не Джимми Бин? – растерялась Поллианна. – А кто же ты тогда?
– Я теперь Джимми Пендлтон. Мистер Пендлтон усыновил меня по всем правилам. Говорит, что давно уже хотел это сделать, да только у него руки никак не доходили. Но теперь дело сделано, амба! Я и мистера Пендлтона теперь просто «дядя Джон» зову… правда, всё ещё никак не привыкну к этому.
Джимми говорил всё так же обиженно и сердито, как прежде, но Поллианна моментально забыла о том, что они только что ссорились, и радостно захлопала в ладоши.
– Он тебя усыновил! Это замечательно! Наконец-то у тебя есть настоящая семья, которая будет любить тебя, заботиться… А ещё тебе не придётся никому объяснять, что вы с мистером Пендлтоном родственники – ведь фамилия-то теперь у вас общая! Ах, Джимми, я так рада, так рада!
Джимми вдруг резко сорвался с места и зашагал прочь от каменной оградки, на которой они сидели. Щёки у него пылали, на глазах блестели слёзы. Ведь это ей, Поллианне, он был обязан своим счастьем – огромным и так неожиданно свалившимся на его глупую голову. Она столько сделала для него, а он сказал ей… Боже, что он ей наговорил!
Юный мистер Пендлтон яростно пнул подвернувшийся ему под ногу камешек. Послал вслед ему второй камешек, третий. Постоял немного, затем решительно повернул назад и вернулся к продолжавшей сидеть на каменной оградке Поллианне.
– Спорим, что я первым добегу вон до той сосны? – как ни в чём не бывало сказал он.
– Вот и фигушки! – азартно откликнулась Поллианна, вскакивая на ноги.
Победителя им, правда, выявить не удалось – Поллианна вовремя вспомнила о том, что после выписки из клиники бег всё ещё остается для неё одним из запрещённых удовольствий. Впрочем, разве так уж важно это было для Джимми? Нет, конечно же. Ведь лицо его больше не пылало, и слёзы не щипали глаза. Он снова стал прежним Джимми, стал самим собой.
Глава IIIДоза Поллианны
Чем меньше времени оставалось до восьмого сентября – а это был день приезда Поллианны в Бостон, – тем сильнее начинала волноваться и нервничать миссис Кэрью. Собственно говоря, о своём согласии взять к себе девочку она начала жалеть с той самой минуты, когда дала его. Более того, буквально на следующий день она написала своей сестре, что хочет отменить договорённость, но Делла ответила, что уже поздно это делать, потому что и она, и доктор Эймс уже не только написали, но и отправили письма Чилтонам.
Вскоре пришло новое письмо, тоже, мягко говоря, не поднявшее настроения миссис Кэрью. Делла сообщала ей, что миссис Чилтон дала своё согласие и через несколько дней сама приедет в Бостон договориться о школе, которую будет посещать Поллианна, и проверит условия, в которых будет жить её племянница. Так что миссис Кэрью не оставалось ничего другого, как только смириться с неизбежным и позволить событиям идти своим чередом. Само собой, она постаралась как можно любезнее принять приехавших в Бостон Деллу и миссис Чилтон, хотя больше всего ей пришлось по душе то, что их визит оказался очень кратким. У миссис Чилтон оказалась ещё масса других дел в Бостоне.
Впрочем, то, что Поллианна приезжает восьмого, а не позднее, было, пожалуй, даже неплохо – у миссис Кэрью оставалось меньше времени ругать себя за то, что она мысленно называла «дурацкой уступкой Делле с её безумной затеей».
Знала ли Делла о настроении своей сестры? Знала, конечно, и, честно говоря, не была уверена в том, что история с приездом Поллианны закончится достаточно благополучно, – хотя держалась стойко и внешне сохраняла полнейшее спокойствие. Мы уже знаем, какие большие надежды Делла возлагала на Поллианну, и потому не станем упрекать её за то, что она решилась на отчаянный шаг: сразу же оставить девочку наедине со своей старшей сестрой. Едва сойдя с поезда, Делла прямо на перроне торопливо познакомила Поллианну с встречавшей их миссис Кэрью и немедленно распрощалась с ними, сославшись на массу неотложных дел. Улыбнулась, помахала ручкой и исчезла, оставив свою старшую сестру и маленькую девочку в лёгкой растерянности.