– Ты хочешь, наверное, сказать – это потому, что мы здесь одни, отрезаны от всего мира? – каким-то странным тоном заметила Сейди. Она, кстати говоря, была единственной, кто не усмехнулся, услышав неуклюжую фразу Поллианны. – И всё здесь такое настоящее, неподдельное, что невольно и мы становимся тоже настоящими и неподдельными, такими, какие есть.
– Да уж, да уж, – беспечно воскликнул Джимми. – Оченно и оченно глубокая мысль, как говорит Нэнси. А по-моему, дело не в этом. Просто здесь нет кумушек, которые сидели бы на каждом пеньке да обсуждали между собой, кто из нас куда пошёл, с кем и почему.
– Ну, Джимми, умеешь ты с небес на землю опустить, – со смехом упрекнула его Поллианна. – Чувства прекрасного в тебе не больше, чем в этом пеньке!
– А вот и неправда! Чувство прекрасного – это моя будущая профессия, если хочешь знать! – обиделся Джимми. – Как ты думаешь, смогу я построить плотину, если у меня нет этого самого чувства прекрасного? Или мост над водопадом?
– Ты прав, Пендлтон, без чувства прекрасного мост не построишь, – поддержал его Джейми тоном, заставившим всех примолкнуть. – А ведь мост – это самое главное… всегда.
Впрочем, молчание было недолгим, его очень скоро нарушила Сейди Дин.
– А мне гораздо больше нормальные водопады нравятся! – весело воскликнула она. – Без всяких мостов или смотровых площадок! Они только вид портят!
Все засмеялись, возникшая было напряжённость исчезла. Затем миссис Кэрью поднялась на ноги и объявила:
– Ну всё, детки. Теперь ваша старая строгая бонна говорит, что всем пора на бочок, в кроватку!
И, весело пожелав друг другу доброй ночи, компания разошлась по палаткам.
Так проходил день за днём. Для Поллианны это было чудесное время, и самым прекрасным в нём была радость общения друг с другом. Конечно, это общение каждый раз было разным в зависимости от того, с кем она общалась, но радостным – всегда. С Сейди они говорили о новых домах-общежитиях для молодых работниц и восхищались работой, которую проводит миссис Кэрью. Кроме того, Поллианна узнала кое-что о пожилых родителях Сейди, о городке, в котором они живут, о той радости, которую она смогла внести в их жизнь благодаря своей новой работе.
– И всё это благодаря тебе, – сказала однажды Сейди, на что Поллианна решительно возразила, покачав головой:
– Глупости! Это заслуга миссис Кэрью, я здесь ни при чём.
С миссис Кэрью Поллианна тоже говорила о домах-общежитиях и о том, что ещё можно сделать для того, чтобы облегчить жизнь работающим девушкам. Но однажды во время прогулки по вечернему лесу миссис Кэрью вдруг заговорила о том, как изменилась к лучшему её собственная жизнь.
– И всё это благодаря тебе, – слово в слово повторила она то, что уже было сказано Сейди.
Поллианна и на этот раз не захотела ничего слушать, и поспешила перевести разговор на Джейми: ведь это он изменил жизнь миссис Кэрью, а не она, правда же?
– О, Джейми просто прелесть, – с нежностью откликнулась миссис Кэрью. – Я его полюбила как собственного сына. Наверное, он стал мне ещё дороже, пожалуй, чем если бы действительно был сыном моей покойной сестры.
– Пожалуй? Значит, вы всё-таки не уверены, что он тот самый Джейми?
– Не знаю, – растерянно ответила миссис Кэрью. – Наверняка мы этого так и не выяснили. Иногда я уверена, что это он, а в следующую минуту уже начинаю сомневаться. Но сам он, милый мой мальчик, свято верит в то, что он и есть тот самый Джейми. Одно я могу сказать наверняка: он не обычный беспризорник, каких пруд пруди на улице. Нет, чувствуется, что он из хорошей семьи, есть в нём то, что называется породой. В Джейми есть врождённая интеллигентность, воспитанность. А с какой жадностью он учится всему, если бы ты только знала!
– Понимаю, понимаю, – кивнула Поллианна. – Но если вы так глубоко, так искренне любите его, то не всё ли равно, в конце концов, тот он Джейми или нет?
Миссис Кэрью посмотрела на неё со знакомым, прежним выражением тоски и душевной боли в глазах.
– Во всём, что касается Джейми, это так, разумеется, – вздохнула она. – Вот только порой я вдруг задумываюсь: ведь если он не наш Джейми, то где тогда настоящий Джейми Кент? Жив ли он? Здоров ли? Счастлив ли он хотя бы чуть-чуть? Любит ли его кто-нибудь? И тогда я начинаю вновь сходить с ума. Знаешь, мне кажется, я всё на свете отдала бы за то, чтобы знать – понимаешь, знать! – что этот мальчик действительно Джейми Кент!
Позже Поллианна не раз вспоминала об этом разговоре, когда общалась с Джейми, который действительно был убеждён в том, что он настоящий Джейми Кент.
– Я так чувствую, и всё тут, – сказал он однажды Поллианне. – Верю, что я и есть Джейми Кент. Давно уже в это верю. Так давно, что окажись иначе, я, наверное, не смогу этого вынести. Ну то есть, если вдруг узнаю, что я не Кент, понимаешь? А миссис Кэрью!.. Она столько сделала для меня, столько сделала, страшно подумать даже, что будет, если после всего этого окажется, что я ей… чужой.
– Но она любит тебя, Джейми. Очень сильно любит.
– Я знаю, и от этого мне было бы ещё больнее… потому что это и её очень сильно ранило бы. Ей же хочется, чтобы я был настоящим Джейми. Хочется, я знаю. Ах, если бы только я мог сделать для неё что-нибудь… Что-то такое, чтобы она могла гордиться мной. Хотя бы зарабатывал себе на жизнь, как положено настоящему мужчине, что ли! Но только что я могу заработать с… этим вот? – и он, горько улыбнувшись, похлопал ладонью по костылям.
Поллианна была потрясена. Поллианна была глубоко огорчена. Впервые за всё время их знакомства Джейми вдруг так открыто и с таким отчаянием заговорил о том, что он калека. Поллианна принялась лихорадочно придумывать, что ей сказать, чтобы поддержать его, но Джейми опередил её. Лицо его прояснилось, и он совершенно другим, весёлым тоном воскликнул:
– Всё, выброси из головы! Забудь, что я тебе тут наговорил. Прости меня, и пусть игра тоже простит меня за такую ересь. Я очень рад тому, что у меня есть костыли. Да-да-да, очень рад, потому что ходить на них куда приятнее, чем сидеть в инвалидном кресле.
– Скажи, ты всё ещё пишешь свою Весёлую книгу? – слегка дрожащим от волнения голосом спросила Поллианна.
– А как же! У меня уже целая библиотечка этих Весёлых книжек собралась, – охотно ответил Джейми. – И все в одинаковых кожаных тёмно-красных переплётах – кроме одной, самой первой. Того маленького старого блокнота, который мне когда-то подарил Джерри.
– Джерри! Я давно собиралась спросить, как у него дела? Где он, что с ним? – воскликнула Поллианна.
– Он по-прежнему в Бостоне, выражается так же… цветисто, как раньше, хотя теперь старается тщательнее следить за языком. Он, видишь ли, всё так же в газетном бизнесе, но только теперь не продаёт новости, а добывает их. Проще говоря, его взяли на работу репортёром. Теперь он целыми днями рыщет по городу, вынюхивает, не случилось ли что где-нибудь. Он доволен своей новой работой, ещё как доволен. Я теперь могу помогать ему и мамусику, и это меня очень радует, сама понимаешь. Мамусик, например, сейчас в клинике, там лечат её ревматизм.
– Ну и как? Ей лучше?
– О, намного лучше. Вскоре выпишется из клиники и будет жить вместе с Джерри, вести домашнее хозяйство. А Джерри пойдёт учиться, ему нужно навёрстывать всё то, что он упустил за последние годы, когда в школу не ходил. Джерри позволил мне заплатить за его учёбу, но только с условием, что эти деньги он берёт у меня в долг и потом отдаст. Иначе никак не соглашался.
– Ясное дело, – одобрительно кивнула Поллианна. – Я на его месте тоже по-другому не согласилась бы. Хуже нет, когда на тебе висят долги, с которыми ты не можешь расплатиться. Очень хорошо знаю, что это такое. Вот почему мне так сильно хочется помочь тёте Полли, которая сейчас в трудном положении, – хоть как-то отплатить за всё, что она для меня сделала.
– Ну так этим летом ты и помогаешь ей, разве нет?
– Да, этим летом я как бы держу пансион… – поиграла бровями Поллианна и со смехом добавила, поведя руками вокруг: – Очень похожа я сейчас на занятую по уши хозяйку пансиона, верно? А тётя Полли запугала меня до полусмерти рассказами о том, что за жизнь меня ждёт, когда «эти пансионеры приедут».
– И что тебя ожидало? – живо заинтересовался Джейми.
– Нет, этого тебе лучше не знать, – решительно покачала головой Поллианна. – Военная тайна. Однако… – она перестала улыбаться и вновь посерьёзнела. – Лето скоро кончится, и моя работа вместе с ним. Вы уедете, и нужно уже сейчас думать над тем, что я буду делать зимой. Кстати, я уже, кажется, придумала. Знаешь, что я решила? Буду писать рассказы.
– Ты… – резко повернулся к ней Джейми. – Что ты будешь делать?
– Рассказы писать. И продавать их в журналы. За деньги. Ну что ты так удивляешься? Думаешь, не смогу? Неправда! Многие пишут, и я смогу. Я знала в Германии двух девушек, которые пишут рассказы для журналов. Что я, хуже их, что ли?
– А ты когда-нибудь уже пробовала писать? – каким-то странным тоном поинтересовался Джейми.
– Если честно, нет, не пробовала ещё, – призналась Поллианна и тут же принялась оправдываться, заметив, как скептически поджал губы Джейми: – Но ты же знаешь, что сейчас у меня на всё лето пансионеры приехали. Не могу же я два дела сразу делать!
– Само собой, само собой, – со скрытой усмешкой подтвердил Джейми.
– Думаешь, у меня не получится? – с упрёком взглянула на него Поллианна.
– Я этого не говорил.
– Ага, не говорил. Но подумал, я же вижу. Только не понимаю почему? Почему я не смогу писать? Это же не оперные арии петь, в конце концов, или на рояле играть. Тут и голос не надо иметь, и ноты знать не обязательно.
– А мне кажется, что это как раз похожие вещи. Очень даже похожие, – негромко сказал Джейми, глядя куда-то вдаль.
– Как это? Нет, я не понимаю. Послушай, Джейми, чтобы писать, нужен только карандаш и бумага. При чём тут умение играть на рояле или на скрипке – дай бог терпения этим музыкантам!