После небольшой паузы Джейми ответил ей, всё так же негромко и по-прежнему глядя вдаль:
– Писатель не на рояле играет и не на скрипке. Бери выше, Поллианна. Писатель трогает своими пальцами самый удивительный инструмент – струны великого сердца мира. Всего мира, понимаешь? Если твоё прикосновение к этим струнам окажется искусным, ты заставишь смеяться или плакать всех, кто прочитает твой рассказ – сейчас или спустя много лет: сто, двести, триста… Если нет – твою историю тут же забудут, а то и вообще не станут дочитывать до конца. Так что работа писателя – большое искусство, научиться которому куда труднее, чем на скрипочке пиликать.
Поллианна судорожно вздохнула, на глазах у неё заблестели слёзы.
– Ах, Джейми, как хорошо ты сказал! Ты всегда умеешь так сказать… Знаешь, мне это никогда и в голову не приходило. Пусть это трудно, но я хочу научиться писать. И буду учиться. Может, получится у меня, может, нет – теперь уже не знаю. Но я прочитала много рассказов в журналах, очень много, и думаю, что смогла бы писать как минимум не хуже. Мне нравится рассказывать разные истории. Я часто повторяю, например, те, что услышала от тебя. Повторяю их – и снова смеюсь или плачу, как тогда, когда впервые услышала их.
– Мои истории действительно заставляют тебя смеяться или плакать, Поллианна? – стремительно повернулся к ней Джейми.
– Конечно, всегда. Да ты и сам это знаешь, Джейми. Они всегда завораживали меня, твои истории, ещё со времен наших с тобой посиделок в городском парке. Никто не умеет рассказывать истории лучше тебя. По большому счёту, это ты должен писать рассказы, а не я. Послушай, Джейми, а почему ты не пишешь, а? У тебя очень здорово получилось бы, я знаю!
Джейми не ответил. Возможно, он просто не услышал слов Поллианны, потому что его внимание отвлёк бурундук, как раз в это время деловито перебегавший поляну и скрывшийся за кустами.
Но не только с Джейми, не только с миссис Кэрью или Сейди Дин прогуливалась, беседуя, Поллианна. Довольно часто её спутниками становился кто-то из Пендлтонов: Джимми или Джон.
Джон Пендлтон… Теперь Поллианна поняла, что никогда прежде не знала его по-настоящему. Здесь, в походном лагере, не осталось и следа от его былой угрюмой замкнутости – Джон Пендлтон купался, ловил рыбу и ходил по лесу с мальчишеским задором и энергией, ни в чём не уступая в этом даже Джимми. А по вечерам ничуть не хуже самого Джейми рассказывал у костра то уморительно смешные, то страшные, до мурашек по коже истории о своих странствиях по свету.
– Расскажите нам про «пустыню Сары», – со смехом попросила его однажды вечером Поллианна, вспомнив смешную оговорку Нэнси, и он рассказал, конечно же.
Но всего интереснее Поллианне становилось, когда Джон Пендлтон во время их совместных прогулок вдвоём начинал говорить о её матери, которую в своё время хорошо знал и горячо любил – безответно, к его великому сожалению. К огромному удивлению Поллианны, он никогда прежде не говорил о своей давней любви так откровенно, как сейчас. Вероятно, это оказалось неожиданностью и для самого Джона Пендлтона, потому что он сказал однажды:
– Сам не понимаю, почему я рассказываю тебе всё это.
– Но мне очень интересно и приятно слышать, как вы говорите о маме, – тихо ответила ему Поллианна.
– Да, я догадываюсь, однако мне, наверное, не следовало бы делать это. Вероятно, мне голову кружит то, как ты похожа на свою маму. Ты очень, очень похожа на неё, моя дорогая.
– Я? На неё? Но, насколько я знаю, моя мама была красивой, – удивлённо воскликнула Поллианна.
– Она действительно была очень красивой, – загадочно улыбнулся Джон Пендлтон.
– Ну вот видите, – пожала плечами Поллианна. – Значит, я никак не могу быть на неё похожа.
– Знаешь, Поллианна, – рассмеялся Джон Пендлтон. – Если бы это сказала мне любая другая девушка, я ответил бы ей… Впрочем, не важно, что бы я ей ответил. А ты, Поллианна… ты бедная, некрасивая маленькая… волшебница, вот ты кто!
– Не нужно так на меня смотреть, мистер Пендлтон, и дразнить меня тоже не надо, – с упрёком взглянула на него Поллианна. – Мне очень хотелось бы быть красивой, но… Короче, глупости всё это. В конце концов, у меня, слава богу, и голова на плечах есть, и зеркало тоже.
– Тогда я очень советую тебе чаще смотреться в него в то время, когда ты говоришь, – наставительно поднял указательный палец Джон Пендлтон.
– Ой, то же самое мне недавно Джимми сказал. Слово в слово! – Поллианна широко раскрыла глаза от удивления.
– Вот чертёнок! Снова обскакал меня! – строго заметил Джон Пендлтон, а затем, неожиданно изменив тон, добавил тихо и нежно: – У тебя глаза и улыбка твоей мамы, Поллианна. Поэтому для меня ты красавица.
Поллианна ничего не смогла ответить, глаза её неожиданно наполнились слезами.
Но как бы высоко ни ценила Поллианна разговоры с Джоном Пендлтоном, ещё интереснее ей было общаться с Джимми. Если честно, им даже разговаривать было не обязательно, они и без слов отлично понимали друг друга. Сердцем чувствовали, как это бывает с давними и близкими друзьями. Поллианне рядом с ним было легко и просто – Джимми всегда всё понимал, ему ничего не нужно было объяснять. И мучительного сочувствия, которое так мешало ей при разговорах с Джейми, у Поллианны не возникало. Какое сочувствие, если Джимми вырос высоченным, здоровым, сильным и красивым парнем? Таким нужно завидовать, а не жалеть их. К тому же Джимми был вполне счастлив. Он не горевал о давным-давно исчезнувшем племяннике, как миссис Кэрью. Джимми мог плавать и бегать, не думая о костылях. Он мог ездить верхом и водить машину. У него, наконец, был свой дом и своя, любящая его семья. Так что если с кем и могла отдохнуть душой Поллианна, так именно рядом с беззаботным и свободным как птица Джимми!
Глава XXIII«Привязанный к двум палкам»
Это случилось в самый последний день их беззаботной лагерной жизни. Себя и только себя корила Поллианна за то, что произошло, только себя считала виноватой в том, что появилось облачко, бросившее печальную тень на их замечательное путешествие.
«Ах, как бы мне хотелось, чтобы мы уехали отсюда раньше, позавчера», – то и дело мысленно повторяла она.
Но они не уехали домой позавчера, и то, чему суждено было случиться, случилось.
Ранним утром в тот день они отправились в дальний, почти за три километра, «поход на реку». Так всё и началось.
– Наловим много рыбы, пожарим и съедим, – бодро напевал Джимми, и все качали головами в такт его незамысловатой песенке. Смеясь и весело перекрикиваясь, они шли по узкой лесной тропинке вслед за Джимми, который лучше всех знал дорогу.
Вначале Поллианна шла сразу позади Джимми, но постепенно начала пропускать остальных, перемещаясь ближе к Джейми, который ковылял замыкающим. По лицу Джейми Поллианна догадывалась, что дорога даётся ему тяжело, что он держится из последних сил. При этом она отлично понимала, что, предложи она ему свою помощь напрямую, Джейми гордо откажется, а помочь ему нужно. Поэтому она начала притормаживать возле какого-нибудь камня или поваленного поперёк дороги дерева, делала вид, что не может перебраться через эту преграду, и просила Джейми помочь. Он, естественно, с радостью помогал и очень гордился собой, хотя кто кого при этом перетаскивал через препятствие… Сами понимаете.
Выйдя из леса, они некоторое время шли вдоль довольно высокой старой каменной стены, за которой на позолоченном солнцем лугу паслись коровы, а вдалеке стоял маленький, словно кукольный, фермерский дом с множеством пристроек. Словом, идиллия. Пастораль.
Внезапно Поллианна увидела густые заросли золотарника – пушистых жёлтых цветов, похожих на мимозу и пахнущих мёдом.
– Погоди, Джейми! Я нарву золотарника, – попросила Поллианна. – Такой красивый букет для пикника получится – просто загляденье!
Она залезла на каменную стену и легко спрыгнула с неё по другую сторону.
Просто удивительно, как притягивал её к себе золотарник! Сорвав одну ветку, дурманящую голову своим запахом, Поллианна заметила чуть поодаль другую, ещё более пышную и красивую, и потянулась за ней, время от времени успокаивая Джейми криками, дескать, сейчас, ещё минуточку подожди. Как назло, в этот день на Поллианне был надет ярко-красный свитер… Почему «как назло», она поняла, лишь когда услышала отчаянный крик Джейми, а вслед за ним – дикий рёв и гулкий топот тяжёлых копыт разъярённого быка.
То, что произошло потом, Поллианна могла вспомнить лишь урывками. Она, конечно, сразу бросила золотарник и побежала. Побежала к стене, на крик Джейми, и, к счастью, не потеряла направление – быть может, как раз благодаря этому крику. Бежала быстро, как никогда, пожалуй, в жизни не бегала. Смутно помнила, что пару раз споткнулась, но чудом удержалась на ногах. Слышала приближающийся топот копыт, видела – где-то далеко-далеко, как ей казалось, – искажённое от крика, испуганное лицо Джейми. Затем услышала голос Джимми, он кричал, что идёт на помощь.
Стук копыт приближался. Каменная стена маячила где-то вдали, глаза заливал пот, ноги подкашивались. Потом её подхватили сильные руки, прижали к груди, в которой бешено колотилось сердце. Она почему-то сразу поняла, что это руки Джимми и это его сердце. Потом всё вспоминалось совсем уж как-то размыто – хриплые крики, грохот копыт, чьё-то жаркое дыхание – Джимми? Быка? Поллианну подбросило вверх, поволокло куда-то, внизу и в стороне пронеслась массивная, пыхтящая, как паровоз, туша. Потом снова полёт и, наконец, падение уже по другую, безопасную сторону каменной стены. Из тумана выплыла голова склонившегося над нею Джимми, он осторожно тряс её за плечи и спрашивал, жива ли она.
В себя Поллианна пришла быстро, почти сразу.
Она залилась истерическим, похожим на рыдания смехом, высвободилась из объятий Джимми, бодро поднялась на ноги и ответила:
– Жива, жива. Благодаря тебе, Джимми. Я в порядке. В полном порядке. Ах, до чего же я рада, рада, рада видеть тебя! И голос твой слышать! Послушай, это было что-то невероятное! Как это тебе удалось, Джимми? Ты прямо герой! – бессвязно тараторила Поллианна.