поступит.
Принятое решение представлялось Джимми героическим и ужасно благородным, отчего, засыпая в ту ночь, он чувствовал не только оглушающую пустоту, но и какую-то смутную радость.
Но гордился собой Джимми недолго, и радость его тоже очень быстро прошла. Оказалось, что мученичество в теории, которое он для себя выбрал, и мученичество, так сказать, практическое, повседневное – это совершенно разные вещи. Ничего нового в этом, собственно говоря, нет, эту разницу с незапамятных пор так или иначе прочувствовали буквально все кандидаты в мученики. Легко было Джимми представлять, лёжа в темноте, как он предоставит Джейми шанс завоевать сердце Поллианны. Но когда дело доходило до того, чтобы оставить Поллианну и Джейми наедине, ноги Джимми словно прирастали к земле и не желали его слушаться. Кроме того, Джимми стал замечать всё больше признаков того, что и Поллианна неравнодушна к Джейми, а не только он к ней, вот ведь в чём дело! И, наконец, словно в подтверждение его самых худших опасений у него состоялся разговор с Сейди Дин, которой, как оказалось, тоже было что сказать по этому поводу.
В тот день все ушли на теннисный корт, лишь Сейди почему-то осталась в саду и сидела одна на скамье, когда к ней подошёл Джимми.
– Ты следующая играешь в паре с Поллианной? – спросил он.
– Поллианна сегодня больше не будет играть, – отрицательно покачала головой Сейди.
– Не будет? – нахмурился Джимми. Он собирался после Сейди сам сразиться с Поллианной. – А почему?
Сейди Дин немного помолчала, словно борясь с собой, потом ужасно официальным тоном ответила:
– Вчера Поллианна сказала мне, что, по её мнению, мы слишком много играем в теннис, и это нехорошо… по отношению к мистеру Кэрью, который не может играть. По известной всем нам причине.
– Ну, эту причину-то я знаю, само собой, но… – Джимми растерянно замолчал, ещё сильнее нахмурился, а затем вздрогнул от неожиданности, когда Сейди очень горячо и взволнованно заговорила вновь:
– Но мистер Кэрью вовсе не хочет, чтобы она перестала играть из-за него. Он вообще не хочет, чтобы кто-нибудь из нас как-то по-особому относился к нему. Его очень задевает, когда кто-то напоминает ему о том, что он калека. Это очень больно ранит мистера Кэрью, а Поллианна этого не понимает. Она не понимает, но зато понимаю я! А ей только кажется, что она понимает…
Было в этой сбивчивой речи что-то такое, что задело сердце Джимми, заставило его болезненно сжаться. Он внимательно взглянул в лицо Сейди, хотел задать вопрос, сдержался, но, поколебавшись ещё немного, всё же спросил, пряча своё смятение за беспечной вроде бы улыбкой:
– Не хотите ли вы сказать, мисс Дин, что Поллианна и Джейми испытывают некий… э… особый интерес друг к другу? Ну, вы понимаете, что я имею в виду?
– У вас что, глаз нет, что ли? – с насмешкой взглянула на него Сейди. – Она просто обожает его! То есть, – быстро исправилась она, – они оба друг друга… обожают, я хотела сказать.
Хмыкнув в ответ что-то неопределённое, Джимми повернулся и отошёл, ему совершенно не хотелось продолжать этот разговор, совершенно. При этом повернулся Джимми так резко, так стремительно, что не заметил, что Сейди точно так же поспешно опустила голову и принялась пристально разглядывать траву у себя под ногами, словно что-то искала в ней взглядом. Проще говоря, ей тоже не хотелось продолжать разговор.
Разумеется, Джимми Пендлтон принялся убеждать себя в том, что всё, что наговорила Сейди, – это вздор, полная чепуха и совершеннейшая неправда. Убедить себя ему не удалось – он не мог забыть её слова, они колоколом гудели у него в голове, усиливая подозрения Джимми, особенно когда он видел Поллианну и Джейми вдвоём. Не в силах ничего с собой поделать, Джимми тайком следил за выражением их лиц, вслушивался в интонации долетавших до него голосов. Ничем хорошим такие шпионские игры, как правило, не кончаются: вскоре Джимми окончательно убедил себя в том, что между Поллианной и Джейми действительно что-то есть, что Сейди была права, и они обожают друг друга. «Вот и всё, – сказал себе Джимми. – Вот и всё». Чувствуя свинцовую тяжесть на сердце, он решил, что Поллианна потеряна для него навсегда.
После этого для Джимми наступили тревожные дни. Совсем не появляться в доме Харрингтонов он не мог, иначе там могли догадаться о его тайне. Но видеть Поллианну, находиться в одной компании с ней стало для него пыткой. Ему было неприятно общаться и с Сейди Дин – после того, как она открыла ему глаза на отношения Поллианны и Джейми. Общество Джейми отпадало само собой, и получилось, что из всей былой команды только миссис Кэрью осталась для него единственной возможной собеседницей. Справедливости ради следует заметить, что она одна стоила всех остальных, вместе взятых. То весёлая, то серьёзная, она, казалось, всегда чувствовала настроение Джимми и могла попасть в унисон с ним. А сколько интересного она знала о мостах! Да, о тех самых мостах, которые собирался строить Джимми!.. Умная, доброжелательная, она всегда удивительно точно находила самые нужные, самые правильные слова, способные хотя бы слегка успокоить разбитое сердце Джимми. Он настолько привык доверять миссис Кэрью, что однажды едва не рассказал ей про свой Конверт – этому помешал вошедший в гостиную Джон Пендлтон. Порой Джимми думал, что умение Джона Пендлтона появиться в самый неподходящий момент сродни какому-то наваждению. Правда, потом он вспоминал, как много сделал для него Джон Пендлтон, и ему становилось стыдно.
Ах да, Конверт…
История Конверта уходила корнями в далёкое детство Джимми, и он никогда никому не рассказывал о нём – только Джону Пендлтону, и только один раз, незадолго до того, как тот усыновил Джимми. Конверт… Это был действительно конверт из плотной бумаги, запечатанный большой красной сургучной печатью. Внутри пухлого Конверта хранились, судя по всему, какие-то бумаги, а на самом Конверте, который передал Джимми его отец, отцовской рукой было написано:
«Моему мальчику Джимми. Не вскрывать до его тридцатилетия. В случае смерти – вскрыть немедленно».
Порой Джимми ломал себе голову, строил самые разные догадки относительно скрытой в Конверте тайны, потом надолго забывал о нём, занятый другими делами. Пока Джимми жил в приюте, он прятал Конверт под подкладкой своей курточки, опасаясь, что его могут отнять. Когда о Конверте узнал Джон Пендлтон, он предложил положить его в сейф.
– Кто знает, какую ценность имеет то, что хранится внутри Конверта, – заметил тогда с улыбкой Джон Пендлтон. – Во всяком случае, твой отец очень хотел, чтобы Конверт не потерялся, поэтому давай положим его туда, где он будет в целости и сохранности.
– Конечно, сэр, – легко согласился Джим. – Хотя, если честно, не думаю, что там может быть что-то действительно ценное. Мой отец был бедняком, а какие у бедняков ценности?
Именно об этом Конверте Джимми и собирался рассказать миссис Кэрью, когда им помешал Джон Пендлтон.
«А может, даже хорошо, что я ей ничего не рассказал о Конверте, – размышлял Джимми по дороге домой. – А то подумала бы ещё, что у моего отца было… как это говорят… тёмное пятно в биографии: тюрьма или что-то такое. А мне вовсе не хочется, чтобы она так о нём подумала».
Глава XXVПоллианна и её игра
В середине сентября миссис Кэрью, Джейми и Сейди Дин распрощались со своими гостеприимными хозяевами и укатили в Бостон. Поллианна знала, что будет скучать по ним, однако вздохнула с облегчением, когда их поезд отошёл от платформы белдингсвиллской станции и скрылся вдали, оставив после себя лишь быстро тающие в небе облачка сизого дыма. Разумеется, Поллианна никому не призналась бы в том, что чувствует огромное облегчение, и пыталась оправдаться даже перед самой собой.
«Разве я не люблю их? Люблю, искренне люблю, всех троих, – вздохнула она. – Просто… Просто мне ужасно жаль Джейми, и потом… я очень, очень устала и поэтому буду рада – самую чуточку! – снова пожить как в старину. Тихо, мирно, в компании Джимми».
Однако пожить тихо-мирно в компании Джимми не получилось. Точнее сказать, первое время после отъезда гостей дни Поллианны текли действительно спокойно, однако без Джимми. Сначала он надолго исчез, потом начал изредка появляться в доме Харрингтонов, но стал при этом совершенно не похож на старого доброго Джимми. Теперь это был нервный, дёрганый молодой человек с воспалёнными глазами – то угрюмый, то взвинченно-весёлый, то молчаливый – слова из него не выжмешь, то болтливый, как сорока. Странный, одним словом. Впрочем, и он вскоре исчез на всю зиму – уехал в Бостон, в Технологический институт, учиться.
Джимми уехал, и только тогда Поллианна остро почувствовала вдруг, как ей не хватает его. Даже не видя Джимми, знать, что он в городе, рядом, было намного легче, чем ощущать ужасную пустоту вокруг. Даже непредсказуемые переходы Джимми от мрачного ворчания к истеричной весёлости были лучше тяжёлого холодного безмолвия. Поллианна мучилась. Поллианна поражалась самой себе, и продолжалось это до того момента, пока она однажды с пылающими от стыда щеками и горящими глазами не прикрикнула сама на себя: «Ну вот что, Поллианна Уиттер! Можно подумать, что ты по уши влюбилась в Джимми Бин-Пендлтона. Остановись! Неужели ты ни о чём, кроме него, думать не можешь? Мозги у тебя заело, да?»
И она стала делать всё, что в её силах, чтобы выбросить из головы этого Джимми Бин-Пендлтона и всё, что было с ним связано. Забыть, забыть, забыть. И так уж случилось, что в этом ей неожиданно помогла тётя Полли.
После отъезда «пансионеров» тётя Полли вернулась к своему любимому занятию – принялась подсчитывать деньги и горевать по поводу их нехватки.
– Ах, не знаю, Поллианна, право, не знаю, что с нами дальше будет, – всё чаще повторяла она. – Ну да, конечно, мы заработали кое-что на пансионерах этим летом, и кое-какие проценты на мои оставшиеся вклады в банке тоже набегают, но боюсь, что эти выплаты в любой момент могут прекратиться, а там и «летние» деньги закончатся. И что тогда? По миру пойдём? Ах, если бы придумать что-то такое, что может принести нам