В тот вечер, лёжа в постели, Поллианна плакала. Долго плакала, пока не заснула.
Как известно, утро вечера мудренее, и Поллианна решила взять себя в руки и трезво оценить ситуацию. Она даже попыталась улыбнуться и сыграть в радость. Припомнились, всплыли из глубины памяти слова, сказанные много лет назад замечательной, милой Нэнси: «Знаешь, мисс Поллианна, если кто уж точно не захочет в твою игру в радость играть, так это парочка влюблённых, которые поссорились да и разбежались друг с другом».
«Ну мы, положим, не ссорились и не разбегались, да и не влюблённые мы с ним, – краснея от смущения, размышляла Поллианна. – И вообще, мне радоваться надо тому, что он рад и что она рада, только…»
Но даже самой себе досказать эту мысль до конца она не решилась.
Убедив себя в том, что Джимми и миссис Кэрью влюблены друг в друга, Поллианна придирчиво принялась выискивать любые, малейшие подтверждения этому. И, представьте себе, находила их – во всяком случае, так ей казалось.
Прежде всего, её внимание привлекли строчки из письма миссис Кэрью, которая однажды написала ей.
«Я часто вижусь с твоим другом, молодым Пендлтоном. Знаешь, Поллианна, с каждым днём он начинает мне всё больше нравиться. И что самое странное – меня не покидает, напротив, только крепнет ощущение, что я уже виделась с ним или знала его раньше»
Миссис Кэрью и в следующих письмах упоминала о Джимми – слишком часто, по мнению Поллианны, упоминала. Неумышленно вроде бы, но… и неспроста же ведь? Чем дальше, тем сильнее Поллианна убеждалась – или, точнее, убеждала себя – в том, что для миссис Кэрью присутствие Джимми в её доме стало чем-то само собой разумеющимся. Вам ещё нужны какие-то доказательства, что у них роман? Да пожалуйста!
Джон Пендлтон. Он не может зайти в гости без того, чтобы не поделиться рассказами о своём Джимми и миссис Кэрью – что они сделали вместе, что они задумали, куда ходили, что видели и тра-ла-ла, тра-ла-ла. Вообще, если честно, мистер Пендлтон ни о ком и ни о чём, пожалуй, больше и не говорил, только про Джимми и миссис Кэрью, про миссис Кэрью и Джимми. У него попросту нет других тем для разговора – с чего бы это, а?
Вам всё ещё мало? Хорошо. Возьмём письма Сейди Дин. О чём она пишет? Разумеется, о том, как замечательно Джимми помогает миссис Кэрью с её Домом для работающих девушек и что он вообще частый гость у них.
Даже Джейми – Джейми! – и тот писал ей в своём любимом «телеграфном» стиле.
«Сейчас десять часов. Сижу один. Жду, когда вернётся домой миссис Кэрью. Она укатила на очередную вечеринку. В свой Дом для работниц. С Пендлтоном, само собой. Куда же она без него?»
А вот письма от Джимми она получала реже, чем от всех остальных.
«Что ж, – говорила себе по этому поводу Поллианна. – Радоваться надо, что он так редко пишет. Очень интересно мне знать, что они там вместе с миссис Кэрью для тех девушек делают! Ни о чём другом он всё равно не пишет, так что пусть как можно реже письма шлёт, только рада этому буду!»
Глава XXVIIДень, когда Поллианна не играла
Зима понемногу шла к концу. Миновал морозный январь, за ним метельный февраль, и настал пасмурный слякотный март с его унылым, завывающим за окнами старого дома ветром и скрипящими, действующими на нервы ставнями.
Играть в радость в такие дни было очень сложно, однако Поллианна играла – упорно, честно, порой через стиснутые зубы. К тому же игру совершенно забросила тётя Полли, отчего самой Поллианне становилось ещё труднее играть. Тётя Полли к концу зимы была совершенно не в форме – подавленная, грустная, увядшая. И нервная. То раздражалась по мелочам, то впадала, как в спячку, в мрачную задумчивость.
Поллианна всё ещё надеялась получить в апреле какой-нибудь приз за свой рассказ, хотя о первом призе уже не мечтала. От этой мечты её излечили другие её рассказы, разосланные в разные журналы, но возвратившиеся с одинаковыми отказами. И каждый новый отказ всё сильнее заставлял Поллианну сомневаться в том, что она когда-нибудь получит Нобелевскую премию по литературе.
«Ну что же, зато можно радоваться тому, что я ничего не говорила тёте Полли о том, что собираюсь стать писательницей, – бодро убеждала себя Поллианна, вертя в руках очередной стандартный бланк отказа («благодарим за внимание, но вынуждены отклонить…»). – Раз она ничего не знает, так и огорчаться ей не придётся!»
Вся жизнь Поллианны в эти зимние месяцы вращалась вокруг тёти Полли с её «настроениями» и капризами. Впрочем, сама тётя Полли вряд ли сознавала, каким тяжёлым человеком стала и как несладко приходится её племяннице.
Высшей точки события достигли в один из особенно мрачных, совершенно отвратительных мартовских дней. Проснувшись утром, Поллианна, как всегда, первым делом взглянула в окно на небо и вздохнула. В такие, как сегодня, облачные серые дни общаться с тётей Полли было труднее всего. Не впадая в панику и не поддаваясь унынию, Поллианна оделась, умылась и, негромко напевая песенку, спустилась на кухню, готовить завтрак.
– А не испечь ли нам сегодня кукурузные лепёшки, как ты считаешь? – доверительно спросила она у плиты, разжигая её. – Тётя Полли их любит. Съест парочку, и, глядишь, настроение у неё улучшится. Чуть-чуть хотя бы.
Спустя полчаса она уже стучалась в спальню своей тётушки.
– Ты уже встала? – радостно прощебетала Поллианна, увидев тётю Полли. – О, и даже сама причесалась уже!
– Я всю ночь уснуть не могла, пришлось подняться, – тусклым голосом ответила тётя Полли. – И одеться самой, и причесаться. Ты же ко мне не зашла.
– Так ведь не знала, что ты уже не спишь, тётушка, – спокойно объяснила Поллианна. – Впрочем, ладно. Надеюсь, ты порадуешься, когда узнаешь, что я для тебя приготовила.
– Обрадуюсь? В такое-то утро? Это вряд ли, – уныло откликнулась тётя Полли, подняв брови домиком. – Никто на свете в такую хмарь радоваться не будет. Смотри, как льёт! Уже третий дождливый день на этой неделе, кошмар!
– Да и пусть себе льёт. Тем радостнее будет снова солнышко увидеть, после таких дождей-то, – улыбнулась Поллианна, поправляя кружевной воротничок и завязанную бантом ленту на шее тётушки. – А теперь пойдём, завтрак уже на столе. Сейчас увидишь, что я тебе состряпала.
Увы, из подавленного состояния тётю Полли в это утро не смогли вывести даже кукурузные лепёшки. Всё сегодня тётю Полли раздражало, всё было не так… Невыносимо это становилось, вот что я вам скажу, и откуда Поллианна столько терпения брала, не понимаю. В довершение ко всем бедам обнаружилось, что потекла крыша над чердачным окном, да ещё с утренней почтой пришло неприятное письмо из журнала. Короче говоря, денёк задался под стать погоде, однако верная своим принципам Поллианна упрямо пыталась продолжать игру в радость. Убеждала себя радоваться тому, что крыша протекла, потому что… Ну, потому что у них с тётей, по крайней мере, крыша имеется над головой и есть чему протекать. Письмо? Так это просто большая радость, что оно уже пришло, а значит, не придётся больше со страхом ждать, что оно придёт. Пришло – и ладно, и хорошо, нужно теперь просто порадоваться этому и забыть. Точка.
За всеми этими мыслями и мелкими делами, которые отвлекают на себя внимание и занимают больше времени, чем что-либо ещё, Поллианна совершенно забыла застелить кровати – свою и тётину. Ну свою-то ладно, а вот с кроватью тёти Полли, у которой вошло в привычку всю свою жизнь расписывать с точностью до секунды (при том, что у неё и дел-то, собственно, никаких не было), этот фокус не прошёл.
– Поллианна, ты в курсе, что уже половина четвёртого? – раздражённо воскликнула, наконец, тётя Полли. – Ты сегодня намерена кровати застилать или нет?
– Сейчас застелю, дорогая, сейчас. Не волнуйся.
– Но уже половина четвёртого, слышишь? Половина четвёртого!
– И что такого, тётя Полли? Будем радоваться, что не половина пятого.
– Тогда радуйся, если сможешь. У тебя, наверное, получится, – ядовито ответила тётя Полли.
– А знаешь, тётушка, время, между прочим, такая удивительная вещь, если с ним подружиться! Это я открыла для себя давным-давно, когда в клинике лежала. Так вот, когда я занималась чем-то таким, что мне нравится, и хотела, чтобы время шло помедленнее, я следила за часовой стрелкой и чувствовала, что у меня масса времени, потому что оно тогда словно замедлялось. И наоборот, если мне предстояла, например, какая-нибудь болезненная процедура в течение, скажем часа, я следила за секундной стрелкой, она резво скакала вперёд, и время для меня летело быстрее. Вот сегодня, к примеру, я слежу за часовой стрелкой, потому что не хочу торопить время, понимаешь?
Она повернулась и быстро вышла из комнаты. Быстро для того, чтобы тётя Полли не успела ничего ответить и не заметила блеснувший в глазах племянницы лукавый огонёк.
День выдался тяжёлым, и к вечеру Поллианна чувствовала себя выжатой как лимон. Тётя Полли тоже заметила это и, разумеется, не упустила случая попричитать:
– Девочка моя, ты выглядишь до смерти уставшей! – воскликнула она и тут же завела свою любимую пластинку. – Ах, что же нам делать? Что нам дальше делать – ума не приложу! Если ещё и ты теперь расхвораешься…
– Глупости, тётушка! Я совершенно здорова, – успокоила её Поллианна, с радостным вздохом валясь на диван. – Устала просто. О боже, мягкий диван – какое блаженство! Знаешь, тётя, я даже рада, что устала, – ведь чем сильнее устанешь, тем приятнее отдохнуть, правда?
– Рада, рада, рада, – сварливо проворчала тётя Полли. – Разумеется, ты рада, Поллианна. Ты всегда всему рада. Первый раз в жизни такого человека, как ты, встречаю. Да-да, я понимаю, игра, и всё такое, – подняла она ладонь, показывая, что заранее знает всё, о чём собирается ей сказать племянница. – Это очень хорошая игра, я не спорю, но мне кажется, что ты уже перегибаешь палку. Это твоё вечное «порадуемся, потому что могло быть хуже» уже начинает действовать мне на нервы. Прости, но мне порой ужасно хочется услышать, что ты чему-то