не рада, только я, наверное, не доживу до этой приятной минуты.
– Да что ты, тётя Полли? Правда? – приподнялась, не вставая с дивана, Поллианна.
– Да, правда. Если хочешь, можешь попробовать. Сама тогда увидишь.
– Но, тётя… – Поллианна замолчала, задумчиво глядя на свою тётушку. Затем в глазах Поллианны сверкнула какая-то искорка, и слегка приподнялись уголки губ. Миссис Чилтон в это время смотрела в другую сторону и ничего не заметила, а Поллианна, так и не договорив, вновь раскинулась на диване, с улыбкой глядя в потолок.
Следующее утро вновь выдалось дождливым, да ещё добавился холодный противный северный ветер, завывавший в каминных трубах, словно заблудившееся привидение. Глядя в окно на этот унылый натюрморт, Поллианна невольно вздохнула, но тут же её лицо просветлело.
– И всё равно я рада, – привычно начала Поллианна и тут же зажала себе рот ладошкой. – Тихо-тихо-тихо, – пробормотала она себе под нос, и в глазах её блеснули чёртики. – Я забыла. Я просто забыла и едва всё не испортила! Нужно твёрдо зарубить себе на носу, что сегодня я ничему не радуюсь…! Чтобы порадовать этим тётю Полли!
Сегодня Поллианна не стала печь кукурузные лепёшки, по-быстрому собрала завтрак и отправилась звать тётушку.
Миссис Чилтон изволила всё ещё лежать в постели.
– Снова дождь, как я вижу, – брюзгливо сказала она вместо приветствия.
– Ага. Ужас какой-то, – согласилась Поллианна. – Всю неделю как из ведра льёт, конца и края не видно. Ненавижу такую погоду.
Тётя Полли с интересом посмотрела на племянницу, но та стояла, отвернувшись к окну.
– Вставать будешь, тётушка, или на весь день в постели останешься? Тогда я завтрак тебе сюда принесу, – бесцветным голосом спросила Поллианна.
– Э… поднимусь, пожалуй, – озадаченно пробормотала тётя Полли. – А что с тобой, Поллианна? Очень устала, да?
– Да, разбитая я сегодня с утра какая-то, – недовольным тоном откликнулась племянница. – Всю ночь не спала, представляешь, тётя? А я терпеть не могу, когда у меня бессонница. Лежишь с открытыми глазами, а мысли разные так и лезут в голову, так и лезут…
– О, мне ли этого не знать, – кивнула тётя Полли. – Я сама сегодня с двух часов глаз не сомкнула, до утра ворочалась. Мысли всякие… да… мысли. А теперь ещё эта крыша дырявая! Как её чинить, если дожди никак не кончатся? Кстати, ты вёдра вылила?
– Вылила. И новые поставила. Там ещё в одном месте протекать стало.
– Ещё одна дыра! Да так скоро вся крыша потечёт!
Хотелось Поллианне сказать: «И хорошо, и радоваться надо, что вся крыша потечёт. Так её всю сразу и починим». Но она вовремя вспомнила, что ничему сегодня не радуется, и вслух сказала слабым, усталым голосом:
– Очень даже может быть, что и вся потечёт, тётушка. Похоже, именно к тому всё и идёт. Причём очень быстро идёт, я сказала бы. Во всяком случае, возни у меня там столько, словно уже вся крыша дырявой стала. Надоело всё это хуже некуда, если честно, – и, упорно продолжая смотреть в сторону, Поллианна поспешно вышла из тёткиной спальни.
– Забавно всё это, конечно, но трудно, ох как трудно, боже мой! – шептала она себе под нос, спускаясь по лестнице вниз, на кухню.
А оставшаяся в своей постели тётя Полли так и продолжала смотреть вслед давно ушедшей племяннице, слегка приоткрыв от удивления рот.
Поводов удивлённо и озадаченно посмотреть на Поллианну у тёти Полли было в тот день предостаточно. Что-то совершенно невероятное, необъяснимое творилось с девочкой. Она всем, буквально всем была недовольна. То огонь у неё в печке никак не разгорался – ворчала. Ветер три раза ставнями хлопал – раздражалась. Ещё одна течь в крыше открылась – закатывала глаза. Письмо получила – плакала навзрыд, а почему плакала, объяснять отказалась. И обед как-то криво прошёл, и ещё немало мелких происшествий случилось, и все они вызывали недовольство племянницы.
Но чем дальше клонился этот странный день к вечеру, тем чаще удивление в глазах тёти Полли сменялось уверенностью, а уверенность – озорным огоньком. Наконец, после какой-то особенно проникновенной жалобы Поллианны на свою несчастную судьбу, тётя Полли вскинула вверх руки и громко воскликнула:
– Так, всё, всё! Довольно! Сдаюсь! Ты меня побила моим же оружием, поздравляю. Можешь этому… радоваться, если хочешь, – закончила она с мрачной ухмылкой.
– Но, тётя Полли, ты же сама сказала… – скромно заметила Поллианна.
– Да, но больше этого не скажу. Никогда, – перебила её тётя Полли. – Ну и удружила ты мне, спасибо! Не дай бог, чтоб я ещё один такой же день пережила! – Она покраснела, помялась, потом с явным усилием добавила: – Кроме того, я хочу… э… чтобы ты знала… Да, последнее время я в твою игру не играла, но после сегодняшнего… спектакля буду… постараюсь снова в неё играть… Да где же мой платок, куда он подевался? – и она принялась сердито рыться в складках своего платья.
Поллианна вскочила, стремительно подбежала к своей тётушке и смущённо пробормотала, протягивая ей свой платок:
– Тётя Полли, миленькая, не сердись. Я не хотела… я не думала… Это была просто шутка…
– Конечно, не хотела и уж совершенно точно не думала, – довольно резко ответила тётя Полли. За таким тоном, как за забором, обычно скрывают свои истинные чувства женщины, которые боятся показаться слабыми и сентиментальными, взволнованными и тронутыми до глубины души. – Ты что думаешь, я с самого начала твою игру не раскусила? Шутки твоей не поняла? Да если бы я всерьёз решила, что ты меня проучить хочешь, да я… Да я…
Она не договорила и едва не задохнулась, оказавшись в объятиях сильных молодых рук Поллианны.
Глава XXVIIIДжимми и Джейми
Не только Поллианне тяжело далась эта зима. Ничуть не меньше страдал в Бостоне и Джимми Пендлтон. Как он ни старался занять себя до краёв учёбой и другими делами, ему не удавалось ни на минуту забыть прекрасные сияющие голубые глаза и волосы цвета спелой пшеницы, не вспоминать любимый весёлый голос. Вы понимаете, о ком речь.
Джимми не раз повторял себе, что если бы не миссис Кэрью, не возможность помогать ей и часто бывать в её доме, то, пожалуй, жизнь его окончательно потеряла бы всякий смысл. Впрочем, не всё так безоблачно обстояло и с миссис Кэрью, точнее, с её домом, где, когда ни приди, непременно присутствовал Джейми. А стоило Джимми увидеть своего счастливого соперника, как сразу же его одолевали мысли о Поллианне. И были эти мысли, мягко говоря, не самыми весёлыми.
Джимми настолько уверил себя в том, что Джейми и Поллианна влюблены друг в друга, настолько гордился тем, что нашёл в себе силы отойти в сторону и не мешать чужому счастью, что ему даже в голову не приходило в чём-либо усомниться и хотя бы на минуту допустить, что на самом деле всё совершенно иначе. О Поллианне, как это часто бывает с неудачливыми влюблёнными, он не желал ни слышать, ни говорить. Он знал, что Джейми и миссис Кэрью получают весточки от Поллианны. Когда они заговаривали о ней, слушал, преодолевая свою сердечную боль. Правда, Джимми всегда старался как можно скорее перевести разговор на другую тему, а сам писал Поллианне очень редко и очень коротко. Что поделать? Поллианна оставалась для него вечным источником страданий, и ничто не помогало залечить эту рану. Джимми страдал, когда оставался в Белдингсвилле, рядом с Поллианной. Но и когда он уехал учиться в Бостон, то и здесь, вдалеке от неё, ему ничуть не стало легче.
Хорошо ещё, что в Бостоне было чем занять себя. Джимми с головой погрузился в планы миссис Кэрью, помогая ей обустраивать жизнь в Доме для молодых работниц. Эта работа немного отвлекала его от мыслей о Поллианне, а кроме того, ему было очень приятно радовать дорогую его сердцу миссис Кэрью.
Но вот, наконец, прошла бесконечная холодная зима. На смену ей заступила радостная, цветущая, солнечная весна. Тёплый ветерок, ласковый дождичек, нежная первая зелень – что может быть чудеснее? Но представьте: среди этой благодати ходил высокий стройный юноша с мрачным лицом и разбитым сердцем!
– Хоть бы они скорее объявили о своей помолвке, что ли, – всё чаще угрюмо бурчал он себе под нос. – Узнать что-то наверняка и успокоиться – это куда лучше, чем жить в неизвестности.
И в один из последних дней апреля это желание отчасти исполнилось. Он узнал «кое-что наверняка».
На Коммонвэлс-авеню Джимми пришёл субботним утром, около десяти часов, и горничная Мэри проводила его в музыкальную гостиную, заученно произнеся:
– Прошу вас сюда, сэр. Я немедленно доложу миссис Кэрью. Насколько мне известно, она вас ожидает.
Джимми вошёл в музыкальную гостиную и поморщился, увидев сидевшего за роялем Джейми. Он сидел, уткнувшись головой в сложенные на пюпитре руки. Джимми хотел тихонько выйти за дверь и прикрыть её за собой, но сидевший за роялем юноша поднял голову. Щёки у Джейми пылали, в глазах горел огонь.
– Привет, Кэрью, – без особой радости поздоровался Пендлтон. – У тебя такой вид… Что-нибудь случилось?
– Случилось! Вот именно что случилось! – взмахнул руками Джейми, и в каждой из них Джимми увидел по письму. – Всё случилось! Можешь представить, что много лет сидел в тюрьме, но вдруг перед тобой распахнулись ворота на волю? Что неожиданно настала долгожданная минута, когда ты можешь просить девушку, которую любишь, стать твоей женой? Или представить, что… Не надо, не надо на меня так смотреть, Пендлтон! Думаешь, я сошёл с ума? Ни-ни. Разве только немного… от радости. Позволь мне всё объяснить. Можно? Я просто умираю от желания поделиться с кем-нибудь!
Джимми Пендлтон гордо вскинул голову. Ну что ж, вот он и настал – миг, когда нужно принять на себя последний, смертельный удар. Удар, которого он давно ждал. Джимми слегка побледнел, но недрогнувшим голосом ответил:
– Конечно, дружище. Давай, выкладывай, а я с удовольствием тебя выслушаю.
Трудно сказать, требовалось Джейми это согласие или нет, потому что он, не дослушав Джимми, уже принялся рассказывать – с жаром, и немного несвязно.