И Поллианна начала уже знакомый нам рассказ о церковных пожертвованиях, о костылях и кукле, которой она так и не дождалась…
А как только Поллианна закончила, в дверях комнаты появилась Милли.
– Поллианна, тебя ждёт твоя тётя, – уныло-равнодушно сообщила она. – Звонила по телефону в дом Харлоу, что напротив нас на улице. У них одних по соседству имеется телефон. Так вот, она сказала, чтобы ты поживее шла домой, тебе ещё надо успеть поиграть гаммы до того, как стемнеет.
– Хорошо, – неохотно поднялась со своего стула Поллианна. – Уже бегу. – И добавила, неожиданно рассмеявшись: – А ведь я должна радоваться тому, что у меня ноги есть, чтобы бежать, правда, миссис Сноу?
Миссис Сноу ничего не ответила, лежала с закрытыми глазами. Но у Милли глаза сделались большими, как розетки для варенья, когда она увидела текущие по щекам матери слёзы.
– Прощайте, – прощебетала Поллианна, устремляясь к двери. – И простите, что не успела сегодня сделать вам причёску. Но сами видите… Ничего, в следующий раз сделаю, может быть!
Один за другим летели июльские дни. Для Поллианны все они были по-настоящему счастливыми, и она постоянно повторяла тёте, как замечательно она чувствует себя здесь, в её доме, на что мисс Полли обычно отвечала ей своим суконным голосом:
– Очень хорошо, Поллианна, очень хорошо. Я рада, конечно, что ты счастлива, но надеюсь, что дни твои не только приятны, но и плодотворны, без чего я не могла бы считать исполненным свой священный долг.
Уф-ф! Выслушав эту тираду, Поллианна обычно отвечала тем, что обнимала свою тётю и целовала её в щёку, чем всегда приводила мисс Полли в замешательство. Но однажды Поллианна нарушила эту традицию.
– То есть ты, тётя Полли, считаешь, что наши дни не должны быть просто счастливыми? – спросила она, застыв с иголкой в руке, поскольку дело было во время урока шитья.
– Да, именно так я считаю.
– То есть дни должны быть еще и плодо… творными, да?
– Разумеется.
– А что это значит – плодотворными?
– Ну… плодотворными, значит… э… они должны приносить пользу. Какой же ты всё-таки странный ребёнок, Поллианна! Полезными должны быть наши дни.
– Тогда что же, выходит, что просто радость – она не пло… плодо… творная, да?
– Нет, конечно.
– Жаль. Тогда, боюсь, тебе моя игра не понравится, тётя Полли, и ты никогда в неё играть не станешь.
– Игра? Какая ещё игра?
– Ну, та, что мы с папой… – Поллианна испуганно прихлопнула себе рот ладошкой и пробормотала: – Нет, так… Ничего.
– На сегодня хватит, Поллианна, – сухо сказала мисс Полли и нахмурилась. – Урок окончен.
Позже в тот же день Поллианна, спускаясь со своего чердака, столкнулась с мисс Полли, поднимавшейся вверх по лестнице.
– Ой, тётя Полли, как я рада, что ты решила навестить меня! – радостно воскликнула Поллианна. – Пойдём, пойдём! Я люблю гостей, заходи!
Она стрелой бросилась назад, наверх, и широко распахнула чердачную дверь.
Честно говоря, никакого намерения навещать свою племянницу у мисс Полли и в помине не было, а направлялась она на чердак затем, чтобы взять свою белую шерстяную шаль, что хранилась в кедровом сундуке возле восточного окна. Но тем не менее, немало удивляясь самой себе, она не прошла к тому сундуку и не взяла ту шаль, но оказалась сидящей на одном из жёстких стульев с прямой спинкой в крошечной комнатке Поллианны. Странно, но после приезда в её дом племянницы с мисс Полли довольно часто случались удивительные, непонятные вещи, когда она, словно против собственной воли, вдруг совершала то, чего ну никак не собиралась делать!
– Я люблю гостей, – повторила Поллианна, порхая по комнатушке с достоинством и грацией принцессы, принимающей в своём дворце королеву из соседнего государства. – Особенно теперь, когда у меня появилась своя комната! Нет, комнаты-то у меня и раньше всегда были, но не свои, а съёмные. А съёмная комната – это же совсем не то, свою собственную комнату в сто раз приятнее иметь, это всем известно. Скажи, тётя, ведь это теперь моя собственная комната, правда же?
– Ну да… Конечно, – пробормотала мисс Полли, не переставая смутно удивляться про себя тому, что до сих пор сидит здесь, а не идёт за белой шалью.
– И теперь я очень полюбила эту комнату, хотя в ней ни ковров нет, ни занавесок, и картин тоже нет, которые мне так хотелось бы… – Не договорив, Поллианна густо покраснела, лихо свернула разговор в другую сторону и защебетала о каких-то пустяках.
– Что ты сказала, Поллианна? – резко осадила её мисс Полли.
– Ничего, тётя Полли, ничего, правда. Я не хотела… Я не подумала… У меня случайно вырвалось, прости.
– Вполне возможно, что вырвалось, – холодно сказала мисс Полли. – Но уж если начала, то договаривай.
– Ну, понимаешь, когда я ехала сюда, то напридумывала себе и ковры красивые, и занавески кружевные, и всякое-разное. Надеялась на это, но, конечно…
– Надеялась! Напридумывала… – задумчиво протянула мисс Полли.
– Да нет, напрасно я это всё, конечно, тётя Полли, совершенно напрасно, – принялась оправдываться Поллианна. – Это, наверное, просто потому, что мне всегда хотелось всё это иметь, но никогда не было. Однажды нам положили два коврика в ящик для пожертвований, но они очень маленькие были, и один из них в чернильных пятнах, а второй весь протёртый до дыр. Картины? За всё время и картин мы тоже две получили. Одну пап… короче, одну, что получше, мы продали, а вторая картина такая старая была, что сломалась и рассыпалась вместе с рамой. И стекло разбилось. А когда мы с тобой в самый первый день поднимались по лестнице, я увидела сквозь приоткрытую дверь одну комнату, такую красивую… и подумала что у меня теперь тоже такая же будет. Напрасно, напрасно я так подумала, я понимаю, тётя Полли, я всё понимаю. И длилось это совсем недолго, лишь несколько минут, а потом я начала радоваться тому, что в моей – вот этой – комнате нет, например, зеркала на комоде. Нет – и хорошо! Значит, я не буду в нём постоянно свои веснушки видеть! Картин нет? Так вместо них у меня есть отличный вид из окна! И ты, тётя, ты всегда была так добра ко мне…
Мисс Полли с редкой для себя резвостью поднялась на ноги. Лицо её сделалось красным как свёкла.
– Довольно, Поллианна, – холодно сказала она. – По-моему, сказано уже более чем достаточно.
Мисс Полли так же резво спустилась вниз и, только спустившись на первый этаж, вспомнила, что так и не взяла с чердака белую шаль, за которой приходила. Ту самую, что хранится в кедровом сундуке у восточного окна.
А ещё – не прошло и суток после того разговора – мисс Полли позвала Нэнси и приказала:
– Перенеси вещи мисс Поллианны вниз, в комнату, которая находится прямо под её нынешней комнатой. Я решила, что отныне моя племянница будет спать там.
– Да, мэм! – ответила Нэнси вслух.
А про себя добавила: «Счастье-то какое!» – и спустя минуту уже радостно кричала во весь голос:
– Нет, ты послушай, Поллианна, ты только послушай! Теперь ты будешь спать этажом ниже, в комнате, которая находится прямо под этой твоей каморкой! Будешь, будешь, будешь, да-да-да!
– Ты что? – побледнела Поллианна. – Это правда, Нэнси? Правда-правда-правда?
– Правда. Сама скоро увидишь, что это правда, – торжественно обещала Нэнси, волоча охапку вынутых из шкафа платьев Поллианны. – Мне велели отнести туда твои вещи, и я, вот видишь, поторапливаюсь. На всякий случай. Пока она не передумала…
Не дослушав, Поллианна повернулась и, рискуя упасть и разбить коленки, понеслась вниз по лестнице, прыгая сразу через две ступеньки.
Хлопнув одной дверью, затем второй и перевернув второпях подвернувшийся по пути стул, Поллианна наконец достигла своей цели. А целью её была мисс Полли.
– Ах, тётя Полли, тётя Полли, ты в самом деле так решила? Ведь в той комнате, куда ты меня переселяешь, и ковёр есть, и занавески, и целых три картины! Нет, четыре, потому что окна там выходят на ту же сторону. Как же я тебя люблю, тётя!
– Ну хорошо, хорошо, Поллианна. Мне, конечно, приятно, что ты так довольна этой переменой, но только давай договоримся на будущее. Если тебе нравятся вещи, которые есть в твоей новой комнате, будь любезна вести себя аккуратно и беречь их. Надеюсь, что впредь к этому разговору нам возвращаться не придётся. А сейчас подними стул, который ты уронила, и не носись как угорелая. За последние полминуты ты дважды хлопнула дверями. Дважды! Это никуда не годится.
Всё это мисс Полли произносила строгим – даже более строгим, чем обычно, – тоном, потому что на самом деле ей хотелось расплакаться. Само собой, эту слабость необходимо было скрыть, поскольку всем известно, что мисс Полли Харрингтон не плачет. Никогда.
Поллианна подняла уроненный стул.
– Да, тётя Полли, я знаю, что грохнула теми дверями, – охотно, даже радостно согласилась Поллианна. – Просто, когда я узнала про новую комнату, то мне… То я… Наверное, ты на моём месте тоже забылась бы… – Поллианна внезапно замолчала и спросила, с каким-то новым интересом глядя на свою тётю: – Тётя Полли, а ты сама когда-нибудь дверями хлопала?
– Я?.. – растерялась мисс Полли. – Не знаю. Не помню. Надеюсь, что нет.
– Да ну? Так это же ужасно, тётя Полли.
– Ужасно? – повторила тётя Полли и не нашлась, что ещё можно сказать.
– Конечно, ужасно. Понимаешь, если вдруг у тебя появилось такое чувство, что ты просто не можешь не хлопать дверями, ты ими хлопнешь, разумеется. Но если ты никогда не хлопала дверями, значит, ты никогда не радовалась так сильно, чтобы ими хлопать. И это ужасно, что у тебя в жизни никогда не случалось такой радости.
– Поллианна! – ахнула мисс Полли, но Поллианна уже упорхнула, и вот уже наверху громко, сочно хлопнула чердачная дверь.
Всё ясно: девочка помчалась помогать Нэнси переносить свои вещи в новую комнату.
А мисс Полли осталась сидеть в гостиной, ощущая странное беспокойство. Неужели она никогда не умела так искренне радоваться, как её племянница? Вздор, вздор! Были, непременно были в жизни вещи, которые действительно радовали её! Не могло же их не быть, таких вещей?