– Уф-ф! – широко раскрыв от удивления глаза, выдохнула Поллианна. – Но только я думаю, Нэнси, что если бы они любили друг друга, то давно помирились бы. Ведь им обоим было так одиноко все эти годы. Мне кажется, что они с радостью помирились бы!
– Ничего-то ты о любви не знаешь, мисс Поллианна, маленькая ты ещё, – покрутила головой Нэнси. – И если кто уж точно не захочет в твою игру в радость играть, так это парочка влюблённых, которые поссорились да и разбежались друг с другом. Вот и эти двое. Он ходит мрачный, дуется на весь мир как мышь на крупу. А она? Разве она не… – Тут Нэнси прикусила язычок, очень вовремя вспомнив о том, с кем она сейчас разговаривает. Помолчала, помотала головой и продолжила, неожиданно рассмеявшись: – Нет, я ничего такого не хочу сказать. Наверное, это было бы очень здорово, если бы ты сумела их втянуть в свою игру и они стали бы радоваться, радоваться, радоваться, пока не помирились бы. Вот бы все в городе глаза вытаращили на такую парочку – он и она! Но только, знаешь, сдаётся мне, что вряд ли даже тебе такое удастся, вряд ли.
Поллианна на это ничего не сказала, глубоко задумалась, да так и продолжала думать до тех пор, когда вскоре вместе с Нэнси ушла в дом.
Глава XVIIIПризмы
Пока стояли тёплые августовские дни, Поллианна часто ходила в большой дом на Пендлтонском холме. Ходить-то ходила, вот только не было у неё ощущения какой-то пользы от этих визитов, не было. Нет, не то чтобы мистер Пендлтон не хотел больше встречаться с ней – хотел, и сам частенько посылал за нею доктора, просто её присутствие не делало его счастливее. Так, во всяком случае, казалось самой Поллианне.
Джон Пендлтон разговаривал с нею, что правда, то правда. И разговаривал, и показывал ей всякие интересные, порой странные вещицы – книги, картинки, диковинки заморские. Но при этом он не переставал раздражённо сетовать на свою беспомощность, и по поводу порядков, которые завели в его доме непрошеные люди, тоже негодовать не переставал. Казалось, ему очень нравится слушать Поллианну, и она – очень любившая, как мы знаем, поговорить – болтала почти без умолку, но…
Но при этом никогда не была уверена, что, подняв голову, не увидит страдальческого выражения на лице откинувшегося на подушки мужчины. Выражения, которое всякий раз больно ранило её.
Игра в радость? Вот о ней завести разговор у Поллианны никак не получалось. Вернее, она пару раз попыталась было сделать это, но оба раза разговор заглох в самом начале. Едва успевала Поллианна поведать о том, что сказал её папа, как Джон Пендлтон резко и решительно переводил разговор на какую-нибудь другую тему. Одним словом, не выходило ничего у неё с игрой, и всё тут.
Теперь, надо заметить, Поллианна нисколько не сомневалась в том, что Джон Пендлтон и её тётя Полли когда-то любили друг друга, и потому в меру своих сил и представлений о любви пыталась вернуть им утраченное счастье и избавить их обоих от одиночества.
Желание помочь у неё было очень сильное, но как это сделать, она не очень понимала. Поллианна рассказывала мистеру Пендлтону о своей тёте, и он слушал её – иногда вежливо, порой раздражённо, но чаще всего с кривоватой усмешкой. Со своей тётей о мистере Пендлтоне она тоже разговаривала – точнее, пыталась несколько раз поговорить, но мисс Полли всегда очень быстро уводила разговор в сторону. Впрочем, точно так же она поступала, когда разговор заходил о ком-нибудь ещё – о докторе Чилтоне, например. Хотя о докторе мисс Полли, быть может, не хотела разговаривать потому, что он видел её на веранде с красной розой в волосах и в кружевной шали, кто знает. А сильнее всего неприязнь тёти к доктору Чилтону Поллианна почувствовала, когда простудилась однажды и слегла в постель с температурой.
– Если к вечеру тебе не станет лучше, я пошлю за доктором, – сказала тётя Полли.
– Правда? Тогда мне точно станет хуже, – хихикнула Поллианна. – Я буду рада видеть доктора Чилтона.
– Это будет не доктор Чилтон, – сухо ответила мисс Полли, поджав губы. – Он не наш семейный доктор. Если тебе станет хуже, я пошлю за доктором Уорреном.
Хуже Поллианне, к счастью, не стало, и доктора Уоррена не позвали.
– Я тоже очень рада, что не нужно звать доктора Уоррена, – сказала вечером Поллианна своей тётушке. – Разумеется, я ничего не имею против доктора Уоррена, он мне нравится и всё такое, но доктор Чилтон мне нравится больше. Боюсь, он огорчился бы, узнав, что ко мне не его позвали, а кого-то другого. Послушай, тётя Полли, он же ни капельки не виноват, что увидел тебя в тот день, когда я тебя так красиво нарядила и причесала, – печально закончила она.
– Прекрати, Поллианна, – строго остановила её мисс Полли. – У меня нет ни малейшего желания беседовать о докторе Чилтоне или о его… чувствах.
Поллианна задумчиво посмотрела на неё, затем сказала, вздохнув:
– Мне так нравится, когда у тебя такие румяные щёки, как сейчас… Ужасно хотелось бы снова тебя причесать. А что, если… Тётя Полли, тётя Полли, куда ты?
Но её тётушка уже вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
В один из августовских дней Поллианна пришла к Джону Пендлтону раньше обычного, когда на дворе ещё стояло раннее утро. Едва войдя в спальню, она застыла на месте, приоткрыв от восторга и удивления рот, увидев, что подушка, на которой лежит мужчина, освещена пылающей лентой, переливающейся синим, золотым, зелёным, красным, фиолетовым огнём.
– Это же маленькая радуга, мистер Пендлтон! Настоящая маленькая радуга пришла к вам в гости! – воскликнула Поллианна, молитвенно сложив свои ладони. – Ах, до чего же красиво! Но как? Откуда она здесь взялась?
Мистер Пендлтон рассмеялся, хотя и не очень весело, поскольку настроение у него этим утром, мягко говоря, оставляло желать лучшего.
– Думаю, что эта радуга взялась здесь, как ты говоришь, из грани стеклянного термометра на окне, – вялым тоном объяснил он. – Обычно на этот термометр солнце не падает, только по утрам, как сейчас.
– Какая жалость! Ведь это какая же красота пропадает. Так вы говорите, мистер Пендлтон, что это само солнце так делает? Удивительно! Будь у меня такой волшебный термометр, я бы его целыми днями на солнышке держала!
– И никогда не знала бы тогда, какая температура на улице, – рассмеялся мужчина. – Жарко там или холодно, и что сегодня надеть.
– Ну и ладно, – махнула рукой Поллианна, не сводя глаз со сверкающей на белой подушке радуги. – Разве это имеет какое-нибудь значение, если ты всё время будешь жить внутри радуги?
Мистер Пендлтон снова рассмеялся, с нежностью и любопытством глядя на восхищённое, сияющее лицо Поллианны. Тут ему в голову пришла новая мысль, и он потянулся за стоящим на его прикроватном столике колокольчиком.
– Нора, – распорядился мистер Пендлтон, когда на звонок пришла пожилая горничная. – Принесите сюда один из больших медных подсвечников с каминной полки в большой гостиной и моток бечёвки.
– Да, сэр, – слегка удивлённо ответила горничная. Она вышла и спустя минуту вернулась, сопровождаемая тонким мелодичным звуком, – это позванивали гранёные хрустальные подвески на старинном подсвечнике, который Нора держала в руке.
– Спасибо, поставь его здесь, на столе, – распорядился хозяин. – А теперь возьми бечёвку и привяжи её поперёк окна. Там на краях рамы есть крючки, увидишь.
Когда всё было сделано, мистер Пендлтон отпустил горничную и с улыбкой попросил Поллианну:
– Принеси мне подсвечник, пожалуйста.
Взяв тяжёлый подсвечник обеими руками, она принесла его, и Джон Пендлтон ловко, один за другим, снял с подсвечника подвешенные на него с помощью медных крючочков подвески. Разложил их на своей постели – все двенадцать.
– А теперь, моя дорогая, бери их и подвешивай на бечёвку, которую протянула поперёк окна Нора. Если ты действительно хочешь пожить внутри радуги, мы сейчас это для тебя устроим!
Едва начав крепить подвески к бечёвке, Поллианна уже догадалась, что сейчас должно произойти. Дрожащими от волнения пальцами она подвешивала гранёные хрусталики, и в каждом из них моментально вспыхивала радуга. Прикрепив всю дюжину, Поллианна отошла назад и, не сдержавшись, буквально взвизгнула от восхищения.
Не было больше мрачной полутёмной спальни – исчезла она, превратилась в сказочную пещеру, по которой переливалось разноцветное сияние. Красные волны, зелёные, фиолетовые, оранжевые, золотые, как пшеничное поле, и синие, как спокойная река, были повсюду – на стенах, на полу, на мебели, на кровати…
– Какая же красота! – потрясённо выдохнула Поллианна, а затем добавила, неожиданно рассмеявшись: – Мне кажется, само солнце решило поиграть с нами в радость, а вы как думаете? – Она была в таком восторге, что совершенно забыла о том, что мистер Пендлтон не может понять, о какой игре идёт речь. – Ах, как бы мне хотелось иметь много-много таких штучек! Я бы тёте Полли немного дала, и миссис Сноу тоже, и вообще всем-всем людям! Представляю, как бы они обрадовались тогда! Думаю, тётя Полли так обрадовалась бы тому, что живёт в радуге, что стала бы дверями хлопать от счастья. Стала бы, как вы думаете, мистер Пендлтон?
– Ну, насколько я помню твою тётушку, для того чтобы заставить её хлопать дверями от радости, нескольких выставленных на солнце хрустальных призм маловато будет, – хохотнул мистер Пендлтон. – Но послушай, мисс Поллианна! Ты про какую-то игру в радость упомянула. Что это за игра?
Поллианна слегка удивлённо взглянула на него, затем ответила со вздохом:
– Да-да-да, я совсем забыла. Вы же ничего об этой игре не знаете.
– Ну, так расскажи.
И вот на этот раз Поллианна ему рассказала. Всё рассказала об игре в радость, с самого начала, с тех костылей, которые пришли в пожертвованиях вместо куклы. На лицо мистера Пендлтона она всё это время не смотрела, любовалась разноцветными искрами, игравшими на хрустальных гранях подвесок.
– Вот и всё, – вздохнула Поллианна, закончив свой рассказ. – Теперь вы знаете, почему я сказала, что солнце пытается сыграть в радость.