– Ты? Тётя Полли – ты? Вот уж радость так радость! Знаешь, ведь именно с тобой мне всегда хотелось сыграть в эту игру больше, чем с кем-нибудь другим!
Тётя Полли судорожно вздохнула. Сохранять твёрдость в голосе ей стало ещё труднее, но она справилась.
– Приходили ещё люди, моя дорогая. Много людей. По-моему, весь наш город сейчас играет в твою игру, Поллианна, даже наш священник! У меня ещё не было случая сказать тебе, но сегодня утром я встретила мистера Форда, когда спускалась в город, и он просил передать, что придёт навестить тебя сразу же, как только ты этого захочешь. И ещё сказал, что не успевает радоваться тем радостным текстам в Библии, о которых ты ему рассказала. Их там восемьсот, я правильно запомнила? Вот видишь, что тебе удалось сделать, дорогая? Весь город играет в твою игру, и весь город радуется – всего лишь потому, что одна маленькая девочка познакомила людей с новой игрой и научила играть в радость.
– Я рада, я рада, я рада! – воскликнула Поллианна, захлопав в ладоши, и лицо её озарила широкая, ясная улыбка. – А что, тётя Полли, есть, оказывается, вещи, которым я и теперь могу радоваться! Например, могу радоваться тому, что у меня были ноги, без которых я всего этого не смогла бы сделать!
Глава XXIXСквозь открытое окно
Сменяли друг друга короткие зимние дни. Короткие? Да, но только не для Поллианны. Для неё каждый день тянулся мучительно долго, словно целая вечность. Впрочем, сейчас Поллианна смотрела в будущее смело и даже, пожалуй, бодро – а как иначе, если теперь сама тётя Полли включилась в игру? И не просто включилась, но и умела находить бесконечное множество поводов для радости. Это именно она откопала где-то трогательную рождественскую историю о двух бедных бездомных детях. Во время метели они наткнулись на сорванную ветром дверь, укрылись под нею и сокрушались о прочих бедных людях, у которых даже такой двери не было. Потом тётя Полли притащила домой услышанную где-то историю о старушке. Бедной, разумеется, старушке, у которой осталось только два зуба. Так вот, эта старушка была очень, очень рада тому, что эти зубы у неё находятся как раз друг против друга, один сверху, другой снизу, а значит, ими ещё можно что-то откусить!
Поллианна по примеру миссис Сноу принялась за вязание – и, как она, глядя на яркие весёлые цветные полосы вязаной ткани, радовалась, что у неё сохранились здоровые руки и пальцы.
Иногда Поллианна соглашалась принять кого-то из посетителей, поток которых в дом Харрингтонов по-прежнему не иссякал, и с радостью выслушивала сообщения и тёплые пожелания от тех, с кем не смогла увидеться. Эти сообщения почти всегда давали ей пищу для размышлений, а она очень нуждалась в ней, этой пище.
Однажды Поллианна встретилась с Джоном Пендлтоном и дважды виделась с Джимми Бином. Джон Пендлтон рассказал Поллианне, каким замечательным мальчиком оказался Джимми, просто, можно сказать, примерным. Джимми, в свою очередь, восхищался тем, какой «шикарный» дом у него теперь появился и какая «мировая» семья получилась у них с мистером Пендлтоном. И оба они, независимо друг от друга, говорили, что своей радостью они целиком и полностью обязаны ей, Поллианне.
– И мне стало сразу радостнее от того, что у меня когда-то были здоровые ноги, – призналась потом Поллианна своей тёте.
Долго ли, коротко ли, но зима прошла и наступила весна. Все, кто переживал за Поллианну, с грустью узнавали, что никакого улучшения в её состоянии не наблюдается. Похоже было, что, к сожалению, сбывается самый мрачный прогноз нью-йоркского доктора Мида и Поллианна никогда уже не сможет больше ходить.
Да, за Поллианну переживали почти все жители Белдингсвилла, однако был среди них один человек, который особенно близко принимал к сердцу все сообщения о состоянии девочки. Он умудрялся одному ему известными путями получать их, что называется, из первых рук, не прибегая к слухам. Поллианне не становилось лучше – может быть, даже хуже, и в душе этого человека с переменным успехом боролись два чувства – отчаяние и решимость. Наконец яростная, жаркая решимость победила, и тогда субботним утром мистеру Джону Пендлтону доложили – к его немалому удивлению, заметим – о визите доктора Томаса Чилтона.
– Пендлтон, – не тратя времени на пустые любезности, начал доктор. – Я пришёл к вам потому, что вы единственный во всём городе, кто знает о моих отношениях с мисс Полли Харрингтон.
Джон Пендлтон невольно вздрогнул. Да, ему действительно было кое-что известно о романе Полли Харрингтон и Томаса Чилтона, однако они с доктором даже вскользь не вспоминали о нём лет уже пятнадцать, если не больше.
– Да, – тоже коротко ответил хозяин дома, стараясь, чтобы его голос прозвучал сочувственно и без малейшего намёка на любопытство. Впрочем, Джон Пендлтон совершенно напрасно волновался об этом. До предела взволнованный доктор Чилтон был сейчас не в состоянии обратить внимание на подобные тонкости.
– Пендлтон, я хочу видеть эту девочку. Хочу осмотреть её. Я должен её осмотреть.
– Так что же вам мешает это сделать?
– Что мешает? Но, Пендлтон, вам ли не знать, что я уже пятнадцать с лишним лет не переступал порог того дома! Вы не знаете, правда, но я скажу вам: если хозяйка этого дома когда-либо пригласит меня, это будет означать, что она просит у меня прощения. И, значит, всё между нами станет, как раньше, и она согласится выйти за меня… Конечно, может быть, вы думаете, что она готова позвать меня… но лично я так не считаю.
– А если прийти без приглашения? Такой вариант вы не рассматривали?
– Без приглашения? – нахмурился доктор. – Нет, чёрта с два. У меня тоже есть гордость, знаете ли.
– Но если вас действительно настолько волнует состояние Поллианны, то можно и гордостью поступиться, и старое забыть.
– Забыть старое! – сердито перебил его доктор. – Да я совсем не о той гордости толкую. Если бы дело было только в той древней ссоре, то я бы и на коленях приполз, не рассыпался. Нет, речь о профессиональной гордости. Не могу же я просто так прийти и заявить: «Привет, я тоже врач! Пригласите меня осмотреть девочку!» По-вашему, я способен на такое?
– М-да… Послушайте, из-за чего вы тогда поссорились?
– Из-за чего, из-за чего, – нетерпеливо махнул рукой доктор, поднимаясь со стула. – Из-за чего обычно ссорятся влюблённые? Обычно из-за ерунды какой-нибудь. Из-за того, какой сегодня на небе месяц – растущий или убывающий. Или из-за глубины воды в реке – три там метра или все четыре? Короче, причина той ссоры не имеет ровным счётом никакого значения в сравнении с теми несчастными годами, которые за нею последовали. Если на то пошло, я готов признать, что причин для той ссоры вообще не было!.. Послушайте, Пендлтон, мне необходимо осмотреть девочку. Если хотите, это вопрос жизни и смерти, да-да, не удивляйтесь! Видите ли, я совершенно уверен, что Поллианна Уиттер вновь сможет ходить. Девять шансов из десяти!
Доктор говорил громко, отчётливо, и так уж получилось, что его слова долетели до ушей мальчика, присевшего на корточки под открытым настежь окном библиотеки.
Что делал тем субботним утром Джимми Бин под окном библиотеки? Если думаете, что подслушивал, то ошибаетесь. Нет, Джимми выполнял очень важное поручение – выдёргивал сорняки из цветочной клумбы под тем самым окном, вот что он делал.
– Ходить? Поллианна? – воскликнул Джон Пендлтон. – То есть вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что из того, что я слышал и узнал, находясь за километр от постели Поллианны, мне стало ясно, что её случай очень похож на тот, который не так давно сумел вылечить один мой товарищ по университету. А вообще подобные травмы он внимательно изучает уже не первый год. Всё это время я поддерживал с ним связь и тоже, пусть и отчасти, занимался этой проблемой. Так вот, мне уже недостаточно того, что я слышу о Поллианне, мне необходимо осмотреть её!
– Да, вы должны осмотреть её, причём непременно! – кивнул Джон Пендлтон, выпрямляясь в своём кресле. – А что, если устроить это через доктора Уоррена? Консилиум…
– Боюсь, что ничего не выйдет, – покачал головой Чилтон. – Нет, доктор Уоррен очень порядочный человек. Более того, он сам говорил, что с самого начала предлагал пригласить меня для консультации, однако мисс Харрингтон наотрез ему отказала. Не думаю, что он согласится повторить эту попытку, тем более что в последнее время отношения между нами сделались довольно натянутыми. Дело в том, что от него ко мне перешли несколько пациентов. Ну, профессиональная гордость, обида, всё понятно… Но, Пендлтон, мне необходимо осмотреть девочку. Вы только представьте, что это будет значить для неё – если я вдруг смогу!
– Да. А теперь представьте, что будет с ней, если вы не сможете!
– Но о чём говорить, если я никогда не получу разрешения тёти осмотреть её племянницу?
– Значит, нужно сделать так, чтобы она вас пригласила.
– Заставить? Её? Но как?
– Этого я не знаю.
– Понятно, что не знаете. Этого никто не знает. Она слишком горда и слишком сердита, чтобы позвать меня после того, что наговорила мне тогда, много лет назад. Но когда я думаю о девочке, которая обречена всю жизнь страдать, оставаясь инвалидом, зная при этом, что у меня в руках может оказаться шанс к её спасению… и упираться лбом в глухую стену, которая называется гордостью и профессиональной этикой…
Доктор поднялся, глубоко засунул руки в карманы брюк и принялся сердито мерить комнату шагами. Вперёд-назад, вперёд-назад…
– Но что, если попробовать объяснить ей как-то… Дать понять… – проговорил Джон Пендлтон.
– Да? И кто же, интересно, возьмётся это сделать? – резко повернулся к нему доктор. – Вы?
– Нет… Не знаю… – глухо пробормотал хозяин дома.
Джимми Бин, сидевший на клумбе под окном, затаив дыхание и боясь пропустить хоть слово, поднялся. Он распрямил худенькие плечи и прошептал:
– Я знаю, кто это сделает! И я это сделаю, зуб даю!
Стараясь оставаться незамеченным, он прокрался за угол дома и оттуда бросился бегом вниз, к подножию Пендлтонского холма.