– Они нам крайне необходимы, – вздохнула тетя Полли.
Наступила длительная тишина, которую в конце концов нарушила Поллианна.
– После всего, что ты для меня сделала, тетечка… После всего, что ты для меня сделала, я бы очень хотела зарабатывать. У меня бы тогда была прекрасная возможность тебя отблагодарить! Но я не могу! Ах, почему я не родилась с таким талантом, который давал бы заработок!
– Полно тебе, деточка, полно, не надо! Конечно, если бы жив был Томас… – голос миссис Чилтон дрогнул.
Поллианна взглянула на нее и резко встала.
– Тетя, милая, не надо так! – воскликнула она совсем другим тоном. – Не надо так волноваться! Наконец, кто может гарантировать, что у меня на днях не разовьется какой-нибудь особенный талант! И, по моему мнению, это даже увлекательно. Когда перед тобой сплошная неизвестность. Увлекательно чего-то желать. Ждать, когда у тебя это что-то появится. А просто жить, зная, что у тебя есть все, чего ты хочешь – это даже как-то… скучно.
Придя к такому выводу, она рассмеялась.
Миссис Чилтон ее не поддержала. Она тяжело вздохнула и сказала.
– Поллианна, какое же ты до сих пор еще дитя!
Глава 18. Вопрос привычки
Кому бывает легко, когда нужно привыкать к новому окружению? Для миссис Чилтон и для Поллианны первые дни по возвращении в Белдингсвилль оказались отнюдь не простыми.
После длительного путешествия с его особыми заботами не просто было вот так сразу сосредоточиться на обсуждении цен на масло и вызывающего поведения мясника. Привыкнув свободно распоряжаться собственным временем, не просто было привыкнуть к череде повседневных проблем, всякий раз требующих немедленного решения. А тут еще потянулись с визитами многочисленные друзья, соседи, знакомые. Поллианна искренне радовалась этим посещениям, но миссис Чилтон при первой же возможности уходила в свою комнату. А потом с горечью жаловалась Поллианне:
– Конечно, им интересно посмотреть, как ведет себя Полли Харрингтон после того, как она обеднела.
Покойного мужа миссис Чилтон упоминала лишь изредка. Но Поллианна знала, что мысли о нем ни на минуту не оставляют тетушку, а ее молчание – это лишь маска, позволяющая скрыть глубокие чувства, которые миссис Чилтон не любила открыто проявлять.
Джимми Пендлтона Поллианна видела несколько раз уже в первый месяц после своего возвращения. Сначала он пришел с Джоном Пендлтоном, и все держались довольно скованно, особенно после того, как в гостиную вошла тетушка Полли. На этот раз она по какой-то причине не стала избегать гостей. Впоследствии Джимми приходил также и сам. Однажды он принес цветы, в другой раз – книгу для тети Полли, а еще дважды – безо всякого особого повода. Поллианна всегда встречала его искренне и радостно, а тетушка Полли после того первого визита ни разу к нему не вышла.
Большинству друзей и знакомых Поллианна ничего не говорила об изменениях в материальном положении тети. С Джимми, однако, она позволяла себе больше откровенности и сетовала:
– Если бы только я могла заработать денег!..
– Я становлюсь самым корыстолюбивым человечишкой, какого тебе доводилось встречать, – говорила она с грустной улыбкой. – Дошло до того, что я все измеряю в купюрах да монетах, даже мыслю долларами и центами. Понимаешь, тетя Полли чувствует себя катастрофически разоренной!
– Как досадно! – с чувством воскликнул Джимми.
– Еще бы! Честно говоря, мне кажется, что она чувствует себя более нуждающейся, чем есть на самом деле. Она только об этом и думает и все жалуется. Но я бы очень хотела ей помочь.
Джимми посмотрел сверху вниз не ее взволнованное лицо с влажными от слез глазами, и в его собственных глазах отразилась нежность.
– А что бы ты хотела делать… если бы довелось?
– Ой, я бы охотно занималась домашним хозяйством, – улыбаясь, вздохнула Поллианна. – Я обожаю взбивать яйца, слушать, как весело шипит сода в кружке с простоквашей. Я просто счастлива, когда меня ожидает день, посвященный выпечке хлеба. Но домашняя работа не приносит заработка. Если только не выполняешь ее на чужой кухне. А я на нее… Я вообще не настолько все же люблю готовить.
– Понимаю! – кивнул молодой человек.
Он снова посмотрел в ее лицо, находившееся так близко, и губы его задрожали. Он крепко сжал зубы, а потом, покраснев, произнес:
– Конечно, ты могла бы… выйти замуж. Вы уже об этом думали, мисс Поллианна?
Поллианна расхохоталась. Смех этот безошибочно указывал на то, что девушку никогда еще не ранили острые стрелы Купидона.
– Ой, нет, я никогда не выйду замуж, – беззаботно ответила она. – Во-первых, я некрасивая, а во-вторых, я решила остаться с тетей Полли, чтобы заботиться о ней.
– Вот как? Говоришь, некрасивая, – насмешливо улыбнулся юный Пендлтон. – А тебе, Поллианна, не приходило в голову, что кто-то может придерживаться иного мнения по этому поводу?
Поллианна отрицательно покачала головой.
– Ну, нет. У меня же есть зеркало, – ответила она, спокойно взглянув на юношу.
Это походило бы на кокетство, если бы речь шла о другой девушке. Но, глядя в лицо Поллианне, Пендлтон видел, что она говорит совершенно искренне. Он вдруг понял, чем Поллианна так не похожа на других девушек. В ней сохранилась ее давняя привычка воспринимать все буквально.
– Так чем же ты некрасива?
Джимми решился на такой вопрос, полагая, что он правильно оценил особый характер Поллианны. Однако у него перехватило дыхание от собственной дерзости. Он подумал, что любая другая немедленно обиделась бы, услышав подобные слова, вместо ожидаемого возражения относительно ее лукавого суждения о собственной внешности.
– Просто некрасивая, и все тут, – немного грустно усмехнулась она. – Такой уж родилась. Может, ты даже помнишь, когда-то в детстве мне казалось, что как самую большую радость в жизни вечной на небе мне подарят черные кудри.
– Это осталось твоим заветным желанием?
– Н-нет… Пожалуй, нет, – неуверенно ответила Поллианна. – Но я все так же считаю, что это было бы неплохо… Ну, и ресницы у меня не длинные, а нос не греческий, не римский и вообще не из тех совершенных и таких желанных носов, что можно отнести к какому-нибудь классическому типу. Просто нос и все. И лицо у меня то ли слишком длинное, то ли короткое, уже не помню точно. Во всяком случае, когда я его измерила и проверила по таблице, что печаталась в журнале, оказалось, оно не соответствует стандартам красоты. Там писалось, что ширина лица должна равняться пяти длинам глаз, а длина глаза должна равняться… Забыла, чему она должна быть равна, но точно помню, что у меня она не равняется, чему следует.
– Досадная картина складывается! – засмеялся молодой Пендлтон, восторженно вглядываясь в выразительное живое лицо девушки.
– Ты когда-нибудь смотрелась в зеркало в тот момент, когда говоришь? – спросил он.
– Конечно, нет.
– Тебе следовало бы однажды это сделать.
– Какая странная фантазия! Представь себе, как я буду это делать, – засмеялась она. – Что я скажу? Что-нибудь вроде… «Итак, Поллианна, пусть у тебя ресницы не очень длинные, а нос совершенно ординарный, радуйся тому, что у тебя вообще есть ресницы и какой-никакой, а все же нос»!
Джимми засмеялся вместе с ней, но на лице его появилось какое-то странное выражение.
– Значит, ты еще играешь… в счастье? – неуверенно спросил он.
Поллианна посмотрела на него и ответила очень сдержанным тоном.
– Конечно. Если бы не игра, я бы просто не выжила в эти последние полгода.
Голос ее едва заметно дрогнул.
– Но что-то я не слышал, чтобы ты о ней вспоминала, – заметил Джимми.
Она немного смутилась.
– Это правда. Мне как-то… Я побаиваюсь разговаривать об этом с посторонними… Я имею в виду, с теми, кому это безразлично. Теперь, когда мне двадцать, это уже выглядит не так, как когда мне было десять. Я это вполне осознаю. Знаешь, люди не любят поучений.
Она горько усмехнулась.
– Знаю, – серьезно кивнул молодой человек. – Но мне, Поллианна, хочется понять, осознаешь ли ты, что значила твоя игра и как она помогла тем, кто к ней присоединился.
– Я осознаю то, насколько игра помогла мне, – сказала Поллианна.
Голос ее звучал приглушенно, а взгляд был направлен куда-то в сторону.
– Эта игра действительно помогает, когда к ней присоединяешься, – принялся рассуждать вслух Джимми после короткой паузы. – Кто-то даже сказал, что она преобразила бы мир, если бы все люди присоединились к этой игре. Я думаю, это правда.
– Да, но не все люди хотят преображаться, – улыбнулась Поллианна. – В прошлом году, в Германии, я встретила одного человека. Он потерял почти все свои сбережения и чувствовал себя очень несчастным. Какой же он был угрюмый! Я слышала, как кто-то пытался его подбодрить, сказав: «Хватит, не горюй! Могло случиться что-нибудь и похуже!» Если бы ты слышал, как он яростно заревел в ответ! «Как меня бесит, – говорил тот человек, – когда мне говорят, что могло быть хуже, и советуют быть благодарным судьбе за то, что у меня осталось. Эти люди с глупой улыбкой вечно твердят о том, как они благодарны судьбе за способность дышать, ходить, есть и… не знаю, лежать, что ли. Когда мои дела так плохи как сейчас, я не хочу ни дышать, ни ходить, ни есть, ни даже лежать. Того, кто мне говорит, будто я должен быть благодарен судьбе за такую никчемную жизнь, я готов просто застрелить!» Представь себе, чего бы я добилась, попытавшись открыть тому человеку игру в счастье, – засмеялась Поллианна.
– Все равно она была бы для него полезной, – заверил ее Джимми.
– Конечно, было бы полезной, но он бы меня вряд ли поблагодарил, если бы я ему рассказала.
– Думаю, да. С таким образом жизни и способом мышления он и себя самого и всех вокруг делает несчастными. А теперь представь на мгновение, что он присоединился бы к игре в радость. Пытаясь отыскать что-нибудь такое, чему можно порадоваться, он просто не имел бы возможности одновременно жаловаться, как плохи его дела. От этого уже была бы какая-то польза. Легче стало бы жить и ему самому и его близким. Если думать о баранке, а не о дырке в ней, хуже от этого не станет. Может даже стать лучше, потому что тогда улучшается пищеварение. Зачем цепляться за неприятности и заботы? Они слишком колючие.