– Да у всех чешется, у кого что, правда…
– Эт точно! В таком путешествии без лишних пассажиров не обходится! – и Одда отчаянно поскреб между ног. – Но они ж тоже просто на юг едут, прям как мы!
– Так они ж боятся войны с Верховным королем вшей, – заметила Сафрит, – и ищут союза с мошками!
И прихлопнула комара на шее.
Ее сын пересыпал в руках соломенные обрезки своих волос – они, кстати, по-прежнему выглядели растрепанными:
– А что, там действительно можно найти союзников?
– Князь Калейвский может созвать под свои знамена столько всадников, что пыль от копыт их коней закрывает солнце, – ответил Одда.
Фрор кивнул:
– А я слыхал, что у Императрицы Юга столько кораблей, что она может навести из них понтонный мост через море.
– Дело ведь не в конях и не в кораблях, – сказал Бранд, осторожно растирая мозоли на ладонях. – Дело в том, что вверх по Священной идут торговые корабли. Туда везут рабов и меха, обратно – серебро и шелк. А войны выигрывают серебром, не только сталью.
И тут он понял, что все взгляды устремлены на него, и умолк, смутившись.
– Так мне Гейден говорила… ну, в кузнице…
Сафрит улыбалась, играя гирьками, висевшими у нее на шее:
– Тихий-тихий, а как скажет чего…
– Да уж, в тихом омуте черти водятся, – заметил Ярви, и пристальный взгляд бледных глаз остановился на Бранде. – Богатство – вот сила. А корень ревности Верховного короля – в богатстве королевы Лайтлин. Он может закрыть море Осколков для наших кораблей. Запретить гетландским купцам торговать на его берегах. А с помощью князя Калейвского и Императрицы Юга – закрыть от нас и Священную. Он в силах удушить нас, не обнажая меча. А если князь и Императрица станут нашими союзниками, поток серебра не иссякнет.
– Богатство – вот сила, – пробормотал Колл про себя, словно бы прислушиваясь к словам – правда это или нет?
Затем поглядел на Фрора:
– А как ты заработал этот шрам?
– Я задавал слишком много вопросов, – улыбнулся в огонь ванстерец.
Сафрит наклонилась к Бранду, осторожно прихватила его бородку и защелкала ножницами. Странное это было чувство – ну, что кто-то сидит к тебе так близко, и очень внимательно на тебя смотрит, трогает лицо мягкими пальцами… Он всегда говорил Рин, что помнит мать, но это были всего лишь рассказы, которые он повторял раз за разом, и со временем всякая память из них истерлась, и остались только слова. Это Рин стригла ему волосы, и он дотронулся до кинжала, который она выковала для него, и его вдруг охватила тоска по дому. По хибаре, на которую они с таким трудом заработали, по отблескам огня на лице сестры, и он вдруг сильно забеспокоился – как она там?! И даже вздрогнул от этой мысли, как от укуса.
Сафрит отдернула руку:
– Я тебя порезала?
– Нет, – выдавил из себя Бранд. – Просто по дому соскучился.
– Небось ждут там тебя, а?
– Только семья.
– Да ладно тебе, я ж говорю – ты красивый парень!
В это время Доздувой положил конец Колючкиным прыжкам и уверткам и прихватил ее за торчащую во все стороны шевелюру. А потом и за пояс – другой рукой. А потом поднял, как сноп, и с размаха кинул в канаву.
– А кому-то не везет в любви, – вздохнул Ральф.
Скифр как раз объявила, что схватка окончена, и пошла к канаве, посмотреть, что там да как.
– Я слишком надолго отлучился с фермы, вернулся – а жена снова вышла замуж.
– Может, это тебе не везет в любви, – заметила Сафрит, отбросив пучок Брандовых волос в огонь, – а ей как раз повезло!
– Не везет в любви – это когда ты дал клятву никогда никого не любить, – и отец Ярви горько вздохнул. – И чем старше я становлюсь, тем меньше мне кажется, что нежная забота праматери Вексен стоила этой жертвы…
– У меня была жена, – сообщил Доздувой, опустившись рядом с ними у огня.
И тут же заерзал – отбитые ягодицы давали о себе знать.
– Но она умерла.
– А при чем тут невезение? Ты ж ее просто раздавил! – заметил Одда.
– Ничего смешного, – мрачно отозвался гигант, хотя, судя по хихиканьям и смешкам, команда так не считала.
– Не, женитьба – это не для меня, – заявил Одда. – Не верю я в это дело.
– Думаю, женщины тебе доверием тоже не отвечают, – покивала Сафрит. – Хотя мне и жаль твою руку: бедняжка уже сколько лет твоя единственная любовница!
Одда довольно оскалился, отблески пламени заиграли на заточенных зубах.
– А ты не жалей – рука у меня опытная, и к тому же всегда наготове!
– И, в отличие от остальных, ее не пугает твое зловонное дыхание!
И Сафрит обмела Брандову подровненную бородку от лишних волосков.
– Вот и готово.
– Могу я взять твои ножницы? – поинтересовалась Скифр.
Сафрит скептически оглядела седую щетинку на ее голове:
– А тебе есть чего стричь-то?
– Я не для себя беру.
И старуха кивнула на Колючку, которая как раз выползла из канавы и хромала в их сторону, кривясь и ощупывая ушибленную голову. Растрепанные волосы торчали во все стороны под немыслимыми углами.
– Полагаю, нам нужно постричь еще одну овечку. Доздувой показал, что эта копна – уязвимое место.
– Нет.
Колючка бросила наземь свое побитое деревянное оружие и заправила пару прядок за ухо: странное дело, обычно ей было все равно, как она выглядит.
Брови Скифр поползли вверх:
– У тебя множество недостатков, но среди них я не замечала тщеславия!
– Я дала обещание матери, – сказала Колючка, подхватив лепешку и запихивая в рот сразу половину.
Пальцы у нее были грязные, но кому какое дело. Кстати, Колючка могла не одолеть троих парней в схватке, а вот обожрать – легко. В этом Бранд не сомневался.
– Я и подумать не могла, что ты во всем слушаешься матушку, – заметила Скифр.
– А я и не слушаюсь. И вообще она заноза в заднице, матушка моя. Всегда меня донимала: делай то, а не это, потому что так положено, а так не положено. А мне почему-то всегда хотелось делать так, как не положено.
Колючка рвала лепешку зубами, как волк оленя, жуя и разговаривая одновременно. Крошки летели во все стороны.
– Вечно она нудела: а что люди подумают, что мне за то и за се будет, вдруг обидят, и как ей будет за все это стыдно. Ешь так, говори вот эдак, улыбайся так, ссы вот как…
И пока она говорила, Бранд думал о своей сестре. Как она там? За ней же некому присмотреть… И тут он вдруг разозлился.
– Боги, – прорычал он. – Ты хоть одно благословение можешь не считать проклятием?
Колючка обернулась к нему с полным ртом. И, нахмурившись, спросила:
– Это что значит?
И он выпалил – очень уж она его рассердила:
– У тебя есть мать, которая о тебе заботится! И дом, в котором тебя ждут, где тебе будут рады и где ты будешь в безопасности! А ты еще жалуешься!
Тут повисло очень неловкое молчание. Отец Ярви прищурился, а Колл, наоборот, вытаращился, а у Фрора брови вовсе уползли на лоб от удивления. Колючка медленно прожевала и проглотила кусок. Вид у нее был такой, словно ей пощечину дали, – видать, она тоже не ожидала ничего такого. Впрочем, нет, скорее удивленный, ее же Скифр ежедневно лупцевала по щекам.
– Черт, я людей ненавижу просто, – пробормотала она, выхватив из рук Сафрит еще одну лепешку.
Конечно, нехорошо и неправильно было так говорить, но тут Бранд не сдержался:
– Не волнуйся, – и натянул на плечо одеяло, поворачиваясь к ней спиной. – Они тебе точно тем же отвечают.
Да пошли они
Колючка учуяла запах готовящейся на костре еды, ноздри ее зашевелились, и она заморгала спросонья. И тут же почувствовала: что-то не так. Обычно она пробуждалась от нежного пинка Скифр по ребрам.
А может, старая ведьма сегодня просто сжалилась над ней?..
Ей снилось, что голову с одной стороны лижет собака. Выпутываясь из одеял, она пыталась отделаться от неприятного воспоминания. Может, во снах и впрямь с нами говорят боги, но разрази ее гром, если она понимала, к чему снится собака.
Над ручьем сидел Колл и, ворча, намывал котелки.
– Доброе утро, – сказала она, зверски потягиваясь.
Спину и руки ломило, ну так и что! В первые дни она вообще разогнуться по утрам не могла – а как же, весь день гребешь, а вечером тренируешься. А тело закалилось, мышцы затвердели, и стала она как хлыст и как ветка – твердая и гибкая.
Колл поднял взгляд, и глаза его широко распахнулись:
– Эээ…
– Знаю. Скифр дала мне выспаться.
И Колючка широко улыбнулась, глядя на реку. Священная – а что, и впрямь подходящее имя. Время шло, и Матерь Солнце сияла ярко и пригревала, в лесу перекликались птицы, над водой лениво жужжали насекомые. Над рекой нависали тяжелые от белых цветов ветви деревьев, и Колючка с наслаждением вдохнула напоенный ароматами воздух – а потом счастливо выдохнула:
– Сдается мне, это начало чудесного дня.
И она потрепала Колла по голове, развернулась и чуть не врезалась в Бранда.
Тот вытаращился на нее со своим всегдашним беспомощным выражением на лице:
– Колючка, у тебя…
– Да чтоб ты сдох.
Она полночи пролежала, придумывая, что б такого обидного ему сказать, и вот пришел долгожданный миг, а на ум пришло только это. Она отпихнула его плечом и пошла к костру, вокруг которого собралась команда.
– Ешьте-ешьте, – наставлял всех Ральф. – Может статься, уже сегодня выйдем к волокам. Вам вся сила понадобится, шутка ли, корабль… эээ…
И тут он осекся, вытащившись на Колючку, которая подошла, ухватила миску и осмотрела ее.
– Ну ты говори, говори, – заметила она.
Они все развернулись и смотрели на нее, и Колючка начала нервничать.
Тут Одда фыркнул, едва не подавившись едой:
– Она подобна щетке, чья щетина наполовину выщипана!
– Агнцу, наполовину остриженному! – добавил Доздувой.
– Иве, чьи ветви наполовину обломаны, – пробормотал Фрор.
– Хорошо сказал, – поддержал Одда. – Поэтично! Ты б почаще рот раскрывал.
– А ты пореже, но штука в том, что я сказал чистую правду.