– Если обниму – боюсь, не смогу выпустить из объятий…
Она подошла, и они обменялись долгими взглядами:
– Ничего, я рискну.
И она положила ему руки на плечи и поднялась на цыпочки, чтобы обнять сильней. Он положил ей голову на плечо, и по исхудалому лицу потекли слезы.
Бранд посмотрел на Колючку, та пожала плечами:
– Ну, теперь понятно, кто такая Сумаэль…
– Так, значит, это посольство Гетланда? – и Сумаэль ткнула в кучу плесневелой штукатурки.
Таких куч на пыльном полу громоздилось приличное количество.
– Неплохой особнячок ты себе подобрал.
– Я – сын своей матери, – парировал Ярви. – Хотя она, конечно, больше мне не мать.
В облупившемся зале, где они сели обедать, могло бы уместиться человек сорок, но команда как-то разошлась по своим делам, и теперь в пустой комнате гуляло эхо.
– Что ты здесь делаешь, Сумаэль?
– Встречаюсь со старыми друзьями, – и она с улыбкой откинулась в кресле, положив ногу в заляпанном грязью сапоге – обувь странно не вязалась с роскошным одеянием – на исцарапанную столешницу.
– Я помогла дяде с постройкой корабля для Императрицы Теофоры, и все завертелось. В общем, к неудовольствию некоторых придворных, она назначила меня смотрителем императорского флота.
На лицо упала темная прядка, она оттопырила губу и сдула ее прочь.
– С кораблями ты управлялась отлично. У тебя это хорошо получалось. – Ральф смотрел на нее с улыбкой, как на любимую дочку, которая вдруг приехала навестить родителей. – Это – и людей злить.
– Императорские корабли гнили в гавани Ругоры, чуть дальше отсюда. А именно там, так случайно совпало, воспитывалась племянница Императрицы Виалина.
На лицо Сумаэль снова упала прядка, она снова отдула ее.
– Или содержалась в заключении, это как посмотреть.
– Содержалась в заключении? – удивился Бранд.
– Царственные особы здесь не слишком доверяют друг другу, – пожала плечами Сумаэль. – Но Виалине хотелось узнать побольше о флоте. Побольше обо всем. И мы… подружились. Да. А когда Теофора занемогла и Виалину вызвали обратно в Первогород, она попросила меня поехать с ней и… – Сумаэль поддела пальчиком цепочку с глазками и отпустила. Цепочка тонко зазвенела. – Одним словом, обстоятельства сложились таким волшебным образом, что я теперь – советница при особе Императрицы Юга.
– Талант – он не потонет, – одобрительно покивал Ральф.
– Как говно, ага, – проворчала Колючка.
Сумаэль широко улыбнулась:
– По себе судим?
Бранд заржал, Колючка смерила его злобным взглядом, и тот примолк.
– Значит, ты теперь – правая рука самой могущественной женщины мира? – спросил Ральф, поглаживая лысую голову.
– Ну, я же не одна такая.
Прядка упала снова, Сумаэль недовольно скривилась и принялась перекалывать волосы.
– Есть такой совет двенадцати, и большинство из них преданы герцогу Микедасу. Виалина, конечно, Импертрица, но это пустой титул. Вся власть у Микедаса, и он не собирается ей делиться.
– С нами, во всяком случае, он не поделился ничем, – заметил Ярви.
– Как же, наслышана.
Волосы темной завесой упали ей на лицо, сквозь пряди сверкнул хитрый любопытный глаз.
– Но вы, по крайней мере, вышли из дворца с головами на плечах.
– Думаешь, нам удастся не расстаться с ними, если мы здесь задержимся? – спросил Ярви.
Сумаэль покосилась на Колючку:
– Это зависит от того, насколько вы искушены в дипломатии…
– Я умею быть дипломатичной, – прорычала она.
Сумаэль улыбнулась еще шире. Похоже, на эту женщину не действовали никакие угрозы.
– Ты напоминаешь мне капитана корабля, на котором в свое время плавали мы с Ярви.
Ярви расхохотался, а следом расхохотался Ральф. Колючка нахмурилась:
– Это комплимент или оскорбление?
– И то, и другое.
Ярви наклонился вперед и поставил локти на стол, сцепив здоровую и сухую руки.
– Верховный король готовится к войне, Сумаэль. Кто знает, может, он уже начал войну.
– Кто ваши союзники? – спросила она, отбрасывая волосы обеими руками и завязывая их в узел.
– Их меньше, чем нужно.
– Некоторые вещи никогда не меняются, да, Ярви? – Сумаэль проворно закалывала волосы шпильками. – Герцог, в отличие от Теофоры, не слишком-то ревностен в служении единому Богу, но он намерен сохранить верность союзу с праматерью Вексен. Он поставит на того, кто сильнее.
– Посмотрим, – сказал Ярви. – Мне нужно поговорить с Императрицей.
Сумаэль попыхтела:
– Ну… я попробую. Попробую сделать так, чтобы она вас выслушала. Но большего обещать не могу.
– Ты ничем мне не обязана.
Она посмотрела ему в глаза и не отводила взгляд, пока не вставила в прическу последнюю шпильку. Драгоценные камни в ее навершии заискрились.
– Дело не в том, кто кому обязан. Во всяком случае, в нашем с тобой случае.
Ярви скривился – то ли засмеяться хотел, то ли заплакал. А потом просто откинулся в кресле и длинно выдохнул.
– Я думал, что никогда больше тебя не увижу.
Сумаэль улыбнулась, губа немного разошлась, показывая белый зуб. И Бранд понял, что эта женщина ему, пожалуй, нравится.
– И что?
– Я рад, что ошибся.
– Я тоже.
Та же самая прядка снова упала на лицо, она мрачно оглядела ее, сведя глаза к переносице, потом отдула.
Надежды
Колючка проталкивалась сквозь толпу, которая втекала в храм – наступал час молитвы. Толпа расступалась неохотно. Сколько ж здесь храмов, и сколько ж в них молящихся…
– Я смотрю, поклонение Единому Богу кучу времени отнимает, – проворчал Бранд, прокладывая себе путь в давке.
С его широкими плечами продираться выходило с трудом.
– Высокие боги и малые боги занимаются каждый своим делом. А вот Единый Бог, похоже, просто сует нос в дела всех остальных!
– И колокола эти! – Бранд вздрогнул, когда с вершины белой башни у них над головами донесся очередной гулкий удар. – Зараза, аж уши от них гудят, век бы их не слышать…
И он наклонился поближе и зашептал:
– Ты представляешь, они своих мертвых прям так хоронят. Не сжигают. А вот так берут и прям в землю закапывают. И не сжигают!
Колючка покосилась в сторону заросшего двора за храмом: там из земли торчали камни надгробий, шаткие, как зубы нищего, и под каждым, похоже, лежал и гнил труп. Сотни трупов. Тысячи трупов. Склеп, полный покойников, прям посреди города.
Ее аж испарина прошибла от одной этой мысли, и она тут же ухватилась за мешочек с костями отца.
– Что за город…
Отец любил рассказывать о Первогороде, но ей он нравился все меньше и меньше. Сликом большой. Такой размер подавляет! И слишком шумный! Как тут люди умудряются соображать в таком шуме, непонятно. И здесь слишком жарко! А еще душно, и воняет днем и ночью. Кругом отбросы, мухи, нищие – от всего этого голова кругом идет. И сколько народу вокруг, и все толкаются и идут мимо, никто друг друга не знает, и хотят все только одногу – деньгу урвать. Словно ее саму закопали, и над ней теперь ходят-бродят тыщи и тыщи воров, и она никого не понимает.
– Домой надо ехать, – пробормотала она.
– Да мы ж только сюда приехали!
– Вот и прекрасно. Как приехали, так и уедем. Ненавижу этот город.
– Да ты все ненавидишь.
– Нет, не все!
И она покосилась и перехватила взгляд Бранда, и в животе защекотало так приятненько – опять он отвернулся.
Оказалось, он умел смотреть удивленно, беспомощно, а еще вот так, как сейчас. Как в последнее время он на нее смотрел. Пристально так, волосы на лицо падают, и глаза из-под них горят. Голодные такие. И… испуганные. В тот день, когда они упали друг на друга и лежали, прижавшись, что-то тогда… что-то тогда произошло между ними. Что-то, от чего кровь приливала к лицу. И не только к лицу. И к кишкам – точно приливала. Ну и это… между ног тоже. Но в голову лезли сомнения, причем в таком же количестве, как эти верные, которые в храм набиваются.
Неужели нельзя просто спросить? Ну да, мы терпеть друг друга не могли, но это ж когда было. А сейчас мне кажется, что ты мне нравишься. А я тебе? Боги, дурь-то какая. Она всю жизнь отталкивала от себя людей, и теперь понятия не имела, как их к себе привлекать. А что, если он смотрит на нее как на сумасшедшую? От таких мыслей у нее прям пропасть бездонная под ногами раскрывалась. И вообще, что значит – нравишься? В смысле, нравишься как нравишься? А может, просто вот так вот подойти – и поцеловать его? Она все думала и думала об этом. На самом деле она только об этом и думала. А что, если в этом взгляде нет ничего особенного? Ну смотрит и смотрит парень, подумаешь. А что, если мать права: какому мужчине занадобится такая странная девушка, да еще с таким плохим, строптивым характером? Уж точно не Бранду – он же красавец, на него все девушки заглядываются, он себе любую может выбрать – только скажи…
И вдруг он обхватил ее и пихнул в дверную нишу. Сердце подскочило и затрепыхалось у самого горла, и она даже пискнула, как благовоспитанная девица, когда он крепко прижал ее к себе. Но все уже отскакивали и прижимались к стенам домов – по переулку рысили конные, качались перья на уздечках, сверкала позолоченная броня, и этим всадникам на высоких конях в высоких шлемах плевать было на жмущуюся по обеим сторонам улицы толпу. Наверняка люди герцога Микедаса, кто же еще.
– Так кого-то и задавить недолго, – пробормотал Бранд и мрачно посмотрел им вслед.
– Ага, – просипела она. – Эт точно.
А вообще, хватит себя обманывать. Они просто друзья. Рядом на веслах сидят. Вот и все. Зачем портить это все, пытаясь заполучить то, чего у нее попросту не может быть. Чего она не достойна и никогда не получит. И тут она встретилась с ним взглядом, и он снова смотрел на нее – так, и сердце ее бешено забилось, словно бы она милю против течения прогребла. И он быстро отодвинулся от нее, с бледной и смущенной полуулыбочкой, и пошел вперед через толпу, которая быстро заполняла улицу.