– Которого ты убила?
Колючка посмотрела в бледно-голубые глаза служителя и не отвела взгляд:
– Он был из твоих людей?
Отец Ярви не изменился в лице – совершенно. Никак не дал понять, так это или нет. Он спокойно продолжил накладывать повязки, как будто ничего не расслышал.
– Человек большой хитрости и коварства, – продолжила она, – нуждающийся в союзниках, прекрасно осведомленный о вспыльчивости короля Финна… да, такой человек мог подстроить нечто подобное.
Он осторожно заколол повязки булавкой – чтоб не сползли.
– А вспыльчивая девушка, настоящая заноза в жопе, которая ничего не знала и не понимала, могла вполне попасться на такую уловку.
– Такое могло случиться.
– Ну, ты тоже не так уж проста.
И отец Ярви убрал повязки и нож к себе в сумку.
– Но вот что я тебе скажу. Хитрый и коварный человек никогда не раскрывает свои планы. Даже друзьям.
И он похлопал ее по плечу и встал.
– Храни свою ложь как зеницу ока, как семенное зерно – вот что говорила мне моя прежняя наставница. А теперь – отдыхай.
– Отец Ярви?
И он обернулся, черный силуэт четко обрисовался в светлом дверном проеме.
– А если бы я не убила отравителя… кто бы мог выпить эту воду?
Тут повисло молчание. А поскольку Служитель стоял против света, она не могла разглядеть его лицо.
– Некоторые вопросы лучше не задавать, Колючка. Чтобы не узнать ответов.
– Ральф собирает команду.
И Бранд поддел носком сапога какую-то невидимую пылинку.
– Есть пара новеньких, но в основном – все те же лица. Колл ждет не дождется, когда можно будет приняться за вторую половину мачты. А Доздувой решил податься в проповедники. Нести слово божие в северные земли. И Фрор тоже поплывет с нами.
Колючка дотронулась пальцем до повязок:
– Теперь меня будут доканывать вопросами про шрам…
– Шрамы приличествуют героям, – заявил Бранд, почесывая длинные отметины у себя на предплечьях. – Они напоминают о подвигах.
– Мда, теперь уж меня точно никто красавицей не назовет…
Повисло неловкое молчание.
– Отец Ярви сказал, что ты убил герцога Микедаса.
Одним мерзавцем меньше, но Бранд вздрогнул, как будто воспоминание причиняло ему боль.
– Его убила слишком твердая почва. Я их просто познакомил.
– Я вижу, ты не слишком гордишься подвигом?
– Нет. Мне кажется, я не особо гожусь для Матери Войны, не то что ты. У меня нет твоей…
– Ярости?
– Храбрости. Гнева во мне довольно. Но мне от этого как-то не по себе.
– Отец Ярви сказал, что это ты принес меня сюда. Сказал, что ты спас мне жизнь.
– Ну… на одной же ж скамье сидим…
– Все равно спасибо.
Он смотрел в пол, кусал губу. А потом все-таки решился и посмотрел на нее.
– Прости меня, пожалуйста. За все. За…
Вот опять! Опять этот беспомощный взгляд! Но ей вовсе не хотелось его обнять. Ей захотелось его стукнуть.
– Прости, в общем.
– Да ничего страшного, – сипло проговорила она. – Жизнь есть жизнь.
– Я бы хотел… чтоб все было по-другому.
– Я тоже.
Она очень устала. Все тело болело. И в душе – тоже все болело. И ей совсем не хотелось подбирать вежливые слова.
– Если тебе кто-то не нравится, ты ж не можешь сделать так, чтоб человек нравился, правда?
– Ну… да, – жалостно пробормотал он.
Вот треснуть его, и вся недолга!
– Но мы ж с тобой бок о бок столько времени. Давай… может, будем друзьями, а?
Она ответила холодным, прямо ледяным голосом. Холодным и острым, как изготовленный к бою клинок. Либо так, либо она сейчас разревется. Нет, только не это.
– Нет, Бранд, не думаю, что у нас получится быть друзьями. Ничего уже не поправишь.
Он совсем сник. Словно ему обидно стало! Наверное, виноватым себя чувствует – и правильно! Пусть ему тоже будет больно! Как ей!
– В общем, смотри.
И он повернулся к ней спиной.
– Я буду ждать. Буду нужен – позови.
Дверь закрылась, и она оскалилась на нее, и тут же разболелось лицо. На глазах выступили слезы, она зло смахнула их рукавом. Это нечестно. Совсем нечестно. Но, как выясняется, в любви, как на поле боя, – нет тут честности, совсем нет.
Однажды она уже позволила себе обмануться. И все, довольно с нее этого одного раза. И того много. Не позволять себе надеяться! А то с этими надеждами – как с сорняками, раз не выполол, и все – они пустили корни! И она дохромала до Ральфа и попросила, чтобы ее посадили за другое весло на пути домой.
В конце концов, он ей кое-чем обязан, разве нет?
Очень странные союзники
– Значит, уезжаешь? – спросила Сумаэль.
Ее тяжелые шаги эхом отдавались в пустом коридоре.
– Через неделю, – отозвался отец Ярви. – Если Священная замерзнет, до дома не доберемся. Махнешь с нами, а? И не говори, что не скучаешь по хрусткому белому снегу!
Она рассмеялась:
– О да! Настанет погожий денек, и я сразу так: эх, ну что такое, сейчас бы замерзнуть до смерти! Останешься у нас, а? Разве тебе не по нраву южное солнце?
– Я слишком бледнокожий для него. Сгораю, а не загораю.
И Ярви горько вздохнул.
– А еще есть клятва, которую нужно сдержать.
Улыбка разом изгладилась с лица Сумаэль.
– Я и не думала, что ты серьезно относишься к клятвам.
– К этой отношусь очень серьезно, – тихо сказал отец Ярви.
– И что же, пойдешь против всего мира, чтобы исполнить ее?
– Надеюсь, до этого не дойдет.
Сумаэль фыркнула:
– Ну ты же знаешь, как оно бывает, с надеждами.
– А то, – пробормотал Бранд.
Ему казалось, что на самом деле ведутся два разговора – один явный, а другой тайный. А поскольку с разговорами у него всегда было не очень, да и тайных смыслов он никогда постигнуть не мог, он больше молчал. Как обычно.
Сумаэль распахнула тяжелые двери, те заскрипели на ржавых петлях. В темноте гулко отдавались их шаги.
– Она там, внизу.
Сводчатый коридор уходил в темноту, стены сплошь покрывал старый мох. Что-то метнулось и убежало у них из-под ног, прочь от мигающего света Брандова факела.
– Просто иди за мной, – велел Ярви.
Бранд устало кивнул:
– А что ж мне еще делать?
Они остановились перед решеткой. В темноте Бранд разглядел чьи-то поблескивающие глаза и подошел поближе, выше поднимая факел.
Мать Скейр, некогда служительница Ванстерланда, затем посол Праматери Вексен, сидела, привалившись к заросшей мхом стене, свесив бритую голову. Длинные татуированные руки безвольно повисли. На одной болтались аж пять эльфьих браслетов – из золота, стекла и полированного металла. Некогда Бранд исполнялся благоговейного ужаса, глядя на них. А теперь – по сравнению с тем, что носила Колючка – они казались дурацкой дешевкой.
– А, отец Ярви! – И Скейр вытянула длинную ногу, зазвенев железом. На голой лодыжке темнело железное кольцо, от которого тянулись цепи. – Пришел позлорадствовать?
– Разве что чуть-чуть. Но разве я виноват? Это же ты вступила в заговор с целью убийства Императрицы Виалины, разве нет?
Мать Скейр зашипела:
– Ничего такого я не делала! Праматерь Вексен отправила меня сюда проследить, чтобы этот надутый пузырь Микедас не наделал дел!
– Ну и как, получилось? – вежливо поинтересовался Ярви.
Мать Скейр красноречивым жестом продемонстрировала им железную цепь. Потом со звоном уронила ее на колени.
– Ты же сам все знаешь. Хороший служитель дает мудрый совет, но правитель все равно поступает так, как ему заблагорассудится. Ты привел этого увальня, чтобы попугать меня?
Голубые глаза матери Скейр остановились на Бранде, и хотя она сидела за решеткой, его пробрал холод.
– Он совсем не страшный.
– Напротив, я привел его, чтобы сделать тебе приятное! А вот та, что способна напугать кого хочешь, маленько поцарапалась – убить семерых дело нелегкое, сама понимаешь. Но она их убила, спасла Императрицу и разрушила все твои планы.
Бранд не стал его поправлять: на самом деле он убил двоих из этих семи. Но он не гордился убийством, и вообще ему казалось, что такими историями не стоит делиться.
– Но она уже поправляется. Возможно, она напугает тебя потом.
Мать Скейр отвела взгляд:
– Мы оба знаем, что никакого потом для меня нет. Надо было убить тебя тогда, в Амвенде.
– Ты хотела размотать мои кишки и оставить в пищу воронам. Я это очень хорошо запомнил, да. Но Гром-гиль-Горм сказал: зачем убивать, если можно продать?
– Это была его первая ошибка. А вторая – когда он тебе поверил.
– Ну, Горм, как и король Атиль, воин, а воины предпочитают действовать, а не размышлять. Вот почему они нуждаются в служителях. Вот почему он так нуждается в твоих советах. Вот почему праматерь Вексен так хотела разлучить вас. Так мне кажется, во всяком случае.
– Теперь уж я ему ничем не смогу помочь, – проговорила мать Скейр. – Ты, праматерь Вексен и герцог Микедас об этом хорошо позаботились.
– Не знаю, не знаю, – заметил Ярви. – Я, к примеру, отплываю вверх по Священной через неделю. Возвращаюсь в море Осколков.
И он выпятил губы и постучал по ним пальцем.
– Как ты думаешь, Бранд, сможем мы захватить пассажира? Завезем его в Вульсгард?
– Почему бы и нет, – пожал плечами Бранд.
Тут Ярви вздернул брови, словно его только что осенила гениальная мысль:
– А что, может, у нас на борту найдется местечко для матери Скейр?
– Нас покинула одна таинственная лысая женщина, – согласился Бранд. – И освободилось место для другой.
Служительница Горма нахмурилась. Ей, конечно, очень хотелось попасть на борт их корабля, но она не хотела подавать виду.
– Не играй со мной, мальчик.
– А я и не умею, – невозмутимо отозвался Бранд. – Детство, знаете ли, слишком рано закончилось. Не успел научиться.
Мать Скейр медленно поднялась во весь свой немалый рост и прошлепала босыми ногами к решетке – насколько цепи пустили. И чуть подалась вперед. Тени бежали по исхудавшему лицу.