Он дернул щекой – все-таки она его задела этими словами.
– Все мы становимся на колени перед кем-нибудь. Я бы тебя узнал, но ты сильно изменилась.
– Да.
– Ты дочь Сторма Хедланда.
– Да.
– Это был славный поединок.
Хмурый мальчик протянул Горму меч, тот сжал пальцы на рукояти и вытащил его из ножен. Чудовищных размеров у него клинок, Колючка бы с ним только двумя руками смогла управиться. А ему он был словно ивовая веточка.
– Ну что ж, будем надеяться, и о нашем споют что-нибудь веселое.
– Не рассчитывай на тот же исход, – сказала Колючка, наблюдая за отблесками Матери Солнца на его мече.
Он силен, замах у него серьезный, и доспех отличный, но все эти железяки много весят, так что у нее преимущество в скорости. Она выдержит дольше. А вот кто из них в бою хитрее, покажет время.
– Я выходил на поединок раз двадцать и отправил в могилу множество храбрецов, и понял одно. Никогда не рассчитывай на тот же исход.
Горм осматривал ее одежду, оружие – прикидывал и оценивал, точно так же, как и она. Интересно, какие преимущества он увидел. И какие уязвимые места.
– Впрочем, я ни разу еще не бился с женщиной.
– Это будет первый и последний раз. Это твой последний бой.
И она гордо вздернула подбородок.
– Дыхание Матери Войны не защитит тебя от меня.
Он надеялась, что он разозлится, а если разозлится, значит, будет действовать безрассудно. Но король Ванстерланда лишь печально улыбнулся:
– Ох уж эта юношеская самоуверенность. Предсказано, что я не паду от руки мужа.
И он встал, и его громадная тень протянулась по примятой траве: гигант, о которым пели скальды, распрямился во весь свой немалый рост.
– А не что я паду от твоей руки.
– Матерь Война, не дай ей погибнуть, – раз за разом выговаривал Бранд, до боли сжимая кулаки. – Матерь Война, не дай ей погибнуть…
Когда поединщики заняли свои места, на равнину опустилась нездешняя тишина. Только ветер посвистывал в траве да птицы хрипло и громко перекликались в свинцовом небе. Тихонько позванивал доспех на нервно переминающихся с ноги на ногу воинах. Мать Исриун вышла на площадку и встала между ними:
– Вы готовы убивать? Вы готовы умереть? – И она подняла руку с гусиным пером. – Готовы ли вы предстать перед судом Единого Бога?
Горм высился над ней, как гора – широкий щит впереди, огромный меч наготове.
– Мать Война будет моим судьей, – прорычал он.
Колючка пригнулась и свирепо оскалилась.
– Плевать, кто там судья. – И она повернула голову и сплюнула. – Я готова.
– Тогда начинайте! – воскликнула Матерь Исриун и бросила перышко, и быстро убежала с площадки.
Перышко медленно-медленно падало, и сотни глаз с обеих сторон следили за ним. Порыв ветра подхватил его, оно запорхало. И падало, падало… Все затаили дыхание.
– Матерь Война, пусть она не умрет, Матерь Война, пусть она не умрет…
В тот миг, когда перышко коснулось травы, Колючка прыгнула. Она хорошо помнила уроки Скифр. Они вошли в ее плоть и кровь. Всегда нападай. Бей первая. И последняя. Нападай!
Шаг – и в лицо ей ударил ветер. Горм стоял неподвижно и смотрел. Второй – и она растоптала перышко на траве. Он все еще не двигался с места. Третий – и она налетела на него с боевым кличем, размахнулась топором Скифр, снизу ударила мечом, откованным из костей отца. А вот теперь он двинулся навстречу, и ее клинок столкнулся с его, а топор выбил щепы из его щита.
И в то же мгновение она поняла, что еще никогда не сражалась с человеком такой страшной силы. Она привыкла, что человек пятится, когда она бьет по щиту, привыкла, что, когда бьешь, противник отступает. Но бить по Гормову щиту было все равно что рубить старый дуб. А когда столкнулись их мечи, боль стрельнула от ладони до кончика носа, а зубы щелкнули.
Однако не в правилах Колючки тушеваться после достойного отпора.
Горм опрометчиво выставил левый сапог, и она припала к земле, пытаясь зацепить его бородой топора и повалить на спину. Но с ловкостью, какой не ожидаешь в такой махине, он отступил назад, закряхтел, занося огромный меч – и ударил, как скорпион хвостом. Она едва успела увернуться – тот просвистел под хитрым углом, щеку захолодило. Таким ударом можно перерубить все что угодно – щит, шлем, голову.
Но она изогнулась, выжидая, когда он откроется – а ведь он не может не открыться после такого удара! – но ничего подобного! Горм управлялся со своим чудовищным клинком аккуратно и четко, без гнева и пыла – прям как матушка с иголкой. И глаза у него оставались спокойными-спокойными – он прикидывал, выжидал, и дверь его щита так и не приоткрылась.
Итак, первая схватка окончилась вничью. Она отбежала на позицию – ждем другого удобного случая. Ждем, когда он все-таки откроется.
Медленно, осторожно Крушитель Мечей шагнул к центру площадки, глубоко уперев в грязь левую ногу.
– Так его! – выдохнул Ральф, когда Колючка бросилась на врага, осыпая его ударами. – Так его! – клинок загрохотал о Гормов щит, высекая щепы, Бранд сжал кулаки, ногти впились в ладони.
Он охнул, когда Колючка перекатилась, не попав под удар Гормова меча, сверкающей дугой свистнувшего мимо, шутя отбила жуткий удар и отскочила подальше, на безопасное расстояние. Она качалась и пошатывалась, словно пьяный, водя клинками туда и сюда, как это делала Скифр, и Горм внимательно следил за ней поверх щита, пытаясь отыскать закономерность в ее хаотичных движениях.
– А он осторожный, – прошипела королева Лайтлин.
– Мы сорвали с него броню пророчества, – проговорил отец Ярви. – И он боится ее.
Король Ванстерланда медленно шагнул вперед, вдавливая сапог в землю с такой силой, словно закладывал камень в основание монумента собственной славе. Он пребывал в неподвижности, Колючка же, напротив, непрестанно двигалась.
– Словно Матерь Море против Отче Тверди, – пробормотал Ральф.
– Матерь Море всегда побеждает, – сказала Лайтлин.
– Со временем, – тихо добавил отец Ярви.
Бранд морщился и искоса поглядывал на поединщиков – смотреть туда не было сил, и не было сил отвести глаза.
– Матерь Война, пусть она не умрет, Матерь Война, пусть она не умрет…
Гормов щит был как ворота цитадели – Колючка не пробилась бы сквозь эту преграду даже с тараном и двадцатью дружинниками. И обойти тоже не получалось. Никогда ей не приходилось видеть такого искусного обращения со щитом. Как быстро он закрывался, а прятался за ним еще быстрее! Но он держал его слишком высоко. С каждым осторожным шагом его левая ножища выдвигалась все дальше, все больше высовывалась из-под края щита – как неразумно, как неправильно… И каждый раз, когда она это видела, ей казалось – вот оно, уязвимое место в его защите.
Завлекательно. Очень завлекательно.
Может, слишком завлекательно?
Только дурак будет думать, что у такого воина нет пары финтов в запасе. А Колючка отнюдь не дура. Будь быстрее, выносливей, умней, говорила Скифр. У нее есть свои финты, да.
И она уставилась на этот сапог, и облизнулась, как кошка на мясо, и смотрела долго, чтобы он заметил взгляд, – и бросилась вперед. Он ударил мечом, но она ждала этого удара и увернулась, и рубанула Скифровым топором – но не ногу, как он ждал, а на уровне плеча. Глаза его расширились, он отшатнулся, вздернул щит, поймал на него топор, но лезвие все равно ударило его в плечо, и кольчужные кольца полетели, как пыль из выбиваемого ковра.
Она ждала, что он отступит, может, даже упадет, но он просто пожал плечами, словно муху отогнал, и пошел вперед, сокращая расстояние – слишком близко для удара мечом! Р-раз! И он двинул ее щитом по губам, и она пошатнулась и попятилась. Боли нет, сомнений нет, голова не кружится! От боли она стала только яснее! Горм взревел, Матерь Солнце блеснула на стали, и она поднырнула под пронесшийся со свистом клинок.
Что ж, эта схватка тоже завершилась вничью. Но теперь они оба ранены.
Кровь на его кольчуге. Кровь на кромке его щита. Кровь на ее топоре. Кровь на губах. Она оскалилась и зарычала, и сплюнула красным в траву между ними.
Кровь
Завидев кровь, воины взвыли, подобно псам, и подняли шум, подобный шуму битвы.
Ванстерцы со своего края долины выкрикивали проклятия и молитвы, а гетландцы со своей стороны ревели, подбадривали и сыпали бесполезными советами. Топоры грохотали о щиты, мечи о шлемы, и к небу подымался гвалт, полный ярости и похоти, способный поднять мертвых из курганов или пробудить богов от спячки.
Ибо людям более всего по нраву смотреть, как другие сражаются со Смертью – ведь это дает им ощутить вкус жизни.
А у края площадки, среди рычащих и орущих ванстерцев, Бранд видел, как побелела от ярости Матерь Исриун, а Матерь Скейр рядом с ней спокойно прищурилась.
Гром размахнулся в заплечном ударе, Колючка увернулась, меч сверкнул совсем близко и взрыл землю, из длинной раны полетели вверх трава и комья. Бранд сунул в рот кулак и закусил костяшки пальцев – сильно, до боли. Стоит ему раз достать ее – все, конец, развалит напополам одним ударом. А поединок словно еще вчера начался, а он как затаил дыхание, так ни разу и не выдохнул…
– Матерь Война, пусть она не умрет…
Колючка танцевала, кружила по площадке. Это ее трава. Эта трава принадлежит ей. Она королева этой грязи. Она не слышала вопли воинов, не смотрела ни на Лайтлин, ни на Исриун, ни на Ярви. Даже на Бранда не смотрела. Мир сжался до нее и Сокрушителя Мечей, и нескольких футов травы у них под ногами. И ей нравилось то, что она видела.
Горм уже дышал тяжело, и пот бежал по нахмуренному лбу. Доспех на нем тяжелый, но она не ожидала, что это даст о себе знать так скоро. Он вот-вот выронит щит! Ха! А она может так кружиться часами. Она тренировалась часами, днями, неделями, всю дорогу вниз по Священной и Запретной и обратно.