Последний император, первый президент. Помазанник Божий, «помазанник» демократии. Единственные в истории России главы государства в силу (согласно, по) конституции.
Почти идентичные конституционные схемы власти. Обе конституции почти равно удалены от начала и конца календарного XX столетия (около шести лет). Обе приняты спустя четыре с небольшим десятилетия после отмены крепостного права (первого, «классического», и второго крепостного права большевиков — ВКП(б)). Обе — по существу — октроированы, навязаны обществу. Обеим предшествовали небольшие — по масштабам XX в. — гражданские войны. И в том и в другом случаях власть одерживала в них победы, а «контрвласть» в лице Советов (1906 г. — Петроградского, 1993 г. — Верховного РФ) терпела поражение.
Через одиннадцать лет после принятия Конституции Николай II отречется от престола, откажется от власти. За одиннадцать лет до исторической победы Ельцина на первых в истории России реальных выборах главы государства начинается эра перестройки, заката коммунизма. И от власти — хотел он этого или нет, но так произошло — начнет постепенно отказываться последний генсек.
А между Николаем II и Ельциным навсегда в русской истории останется и другая — кровная, кровавая — связь. В одном и том же городе первый закончит свой путь по этой самой (и в эту самую) историю, второй — начнет. И город этот большую часть века будет называться именем убийцы первого, но второй вернет ему прежнее, действительное. Правда, второй разрушит дом, в котором был убит первый. Но второй же упокоит останки первого и символически закончит Великую гражданскую войну, сотрясавшую отечество восемьдесят лет…
Да, эти совпадения, связи, хронологические переклички, аллюзии и пр…
Век начинается уходом Толстого и заканчивается возвращением Солженицына. У входа и выхода из этого века — Блок и Бродский…
* * *
Хронологический русский XX век начался и закончился правлением двух внешне бесцветных полковников-петербуржцев. Невысокого роста, стройные, с прозрачными светлыми глазами, загадочно-холодные, непроницаемо-спокойные, без аффектов и эффектов, два этих правителя разительно отличаются от большинства персонификаторов власти в нашем Отечестве. И тому и другому — при всех известных громадных различиях — власть досталась неожиданно. Вдруг упала в руки.
…Ну мог ли думать Ники, что папа уйдет столь рано, когда он еще не подготовлен, когда только-только счастливо разрешилась история сватовства и любви к Алике. А здесь государственные заботы!
Не исключено, что Николай II изначально был раздавлен грузом свалившейся на него ответственности. И не смог преодолеть этой тяжести вплоть до отречения. Может быть, отречение и стало для него выходом из кошмарной психологической ситуации, в которой он пребывал более двадцати лет. Как царь Николай Александрович со своей жизненной задачей не справился, как частный человек (с марта 17-го по середину лета 18-го) — явил себя в блеске достоинства. Венец власти, заслуженно упавший с его головы, был последнему царственному Романову тяжек и не по силам. Но заслуженно воспринял он венец мученика и мученичества. И потому занял в русской истории и в наших сердцах свое, никем не занятое до него, место.
После отречения ушли холод, равнодушное спокойствие, какое-то странноватое отчуждение от всего и вся … Перед нами вдруг встал мудрый и скорбный человек, как будто точно знающий цель и задачу своей жизни, мужественно и покорно (покоряясь какой-то Высшей Воле) идущий к их осуществлению…
Но это был финал. В реально же историческом плане полковник Романов кажется мне персонажем весьма близким полковнику Путину. Если бы не болезнь и стремительное одряхление Ельцина, никогда бы Владимир Владимирович III русской истории не стал хозяином одной седьмой суши. (Владимир Владимирович I — Маяковский, главный поэт Русской Революции, главный мифотворец русского коммунизма, теоретик и практик подчинения Русской Литературы — Русской Полиции; Владимир Владимирович II — Набоков, главный поэт русской эмиграции, главный — в этом веке — мифотворец русского privacy (что есть противоположность коммунизму), теоретик и практик полного ухода Русской Литературы из оперативной разработки Русской Полиции. Напомню, что Владимиру II принадлежит формула: русская история есть история русской литературы (как история свободы) и история тайной полиции (как история несвободы)).
По всей видимости, Владимир III призван как-то примирить наследие двух первых Владимиров. Революцию и эмиграцию (т. е. то русское, что ускользнуло из-под революции и развивалось по собственной логике), коммунизм и privacy, Русскую Литературу и Русскую Полицию.
…И все же при входе и выходе из XX в. мы видим двух печальных полковников, которым никогда не суждено стать генералами. Даже в ранге и должности Верховных главнокомандующих они останутся старшими (путь самыми старшими) офицерами.
Как же отличны привратники хронологического XX в. от привратников XX столетия, фактического, исторического. Того самого короткого века, уместившегося между 1917 и 1991 гг. Спокойно-холодные лица полковников Романова и Путина, с одной стороны, и ярко-энергичные — юристов Ульянова и Горбачёва, — с другой. Если первые пришли с северо-запада, то вторые — с юго-востока страны. География подчеркивает коренную несхожесть двух пар.
Связь между Ульяновым-Лениным и Горбачёвым очевидна. Но Горби есть антитеза Ленину. Владимир Ильич с опорой на немцев начинает строить коммунизм, Михаил Сергеевич — разваливает его. У Владимира Ильича слово и дело связаны намертво (и в том смысле, что убивал словом), у Михаила Сергеевича — слово порождает слово, но — не дело. Горби порвал железную ленинскую связку «слово — дело; слово = дело». И заменил ее на «слово, слово, слово».
В известном смысле Горби есть историческая пародия на Ленина. История отомстила Ленину и его гвардии явлением Горби и его окружения. Если Пушкин — это ответ России на преобразования Петра, то Горби — ответ России на преобразования Ленина.
Да и в приватном смысле все наоборот. Ленин из руководителя мелкого клуба политических аутсайдеров — в вожди революционной империи, Горби из лидеров сверхдержавы — в руководителя мелкого клуба политических аутсайдеров. Если Ленин проделал путь из социал-демократов в большевики, то Горби — наоборот. То есть, чем один начал, тем другой — кончил. Если Ленин обещал всем коммунизм, а ведь это, если без смеха, вообще максимум того, что можно обещать, то Горби в унылом своем и отчаянном бессилии — отдельную квартиру каждой советской семье к 2000 г.
Противоположны и финалы двух правоведов. Гвардия Ленина заточила его в Горках, отстранила от власти, ускорила объективный ход разрушительной болезни, т. е. фактически действовала на паях со Смертью. Это были великие бандиты, покруче сицилианских, чикагских и солнцевских. После соучастия в убийстве своего пахана они положили его в гранитную тюрьму, где он и поныне находится («как фиш на блюде», «нафаршированный труп». — Иосиф Бродский). Фактически они арестовали его; они боялись его и после смерти, эти великие бандиты. Они не хотели его отпускать даже мертвого. В самые главные свои дни они забирались на этот саркофаг и попирая, топча Старика ногами, приветствовали послушные им людские стада, организованно протекавшие по Кровавой площади.
Горби же окружала не гвардия, не стая великолепных бандитов. Горби, как выяснилось, окружала шпана. То есть вокруг Ленина были воры, урки, вокруг Горби — мелкое жулье, самое большое — фраера. Они тоже заперли своего шефа в Горках, в крымских Горках (горах) — в Форосе. На два дня. А потом испугались и поехали просить прощения. Так закончился русский коммунизм. Горбачёв вырвался на свободу и стал частным человеком. Кстати, это была еще мечта другого «плешивого щеголя», Александра I, но Благословенный так ее и не реализовал (если только мифическим старцем…). Николай II заплатил за это жизнью. И в этом великая правда русской власти. Но одновременно и ее трагедия, и ее — чаще имплицитный — итог. Ее коренное противоречие метафизического и физического, субстанциально-властного и субстанциально-личностного. Самодержавие началось походом московских Даниловичей из по-тогдашнему частных князьков-хозяйчиков в единственный Субъект русской истории, а завершилось пострижением этого Субъекта в частного человека. Цена — гибель персонификатора и Самодержавия.
А Горбачёв стал первым настоящим, успешным приватизатором. Он приватизировал сам себя. Он — первая на финише коммунизма реализованная частная собственность. Заметим, что вновь на Руси частная собственность началась с людей, а не вещей, предметов, объектов. Правда, в XVIII в., при Екатерине II, возникновение частной собственности произошло через закрепощение людей; в конце XX — через раскрепощение.
* * *
Скажем несколько слов о русской власти. О единственном Субъекте русской истории, ее Субстанции. Таковой она стала после и в результате похищения субъектной энергии у всех остальных ее носителей. И прежде всего субъектности была лишена основная часть русского народа. В книге «Русская Система» А.И. Фурсов и я называем такой народ (население) Популяцией. Наряду с русской властью (повторим: Моносубъектом русской истории) и Популяцией мы обнаруживаем и третий важнейший элемент Системы. Это — Лишний Человек. «Он может быть как индивидуальным (часть дворян и интеллигенции в XIX — начале XX в.), так и коллективным (казачество в XVII в.). Лишний человек — это те индивиды или группы, которые не «перемолоты» Властью и поэтому не стали ни ее органом, ни частью Популяции. Или же это люди, «выломившиеся» из Популяции и Власти.
Следовательно, «Русская Система — это такой способ взаимодействия ее основных элементов, при котором Русская Власть — единственный социально значимый субъект. Если Русская Система есть способ контроля над русской жизнью, то Лишний Человек — это мера незавершенности системы, индикатор степени неперемолотости русской жизни Русской Системой и Властью. Процесс взаимодействия, с одной стороны, Русской Системы и Русской Власти, а с другой — Русской Системы и русской жизни (в которой Система далеко не все исчерпывает и охватывает, а в Системе не все Власть