и главы «Медуллы-Облонгаты» и уже получившая предуведомление об увольнении за то, что с надлежащими жестами поставила его в известность о буйном веселии в салуне Мелмута, была занята составлением на листке бумаги короткого списка имен, чтобы выбрать то, которое станет ее nom de thйatre[12], когда начнется ее кинокарьера.
Ибо в первую очередь она была оптимисткой, и постоянные неудачи не угасили в ней огонь честолюбия.
Высунув кончик языка, она старательно выводила:
Урсулина Делмейн
Теодора Трикс
Увула Гладвин
Но ни одно из них ее не удовлетворило. Может быть, что-нибудь чуть поиностраннее и поэкзотичнее…
Грета Гарбо
Нет, уже использовано.
Но тут на нее внезапно снизошло озарение, и, трепеща в экстазе, она написала единственное имя, которое было абсолютно и бесповоротно тем, что требовалось:
Минна Нордстром
Чем дольше она на него смотрела, тем больше оно ей нравилось. Она все еще гордо на него взирала, когда у дверей остановился автомобиль, и минуту спустя в дом вошли мистер Шнелленхамер, мистер Зиззбаум и мистер Фишбейн. На всех были черные фетровые шляпы и по топору в руке.
Вера Пребл выпрямилась во весь рост.
— Поставки принимаются с черного хода, — начала она надменно, но затем узнала своих былых нанимателей и в изумлении умолкла.
Узнавание было взаимным. Мистер Фишбейн вздрогнул. Как и мистер Зиззбаум.
— Змея! — сказал мистер Фишбейн.
— Подколодная! — добавил мистер Зиззбаум.
Мистер Шнелленхамер был более дипломатичен. Вид этой предательницы потряс его не менее, чем его коллег, но он понимал, что для диатриб момент не подходил.
— Ну-ну-ну! — сказал он с благодушием, которому пытался придать искренность и обаяние. — Я и не догадался, что говорил по телефону с вами, моя дорогая. Ну что же, тем лучше, тем лучше: ведь мы все тут, по сути, старые друзья.
— Друзья? — отпарировала Вера Пребл. — Позвольте вам сказать…
— Знаю, знаю. Именно. Именно. Но слушайте, мне сегодня вечером необходимы напитки…
— То есть как — тебе необходимы? — сказал мистер Фишбейн.
— Все в порядке, — успокоил его мистер Шнелленхамер. — Я просто не договорил. И про вас отнюдь не забыл. Мы тут — одно целое. Добрый старый дух сотрудничества. Видите ли, моя дорогая, — милая шуточка, которую вы с нами сыграли… да нет-нет, я ни в чем вас не упрекаю. Никто не хохотал громче меня…
— Нет, хохотал, — вмешался мистер Фишбейн, до которого дошло, что девушку, стоящую перед ними, необходимо ублаготворить. — Я хохотал громче.
— Мы все хохотали, громче нельзя, — сказал мистер Шнелленхамер. — Жаль, вы не слышали. Находчивая девочка, сказали мы себе. Тем не менее эта веселая шалость поставила нас в несколько затруднительное положение, и вы получите сто долларов, если подниметесь наверх и заткнете уши ватой, пока мы примемся обрабатывать топорами дверь в погреб мистера Глютца.
Вера Пребл подняла брови:
— А зачем вам надо взламывать дверь? Я знаю комбинацию замка.
— Знаете? — сказал мистер Шнелленхамер ликующе.
— Беру назад «змею», — сказал мистер Фишбейн.
— Когда я употребил прилагательное «подколодная», — сказал мистер Зиззбаум, — я говорил, не подумав.
— И я вам ее назову, — сказала Вера Пребл, — но не даром.
Она откинула голову, протянула вперед руку и зашевелила пальцами. Она явно что-то выражала, но они не сумели определить, что именно.
— Я открою вам комбинацию к двери погреба мистера Глютца при одном условии. И вот оно: один из вас должен заключить со мной контракт звезды на пять лет.
Магнаты выпучили глаза.
— Слушайте, — сказал мистер Зиззбаум, — не хотите же вы быть звездой!
— Вам это не понравится, — сказал мистер Фишбейн.
— И еще как не понравится, — сказал мистер Шнелленхамер. — В звездах вы же будете глупо выглядеть — неопытная девочка вроде вас. Вот если бы вы пожелали небольшую выигрышную роль…
— Звезда.
— Скажем, поддерживающая роль.
— Звезда.
Троица отступила шага на два и посовещалась.
— Она серьезно, — сказал мистер Фишбейн.
— Глаза у нее, — сказал мистер Зиззбаум, — гранитные.
— Десятки раз мне выпадал случай уронить на ее голову с верхней лестничной площадки что-нибудь тяжелое, и я не воспользовался ни единым, — с виноватым раскаянием сказал мистер Шнелленхамер.
Мистер Фишбейн воздел руки к небу:
— Бесполезно. Передо мной все время плавает образ миссис Фишбейн с восемью кубиками льда на лбу. Так уж и быть! Я сделаю эту девчонку звездой.
— Ты?! — сказал мистер Зиззбаум. — И все заберешь себе? А мне предоставишь вернуться домой и сказать миссис Зиззбаум, что на ее званом вечере сегодня сто одиннадцать гостей, включая вице-президента Швейцарии, останутся без напитков? Нет уж, сэр! Звездой ее сделаю я.
— Я тебя переторгую.
— Не переторгуешь. Разве что мне сообщат, что миссис Зиззбаум лишилась голосовых связок.
— Слушай, — сквозь зубы сказал его собеседник. — В употреблении голосовых связок миссис Фишбейн еще только разогревается, когда миссис Зиззбаум уже захрипит.
Мистер Шнелленхамер, этот холодный ум, увидел, какая угроза над ними нависла.
— Ребята, — сказал он, — если мы начнем торговаться, предела не будет. Есть только один выход: слияние.
Победа осталась за его могучей личностью. И несколько минут спустя к девушке повернулся президент новообразованной корпорации «Идеало-Зиззбаум»:
— Мы согласны.
Не успел он договорить, как до них донесся звук остановившейся перед подъездом какой-то тяжелой машины. Вера Пребл испустила крик отчаяния.
— Дура я, дура! — воскликнула она в смятении. — Я только сейчас вспомнила, что час назад позвонила в полицию и информировала их о погребе мистера Глютца. Это они!
Мистер Фишбейн охнул и посмотрел вокруг, выбирая обо что начать биться головой. Мистер Зиззбаум с кратким пронзительным воплем начал опускаться на пол. Но мистер Шнелленхамер был скроен из более крепкого материала.
— Возьмите себя в руки, ребята, — умоляюще сказал он. — Предоставьте дело мне. И все будет в ажуре. До чего мы дойдем, — добавил он с достоинством, столь же внушительным, как и простым, — если свободнорожденный американский гражданин не сможет подкупить полицию своей родины?
— Верно, — сказал мистер Фишбейн, задержав лоб в дюйме с четвертью от великолепной китайской вазы.
— Верно, верно, — сказал мистер Зиззбаум, поднимаясь с колен и отряхивая брюки.
— Только предоставьте все мне, — сказал мистер Шнелленхамер. — Привет, ребята! — продолжал он благодушно.
В гостиную вошли три полицейских — сержант, патрульный и еще один патрульный. Лица у них были суровые, будто вырубленные из дерева.
— Мистер Глютц? — спросил сержант.
— Мистер Шнелленхамер, — поправил магнат. — Но Джейкоб для вас.
Эта дружелюбная нота как будто не смягчила сержанта.
— Пребл Вера? — спросил он, обращаясь к девушке.
— Нордстром Минна, — ответила она.
— Значит, неправильно записали имя. Так или иначе, это вы позвонили нам, что в доме хранятся алкогольные напитки?
Мистер Шнелленхамер весело засмеялся:
— Не стоит верить всему, что говорит эта девушка, сержант. Она превеликая шутница. И всегда была такой. Если она сказала так, значит, просто вас разыграла, как у нее в привычке. Я знаю Глютца. Я знаю его принципы. И сотни раз слышал, как он говорил, что законы его страны для него превыше всего и он никогда не унизится до того, чтобы нарушать их. Вы здесь ничего не найдете, сержант.
— И все-таки попробуем, — ответил тот. — Покажите нам погреб, — добавил он, обращаясь к Вере Пребл.
Мистер Шнелленхамер улыбнулся обворожительной улыбкой.
— Слушайте, — сказал он. — Я как раз вспомнил, что допустил ошибку. Глупейшую. Просто не знаю, как я мог ее допустить. В доме действительно есть небольшая толика этого самого, но я уверен, вы, милые ребятки, не хотите никому устраивать неприятности. При вашей-то широте взглядов! Слушайте, ваша фамилия Мэрфи?
— Донахью.
— Я так и думал. Нет, вы будете смеяться. Я только сегодня утром сказал миссис Шнелленхамер, что мне обязательно надо выбрать время заглянуть в участок и отдать моему старому другу Донахью десять долларов, которые я ему задолжал.
— Какие десять долларов?
— Я не сказал «десять». Я сказал — сто. Сто долларов, Донни, старина, и, конечно, кое-что найдется и для этих двух джентльменов. Ну как?
Сержант выпрямился во весь рост. Его взгляд не смягчился ни на йоту.
— Джейкоб Шнелленхамер, — сказал он холодно, — вам от меня не откупиться. Когда прошлой весной я хотел получить роль в «Колосс-Изыск», меня не взяли, потому что вы сказали, будто я не сексапилен.
Первый патрульный, до этих пор участия в разговоре не принимавший, удивленно вздернул голову:
— Да неужели, шеф?
— Именно. Не сексапилен.
— Это подумать! — сказал первый патрульный. — Когда я пробивался в «Колосс-Изыск», мне сказали, что у меня голос нехорош.
— А меня, — сказал второй патрульный, мрачно глядя на мистера Шнелленхамера, — у них хватило наглости забраковать за мой левый профиль. Поглядите, ребята, — сказал он, поворачивая голову, — есть у меня в профиле какой-нибудь изъян?
Его товарищи пристально изучили спорный профиль. Сержант поднял руку, откинул голову и прищурился сквозь растопыренные пальцы.
— Никаких изъянов, — сказал он.
— Расчудесный профиль, Бэзил, — сказал первый патрульный.
— То-то и оно! — сказал второй патрульный сурово.
Сержант вернулся к собственной обиде.
— Не сексапилен! — сказал он со скрежещущим смехом. — И это мне, который в колледже Восточной Айовы прошел курс актеров кино со специализацией в области сексапильности.
— Кто говорит, что мой голос нехорош? — вопросил первый патрульный. — Вот послушайте: ми-ми-ми-ми.
— Лучше некуда, — сказал сержант.