— Войдите! — раздался хриплый голос.
Когда Прутик уже собирался поднять щеколду, Шпулер остановил его, положив руку на плечо.
— Пусть она обязательно заговорит первой, — прошептал он. — Здесь так принято.
Прутик кивнул и открыл дверь. Они втроём вошли в тёмное помещение. Кислый дым от горящих масляных ламп, висящих по стенам, немедленно попал им в лёгкие, и у них заслезились глаза. Тёмная птица шрайк с серо-зеленым, металлического отлива оперением и когтями белыми, как слоновая кость, повернувшись к ним спиной, энергично передвигала на счетах разноцветные костяшки с нарисованными цифрами.
Прутик вышел вперёд и стал ждать, пока она закончит.
— Пятьдесят семь, пятьдесят восемь плюс штрафы за просрочку, — бормотала птица шрайк. — Вы что, не видите, я занята! — огрызнулась она.
— Мы хотим купить белые кокарды, — смело ответил Прутик.
Птица остановилась:
— Купить, вы сказали? Не просить, не одолжить, не обменять на что-нибудь?… — Она повернулась. — И на что вы собираетесь их купить? Мы не принимаем талонов или расписок. По две золотые монеты за человека.
Прутик сунул руку в карман, развязал кожаный мешочек, отсчитал шесть золотых монет и вручил их птице. Не говоря ни слова, птица шрайк взяла одну из монет и прикусила её своим зловещим искривлённым клювом. Потом взглянула на Прутика:
— Три кокарды, вы говорите?
— По одной на каждого, — ответил Прутик.
Птица хмуро кивнула и повернулась к закрытой двери в задней стене помещения. Когда она её открыла, за ней оказался тёмный сейф, врезанный в само дерево. Она подняла крышку стоявшей внутри коробки и извлекла три белые розочки в форме лесного чертополоха.
— Вот, — сказала она. — Кокарды дают вам право находиться на территории рынка в течение трёх дней и трёх ночей. После этого они сгнивают. Если вас поймают без кокард, то схватят и продадут как рабов.
— Три дня нам здесь будет больше чем достаточно, — заметил Прутик.
Птица шрайк неприятно фыркнула.
— Все вы так говорите. Я тебя предупреждаю, — сказала она. — Дни и ночи незаметно перетекают друг в друга на Великом Рынке Работорговли Шрайков. Наши посетители всегда жалуются, что время летит с невероятной быстротой…
— Поэтому-то нам следует поблагодарить вас и откланяться, — быстро вставил Прутик. — У нас так много дел. — Сказав это, он развернулся и вышел, остальные последовали за ним. Дверь с грохотом захлопнулась за ними.
— Мрачноватое создание, — прокомментировал Каулквейп.
— Ну, шрайки вообще не очень-то любезны, — нахмурился Шпулер. — Те, кого делают раздатчицами, обычно наиболее честны и вежливы по сравнению с остальными. — Он взглянул на друзей и сдвинул брови. — Прикрепите свою кокарду на грудь, там, где вы сможете за ней присматривать. Здесь полно типов с ловкими пальцами, а у шляп с кокардами есть ужасная привычка неожиданно теряться.
Когда, к удовлетворению Шпулера, кокарды были расположены и пристёгнуты, как надо, древесный эльф повернулся и направился в глубь Рынка Рабов. Остальные последовали за ним.
— Держитесь вместе, — посоветовал Шпулер. — Даже если вы свободные граждане с кокардами, всегда есть риск, что какой-нибудь беспринципный торговец схватит вас и запрёт, пока не сгниют кокарды, а потом объявит, что вы принадлежите ему или ей.
Прутик презрительно скривил губу.
— У этих работорговцев что, совсем чести нет? — спросил он.
— Честь нельзя купить или продать, капитан, — лукаво улыбнулся Шпулер. — А деньги — единственное, что здесь имеет значение.
Прутик нахмурился. Если кто-то из его команды действительно оказался на рынке рабов, то какие шансы есть у них найти его в этом сборище торгашей и корыстолюбцев?
— На Рынке Рабов есть аукцион, — продолжал Шпулер. — Большой Центральный Аукцион. Я подумал, может, нам начать оттуда.
Прутик кивнул.
— Тогда идёмте, — устало согласился он. — Но постараемся не терять друг друга из виду и будем держать глаза и уши открытыми.
Тем временем в Санктафраксе бушевал свирепый шторм. Ураганные ветры и страшный град обрушивались на воздушный город. Небо над ним превратилось в огромный котёл, в котором кипели, клубились тучи, исторгавшие вниз раз за разом ветвистые молнии. В кабинете Прутика в богато изукрашенном здании Школы Темноты и Света пурпурный свет пламени печи мелькал на обеспокоенных лицах воздушных пиратов.
— Вот всего этого сидения на месте и ожидания я не выношу! — пожаловался Рован Хит, широкими шагами расхаживая туда-обратно по маленькой комнатёнке.
Тугодум, который сидел, развалившись на стуле, и выковыривал ногтем мясо из зубов, поднял на него глаза.
— Кажется, это всё, чем занимаются учёные! — проворчал он. — Кучка праздных слабаков, вот они кто.
— Подумать только, — сказал Хит, морщась от неприятных предчувствий при каждой вспышке молнии, — не хотел бы я оказаться на улице в такую ночь. Знаешь, могу поклясться, что погода становится всё хуже.
Тарп Хаммелхэрд поёжился и подошёл к плите, чтобы погреть руки.
— Одно небо знает, каково сейчас, должно быть, в Дремучих Лесах, — заметил он. — Я надеюсь, капитан Прутик в безопасности.
Хит обернулся к нему, и шрамы у него на лице задрожали.
— А что если он никогда не вернётся? — спросил он. — Неужели нам придётся всю оставшуюся жизнь провести в этой тесной, маленькой комнатке?
— Капитан позаботился о нас, — сказал Тарп. — Самое меньшее, что мы можем сделать, — это ждать его здесь.
— Да, но сколько ждать? — настаивал Хит.
— Столько, сколько потребуется, — твёрдо ответил Тарп. Градины стучали в оконное стекло, заглушая звук его голоса. Тарп вздрогнул и выглянул в окно. — Да защитит тебя небо, капитан Прутик! — прошептал он. — Пусть удача сопутствует тебе в поисках членов экипажа, которым повезло меньше, чем нам…
— И возвращайся как можно быстрее! — добавил Рован Хит.
Великий Рынок Работорговли Шрайков не был похож ни на что ранее виденное Прутиком и Каулквейпом: расползающийся во все стороны лабиринт простирался на огромные расстояния, так что не хватило бы целого дня, да и ночи, чтобы пересечь его из конца в конец; впрочем, в этом месте, куда никогда не проникал солнечный свет, и потому освещенном горящими лампами и потрескивающими факелами, время вообще не имело значения.
Друзья быстро шли по висящим в воздухе мосткам, по верёвочным лестницам. Налево, направо. С одной площадки на другую. Казалось, будто их проглотил какой-то огромный страшный зверь и теперь они блуждают по его внутренностям. Вверху, внизу, со всех сторон их окружала лихорадочная суета, потому что жизнь бежала по венам этого чудовищного организма. Воздух казался застоявшимся, оранжево-красным и пульсировал подобно бьющемуся сердцу. На первый взгляд — хаос, однако при ближайшем рассмотрении обнаруживался скрывающийся за ним порядок, общая цель.
Друзья проходили мимо мелкорозничных торговцев; магазины, лавки, переносные раскладные столики… Продавцы, съехавшиеся со всех концов Края, пытаясь привлечь внимание покупателей, кричали о том, что такого прекрасного товара по таким ценам они больше нигде не найдут. Одна торговка, которая устроилась на платформе прямо у них над головами, одинокая троллиха с белой кокардой, пришпиленной на высокую, украшенную перьями шляпу, продавала блестящие драгоценности.
— Гляди! — воскликнул Каулквейп. — Они живые!
Прутик пригляделся. Парнишка оказался прав. Все ожерелья, браслеты и броши блестели не из-за драгоценных камней, а благодаря живым светлячкам, которые были в них закреплены тоненькими проволочками, опутывавшими их горящие брюшки.
Шпулер кивком указал на их с Прутиком тела, слабо светящиеся в тени платформы.
— Лучше отсюда убраться, пока она не решила и нас двоих использовать!
Они пошли дальше: мимо подвешенных клеток, набитых птицами, корзин с рептилиями и насекомыми, мимо умирающих деревьев, из которых вынули сердцевину, с решётками в зияющих дуплах, ставших клетками для древесных медведей и белошеих волков; мимо рядов спящих лесных летучих мышей, лапы которых были привязаны к ветвям кожаными шнурками.
Некоторое время спустя Прутик остановился у лотка с едой, где продавец, подобно несчастному гоблину, которого они видели раньше, торговал сосисками из тильдера и отбивными из лесной свиньи, шипевших и поджаривавшихся в подвесной печи. Прутик купил три отбивные и три ломтя древесного хлеба, раздал их друзьям, и они ели на ходу, продолжая свои поиски.
— Что-нибудь, чтобы утолить жажду?
Прутик задержался. Каулквейп и Шпулер остановились рядом с ним. К ним обращалась гэбтроллиха. Она была сутулой, с бородавчатой кожей, круглые зелёные глазные яблоки качались у неё на концах длинных стебельков, и она смачивала, облизывала и чистила их своим длинным языком. Бр-р-р! Она отвела глаза от своего дымящегося горшочка и стала пялиться на них.
— У меня лучшие чаи из трав на всём Рынке Рабов, — сказала она им, и глаза закачались на гибких стебельках. — Ты, — начала она, фокусируя взгляд на Каулквейпе, — тебе я бы порекомендовала выпить отвара из волосатой полевой горчицы и лесного яблока. Он укрепляет робкие сердца. И это отличное средство от головокружения. — Она улыбнулась Шпулеру, и её язык с шумом облизал глазные яблоки, глядящие на него. — Для тебя подойдёт лесной комфрей, я полагаю. Это хорошее средство для поднятия настроения. — Она снова улыбнулась и облизала глаза. — А ты как раз выглядишь так, будто тебя надо подбодрить.
Потом повернулась к Прутику. Её лицо передёрнулось от удивления, и глаза на стебельках запрыгали туда-сюда.
— Что? — спросил Прутик несколько ошеломленно. — Ты знаешь, что мне стоит выпить?
— Отлично знаю, — тихо сказала она. Её зрачки уставились прямо в глаза Прутика. — Траву щетинник.
— Щетинник, — повторил Прутик. Он повернулся к остальным и рассмеялся. — Вкусно звучит, ничего не скажешь.
Гэбтроллиха отдёрнула глаза.
— Имя у неё совершенно обычное, это правда, — объяснила она, — однако щетинник — это одна из самых редких трав в Дремучих Лесах. — Она понизила голос до приглушённого шёпота. — Эта трава растёт в пурпурных наростах, среди черепов и костей, у корней плотоядного дуба-кровососа. Собирать её — настоящий кошмар, — добавила она, и её глаза снова пристально уставились в лицо Прутика. — Я уверена, ты можешь себе это представить.