Одной рукой она держала фартук за нижний край и складывала в него сезонные овощи, которые произрастали на плодородной земле теплицы, пристроенной к задней части дома. В Нью-Йорке появлялось все больше фермерских лавок и вегетарианских гастрономов, адепты био-органического питания следовали заветам Дэна Барбера, пионера движения «С фермы-на-стол», молодые администраторы отдавали предпочтение местной продукции, которую не травили удобрениями. Эми Ван Меегерен успешно сбывала свои тыквы, красную и желтую свеклу, помидоры, мед, яблоки и чернику по очень приличным ценам.
Увидев Лео, она уронила все, что несла, полетела к нему, обняла и прижала к себе, плача от счастья. От волос Эми пахло костром, а от ладоней землей – Лео почувствовал это, когда она коснулась его щек.
– Господи, они тебя отпустили…
Ее голос звучал привычно мягко, что не обмануло Лео: главной в семье всегда была миссис Ван Меегерен. Трудные решения принимала она. Нежность матери естественным образом сочеталась с властностью, которую никто не пытался оспорить.
– Откуда эти следы у тебя на лице? – спросила она, и ее глаза потемнели от гнева.
– Так, ерунда…
– Правда?
– Конечно.
Эми нахмурилась, помолчала, как будто решала, стоит ли задавать следующий вопрос, и все-таки спросила, глядя Лео прямо в глаза:
– Ты ведь не вернешься к прежним делам?
– О чем ты?
– Сам знаешь…
Таким же тоном она могла бы отчитать его за гипотетическую кражу лакрично-клубничных «твизлеров»[77].
– Нет, мама, с этим покончено. Я остепенился! – Лео улыбнулся.
– Обещаешь?
– Обещаю! – произнес он торжественным тоном.
Он дал слово матери, хотя противный внутренний голосок бубнил: «Не клянись, если не уверен…»
17
Я делаю все, что в моих силах,
И это добрые дела.
В Париже Лоррен с головой погрузилась в работу: проводила совещания, приходила рано, уходила поздно, часто последней, выкладывалась до полного отупения, а дома устраивалась перед телевизором в большой гостиной на авеню Барбе-д’Оревильи и без всякого аппетита клевала какую-нибудь незатейливую еду. В субботу и воскресенье она до изнеможения бегала вокруг Марсова поля или сквера на авеню дю Бретёй, и ее не пугали ни дождь, ни ветер. Лоррен отвергала все приглашения, предпочитая этому ТВ-запой – она смотрела сериалы целыми сезонами, ее выручали стриминговые сервисы Netflix, OCS и Canal+.
В ней что-то изменилось.
Лео Ван Меегерен нанес ей последний удар отбойным молотком, довершив подрывную деятельность таинственного Преследователя. Шли дни, молодая женщина стремительно увядала, и два Поля, незаметно наблюдавшие за ней, то и дело переглядывались с растущей тревогой и в конце концов решили вмешаться.
Однажды в дождливую сумрачную погоду, какой Париж часто радует горожан, они дождались, когда все покинут здание на авеню де ля Гранд-Арме, и пришли в кабинет Лоррен. Поль-Анри Саломе был, как всегда, кричаще элегантен в сшитом на заказ костюме в «дипломатическую полоску», пестром галстуке, с платочком в тон в кармане пиджака и швейцарскими часами «Патек Филипп Наутилус» на браслете из золота и стали. Длинный бледный Поль Буржин, одетый во все черное, напоминал протестантского пастора. Лоррен оторвалась от бумаг и напряглась.
– Что с тобой происходит? – хором спросили мужчины.
– ?..
– Мы обеспокоены, – заявил Поль-Анри Саломе.
– Сильно обеспокоены! – подхватил Поль Буржин.
– Это фигура речи, – добавил первый.
– Эвфемизм, – поддержал второй.
– Чем именно вы обеспокоены?
– Тобой.
– Да, дорогая, именно так.
Это напоминало номер эстрадного дуэта: Дюпона и Дюпонна, Када и Оливье, Омара и Фреда…[79]
– У меня все хорошо, – сказала Лоррен.
– Ты совершенно в этом уверена? После Нью-Йорка ты изменилась, стала… угрюмой.
– Да-да, именно так. Значительно угрюмее, – покивал головой Буржин.
– Дело в том ужасном случае в Центральном парке?
– Хочешь посетить психотерапевта? У нас есть очень хороший.
– Не просто хороший – великолепный!
Лоррен улыбнулась:
– Не волнуйтесь, все будет в порядке, мне просто нужно время. Совсем немного.
– Ты ведь знаешь, что мы рядом? – спросил Поль-Анри Саломе. – Знаешь, да?
– Мы всегда будем рядом с тобой, – пообещал Поль Буржин.
– Мы помним тебя вот такой. Ты едва доставала нам до колена… – Для наглядности Поль Саломе сопроводил слова жестом.
– Все наладится, – пообещала Лоррен.
Этим вечером она ушла раньше обычного.
Лоррен задыхалась. Участливость двух Полей злила ее, как и взгляды окружающих. Она шла к своему «Фиату-500», который оставила на улице Перголез. На метро и автобусе она ездить перестала. Повсюду в общественных местах Лоррен казалось, что за ней следят, и она старалась их избегать. Да, это паранойя, но паранойя сейчас сильнее всех остальных эмоций.
Стемнело, в Париже шел дождь. Лоррен издалека заметила за дворником вспучившуюся от воды бумажку. Штрафная квитанция, рекламная листовка или флаер…
Она приподняла щетку и прочла напечатанные крупным шрифтом слова. «Times New Roman двадцать шесть или двадцать восемь», – определила она.
Ты выпуталась в Нью-Йорке, во второй раз не выпутаешься.
У Лоррен задрожали ноги, кровь забарабанила в ушах, ей пришлось на несколько секунд опереться на мокрую крышу своего «йогуртового горшочка» на колесах. Ей стало трудно дышать, на лбу выступила испарина. Или это дождь виноват?
«На сей раз придется рассказать двум Полям… Дело зашло слишком далеко… Они придумают, как поступить, к кому обратиться, найдут толкового полицейского… или бандита».
Лоррен посмотрела в сторону авеню де ля Гранд-Арме: машины ехали медленно, с включенными фарами, людей поблизости не обнаружилось. Она вернулась в здание.
– Что за бредовая история?! – воскликнул Поль-Анри Саломе.
– Да, что это еще за бред?! – возмутился Поль Буржин.
– И ты не обратилась в полицию?
– Неужели ты не пообщалась с полицейскими?
Лоррен перевела взгляд с Поля на Поля, вздохнула и подтвердила:
– Пока нет…
– Почему?
– Они все равно не стали бы ничего делать, пока не случилось нападения… У них и без того полно работы.
Поль-Анри Саломе покрутил бокал с коньяком и процедил сквозь зубы, не глядя на Лоррен:
– Нападение случилось.
– Вот именно, случилось! – поддержал коллегу Поль № 2, пивший черный кофе, несмотря на поздний час.
– Не здесь, а в Нью-Йорке. Наших сыщиков вряд ли заинтересует ночное происшествие в Центральном парке, как не заинтересовало оно и копов в Штатах.
– Ты сказала, какой-то мужчина пришел к тебе на помощь?
Лоррен опустила голову, пряча смятение от крестного.
– Повезло, – прокомментировал Поль-Анри.
«Как посмотреть, – подумала она. – Я бы это везением не назвала…»
– Подумаю, что можно сделать, – добавил он. – Есть одно агентство, там работают очень опытные детективы.
– Да, они очень…
– Достаточно, Поль, – оборвал партнера Саломе.
Она дрожащими руками заперлась на все замки и прошла в огромную пустую квартиру. Свет уличных фонарей не разгонял темноту, и она задернула шторы, зажгла все лампы и даже включила телевизор – для фона.
Слова Поля-Анри разбудили тягостную мысль о Лео Ван Меегерене. Рана даже не подсохла. Где ты, Лео? Чем сейчас занят? Лоррен не обманывала себя: воспоминание об американце превратилось в наваждение.
Да, она злится на него, но возненавидеть не может. Не получается, и все тут… Ну зачем этому человеку затевать подобную кутерьму ради банального перепихона! Ее собеседник той ночью был искренен, он не притворялся.
Что-то случилось… Но что? Она бы душу продала, чтобы узнать. Понять… Но сейчас нужно решать другую проблему, срочную и опасную…
– У меня нет слов, старик… – Гонзо покачал головой.
По глазам друга Лео понял, какую горестную муку тот испытывает.
– Иисус, Мария, Иосиф… Меня это убивает, понимаешь, парень? Тебе страшно?
Взгляд Лео, обращенный на Гонзо, был отстраненным, задумчиво-туманным.
– До смерти. До усрачки, – ответил он будничным тоном, каким человек сообщает: «Есть хочу!»
– Ты уверен, что в тюрьме не ошиблись?
Они находились в Восточном Гарлеме, который люди вроде Гонзо зовут Испанским Гарлемом или Эль-Баррио, в двух шагах от его дома, расположенного на пересечении Парк-авеню и Сто шестой улицы.
Лео и Гонзо смотрели сквозь снегопад на многоцветные теги[80] «Зала славы» Граффити, во дворе учебного центра Джеки Робинсона[81], открытого в этот день для публики.
– Нет, Гонзо, – сказал наконец Ван Меегерен. – Они не могли ошибиться…
– Родителям рассказал?
Тот же ответ.
Гонзо удрученно смотрел на теги, не видя их.
– Деньги нужны?
Лео подумал было о Ройсе Партридже III, но расклад изменился: Ройс Партридж III мог причинить ему очень большой вред, но письмо, полученное в то утро, когда он расстался с Лоррен, все изменило. Раз и навсегда. Необратимо.
– Пока нет. Зак отдаст мне деньги за две проданные картины, на них я продержусь несколько месяцев. То есть до…
– Нет, прошу тебя, не произноси это вслух! – воскликнул Гонзо, тряся головой. – Пресвятая Дева Мария и все ангелы Небес… Серьезно, если я хоть что-то могу сделать… Мне бы так хотелось помочь…
Лео попробовал улыбнуться:
– До чего же сентиментальным ты иногда бываешь.
Гонзо ткнул друга кулаком в плечо и выдавил из себя невыносимо несчастную улыбку: