– Слушаюсь, сэр! – рявкнул Лео и улыбнулся.
– Гололедное место практически невозможно заметить издалека, но, если включишь фары, увидишь отсвет. Это работает только днем.
Лео посмотрел на сестру:
– Есть хоть что-нибудь, чего не знает этот мальчик?
– Я не мальчик!
Китти взъерошила сыну волосы и сказала:
– Такого немного, братец, уж не знаю, хорошо это или плохо.
Холодный влажный воздух коснулся лица Лоррен, когда она вышла на крыльцо.
– Мне понравились твоя мать, твоя сестра и даже твой отец: они не жеманные, общаются просто, без церемоний. А Тима я уже полюбила.
Последнее замечание доставило Лео удовольствие.
Они ехали по просторам Дикого Леса[161] по шоссе 23А, и дорога белым шарфом ложилась под колеса машины. Лео вел осторожно, ускорялся аккуратно, выше восьмидесяти скорость не набирал. Он залил полный бак на заправке у Хейнс-Фоллс, прямо перед ними снегоуборщик расчистил асфальт, но Лоррен все равно с тревогой всматривалась в стремительно темнеющее небо.
Лео глядел только на дорогу, а Лоррен искоса, украдкой, посматривала на его осунувшееся, усталое лицо. Она почувствовала, что задыхается от одной только мысли о сгустке мрака, поселившемся внутри Лео. Он будет расти и в конце концов поглотит Лео, как черная дыра – соседние галактики.
Не позволяй страшной мысли угнездиться в твоей башке, идиотка! Она смертоносна!
– Я обдумал вчерашний рассказ отца, – сказал Лео.
Гигантские заснеженные ели, обрамлявшие дорогу, и обледеневшие сугробы напоминали декорации сказочной феерии.
Лоррен в короткой джинсовой юбке, ребристых колготках, толстых шерстяных носках, бежевой водолазке, клетчатом пончо с бахромой и коричневых кожаных ботинках напоминала хиппушку конца шестидесятых. «Плевать на стиль! – думала она. – Зато тепло…»
– Ну и?..
– Вспомни, как он закрылся. Никогда не видел его таким… враждебным. Что-то происходит, вот только я не понимаю что…
– Думаешь, он может знать того, кто нам нужен? – удивилась она, но вопрос задала небрежным тоном, боясь обидеть Лео.
Тот покачал головой:
– Нет. С какой стати? А если бы знал, непременно рассказал бы, поверь. Он хороший человек и оказал бы нам любую помощь. Но есть кое-что еще…
– Согласна.
– Мы возвращаемся к тому же вопросу: может преступник действовать одновременно в Париже и Нью-Йорке?
– Это не один и тот же человек.
– Верно.
– Считаешь, моему брату грозит опасность?
– Пока сталкера не задержат, в опасности будут все.
Лоррен готова была удариться в панику.
– Твои два По́ля могут нанять телохранителей?
– Да. Во всяком случае, на какое-то время.
– Вели матери уехать из Парижа. Ей есть где укрыться?
– В Боньё – это в Любероне – у нас есть дом. Там живет семейная пара, сторожит. Они за матерью присмотрят.
– Прекрасно. Остается Димитри…
– Брат слишком большой гордец, – ответила Лоррен. – Он ни за что не станет прятаться.
В голосе Лоррен прозвучала тревога, Лео посмотрел на нее и хитро улыбнулся:
– Есть одно решение.
– Какое?
– Пусть летит в Нью-Йорк. Скажи, что тебе страшно, что ты просишь его защиты…
Она задумалась, улыбнулась и кивнула:
– Может сработать. У него разряд по… забыла, как называется это боевое искусство… Димитри обожает разыгрывать рыцаря и прилетит.
Сообщение пришло в тот самый момент, когда они наконец покинули леса и выезжали по автомагистрали штата Нью-Йорк у деревни Согертис.
У тебя все хорошо? Сьюзен сказала, что ты куда-то отлучилась.
Это был Поль-Анри. Она напечатала ответ.
В Нью-Йорке, в Нижнем Манхэттене, в штаб-квартире департамента полиции Нью-Йорка, детектив Доминик Финк разглядывал документ, лежавший перед ним среди груды бумаг, ноутбука, стаканчика горячего кофе, сэндвича с пастромой и капустным салатом на ржаном хлебе. Через окно своего кабинета он видел подъездной пандус Бруклинского моста. Напротив тянули головы вверх новые небоскребы. Будущие резиденции миллионеров с иронией взирали сверху вниз на здание департамента, отвечающего за дешевое городское жилье.
Финка нисколько не удивляло нелепое соседство. Некоторые профессии лишают человека всех иллюзий, и работа полицейского принадлежит к их числу.
С улицы доносился приглушенный вой сирен, кряканье клаксонов и рычание моторов. Финк любил этот фоновый шум, как автограф родного города, и с удовольствием открыл бы окно и послушал голос пробок и свист пурги над замерзшими улицами. Инспектор, в отличие от большинства людей, любил холодные белые зимы – они напоминали ему о детстве, прошедшем в жалкой квартирке на другом берегу реки.
Откусив от сэндвича, он задумался над смыслом того, что лежало перед ним. На вид – ничего подозрительного, и все же… Он запросил у судьи ордер на проверку телефонных звонков Сьюзен Данбар и Эда Констанцо. И ему повезло. Женщина больше тридцати раз звонила в декабре в Париж на один и тот же номер. Возможно, по работе, но почему ночью? Тот, кто отвечал Данбар, был не на работе, а дома.
Интересно…
Финк еще раз взглянул на имя абонента Сьюзен Данбар: Поль-Анри Саломе. Компаньон Лоррен Демарсан по DB&S. Полицейский мог бы, не боясь проиграть, поставить на то, что в случае смерти одного из трех компаньонов его доля отходит к двум остальным.
Финк был рыжим, как лис, и таким же хитрым, – во всяком случае, так ему нравилось думать. Он не представлял, как глубоко заблуждается.
Полночь в Париже, вечер того же дня.
Поль-Анри Саломе стоял на одной из передвижных лестниц в своей библиотеке и рассматривал первое издание «Госпожи Бовари», выпущенное в 1857 году, in duodecimo[162], в сафьяновом переплете на прочной веленевой бумаге. Редкое издание.
В соседней гостиной зазвонил телефон. Поль-Анри потуже затянул пояс халата из камчатого шелка и по восточному ковру босиком дошел до винтажного аппарата.
– Слушаю…
– It’s me…[163]
Короткая пауза.
– Это Сьюзен, – повторила женщина. – Боюсь, Лоррен что-то подозревает.
40
Чтобы ходить по Нью-Йорку,
вам необходим пистолет.
Следующим вечером Гонзо открыл картонные коробки из «Дома Пекинской утки», стоявшие в ряд на низком столе, и по лофту, как джинн из лампы, заструились ароматы азиатской кухни.
– Паровые фрикадельки, – начал перечислять Гонзо, – весенние рулетики, свинина в кисло-сладком соусе, креветки, жаренные в масле с имбирем и шалотом, морские гребешки и кальмары фри…
Он раздал палочки и бумажные салфетки, но Лео сходил на кухню за приборами.
– Еретик… – прокомментировал Гонзо.
Все были голодны. Лоррен весь день нагоняла время, потраченное на их эскападу, и практически ничего не ела с утра. Гонзо в режиме нон-стоп возил бизнесмена из Миннесоты – или из Миннеаполиса? – у которого были дела в Нью-Йорке, а Лео все утро стоял у мольберта, после чего отправился в гимнастический зал.
– Боже, до чего вкусно! – простонал Гонзо. – Ну же, банда обжор, признайте, что это вкусно-вкусно-вкусно…
– Восхитительно, – согласилась Лоррен. – Нежно, мягко, смачно, гениально, слюна так и капает…
– Довольно… китаезничать, – попросил Лео.
Оревильи крутился вокруг стола, как танцующий дервиш, хвост возомнил себя пропеллером, пасть была приоткрыта. Пес сопровождал глазами каждый кусочек вкуснотищи, проплывавшей в нескольких сантиметрах от его носа. Зазвонил телефон Лео, и на экране высветилась фамилия. Маккена. Он ответил.
– У меня есть то, что ты ищешь, – сказал ирландец.
– Когда?
– Сейчас.
Ирландец продиктовал адрес: набережная Ист-Ривер, между мостами Бруклина и Манхэттена.
– Мне нужно ненадолго отлучиться, – сообщил Лео друзьям, закончив разговор.
– Кто это был? – спросила Лоррен.
– Потом объясню.
– Маккена? – догадался Гонзо.
Лео кивнул.
– Составить тебе компанию?
– Останься с Лоррен.
Секунду спустя Лео испарился.
Фрэнк Маккена любовался роскошной ночной панорамой: Ист-Ривер катила черные воды с миллионами золотистых отсверков, справа и слева высились мосты на гигантских опорах, неся реку света на другой берег. Мягкая шляпа и поднятый соболий воротник зимнего пальто придавали Маккене вид киношного гангстера, но Лео узнал его силуэт. На почтительном расстоянии угадывались две тени, мрачные и наводящие ужас, как призраки.
– Ты начал писать? – не оборачиваясь, спросил ирландец.
– Да…
Лео соврал наполовину: он действительно взялся за работу, но писал совсем не то, чего ждал Маккена.
– Врешь.
Ледяной тон Маккены подействовал на Лео как порыв смертоносного ветра.
– Я дал слово, Фрэнк, но мне нужно время…
– Его больше нет. Первую я хочу получить до начала следующего месяца.
Ирландец медленно повернулся.
– Признайся, что тебе страшно, – приказал он.
– Мне страшно, – согласился Лео.
– Тем лучше. Другого я бы уже наказал. Понимаешь, что это значит?
– Да.
– Но просишь о новой услуге, не закрыв предыдущий долг, чем ухудшаешь свое положение.
– Фрэнк…
– Помолчи. Не зли меня, Лео. Ты устал и плохо выглядишь…
Ирландец протянул ему пакет:
– Держи. Серийный номер сбит. Отследить невозможно. Это для защиты от Партриджа?
– Нет, для другого дела.
– Умеешь пользоваться?
– Я служил в армии.
– Давно?
Лео промолчал.
– Не знаю, во что ты вляпался, мой мальчик, – сказал Фрэнк, – но для подобного требуются стальные нервы. Можешь этим похвастаться? В какой момент насилие становится приемлемым? Ты когда-нибудь задавался этим вопросом? Каждый человек имеет безусловное право защищаться. Иногда закон нам мешает. Я именно этим и занимаюсь: защищаю себя от всех, кто хочет мне навред