ить. Мы живем в жестокое время: жестокие люди, подобные мне, имеют колоссальное преимущество перед большей частью сограждан.
Лео не нашелся что сказать.
– Сейчас сучий потрох Ройс Партридж Третий верит, что находится в полной безопасности под защитой своих горилл. Он, конечно, все еще слегка опасается, но только слегка. Я никуда не тороплюсь. Времени у меня много. Мало-помалу он утратит бдительность. Расслабится – вместе со своими охранниками. Тут-то я и нанесу удар. Со скоростью велоцираптора. Хищники не равны между собой: у леопарда нет шансов против крокодила. Партридж познает справедливость этой истины на собственной шкуре. Есть всего один способ вразумить скота, не желающего понимать слов. Нужно заставить его пожалеть о том, что он родился.
Лео не захотелось воображать, как именно собирается действовать Маккена.
– Спасибо, Фрэнк.
В лофте он развернул тряпку, пластиковый промасленный пакет и увидел оружие. Компактное, черное, матовое. Лоррен как завороженная смотрела на пистолет.
– Зачем он тебе? – заикаясь, спросила она.
– На всякий случай. Для нашей защиты.
– Серьезно? Ты пугаешь меня, Лео…
– В этой стране, Лоррен, у многих есть оружие, в том числе у Гонзо. Заводят его не для того, чтобы стрелять от случая к случаю.
– Это правда, – подтвердил Гонзо. – Последний раз я убил человека полгода назад: у меня разболелись зубы, а соседи шумели.
– Не смешно… – слабым голосом произнесла Лоррен. – Я принципиально против огнестрельного оружия.
– Я тоже. – Лео кивнул. – Из-за него в этой стране гибнет все больше невинных людей. Чаще всего его пускают в ход во время глупых семейных разборок, но выбора у нас нет.
Лоррен с ужасом подумала о своем враге, который скрывается где-то там, снаружи, карауля каждое их движение в ожидании удобного момента.
– Я всякий раз обмираю от страха, думая о том, что он сделает в следующий раз, – призналась она и посмотрела на часы. – Хорошо хоть Димитри скоро сядет в самолет и будет в безопасности.
Часом раньше сводный брат прислал ей сообщение: «Завтра первым рейсом вылетаю в Нью-Йорк». Из предосторожности Лоррен попросила двух Полей отвезти его в аэропорт.
– Нью-Йорк все больше напоминает форт Аламо, – нахмурился Гонзо. – Не нравится мне ход событий…
В Боньё, той части Воклюза, которую называют маленьким Любероном, весь день дул свирепый мистраль. С наступлением вечера он превратился в легкий бриз, который в четыре утра принялся играть в кронах атласских кедров и зеленых дубов, росших вокруг сельского дома, и с кустом жасмина под балконом.
С возрастом сон матери Лоррен стал хрупким, как крыло бабочки. Измученная ветреной погодой, она перевернулась на другой бок, открыла глаза и прислушалась, хотя больше всего на свете хотела снова отключиться.
Франсуазе Бальсан почудился какой-то шум.
Дом был старый и разговорчивый – традиционный сельский дом, куда входили через кухню, как в прежние времена. Полы были деревянные, на облицовку стен пошел камень с соседних полей. Единственными современными предметами, которыми пользовалась мадам Бальсан, были реверсивный тепловой насос и великолепное двухместное купе Sunbeam Alpine с откидным верхом – на нем, надев белые кружевные перчатки, она ездила в деревню, подражая Грейс Келли в фильме «Поймать вора»[165].
Франсуаза могла опознать каждый звук в окрестностях дома: шепот ветра в оливах, гром, стрекот летних цикад, скрип кровли, стук дождевых капель по круглой черепице.
Этот шум отличается от всех остальных звуков.
Он не только исходил от человека, но и был скрытным, тайным и злонамеренным.
Звук разбитого стекла…
Она резко села на кровати, услышав еще один звук, внизу, на первом этаже. Кто-то задел стул, и ножка, проехав по полу, вскрикнула фальцетом. Изначально пол сделали из высокого тростника и покрыли гипсом, так что он был звучащим.
– Кто тут? – крикнула Франсуаза, и сердце затрепыхалось в груди, как птенчик.
Наступила зловещая тишина, и Франсуаза поежилась. Такая тишина страшнее любых звуков. Женщине хотелось кричать, ругаться, грозить, выказывать привычную боевитость, но она и дышала-то через раз. В голове билась единственная мысль: «Я одна, совсем одна, никто меня не спасет…» Жюстен и Наис ночевали в сторожке, в тридцати метрах от главного дома. И зачем только она поддалась на уговоры Поля-Анри и уехала из Парижа?!
Он и другой Поль, этот болван де Буржин, что-то говорили об опасности… Какой опасности? Смешно! А теперь она умирает от страха.
До Франсуазы снова донесся шум – снизу, со стороны кухни. Видимо, грабитель там и вошел, разбив стекло в двери.
На этот раз она наконец отреагировала: соскочила с кровати, кинулась к балконной двери, рванула шпингалет и в ночной рубашке выбежала на балкон.
– Жюстен! Наис! На помощь! На помощь!
Франсуаза орала во все горло, и внизу, за огороженными диким камнем террасами, где были высажены суккуленты, зажегся свет в сторожке.
Она снова закричала, срывая голос.
Из кухни выскочил человек и рванул к кедровой роще, где и исчез, а Франсуаза на подгибающихся ногах вернулась в комнату и схватила телефон.
Два часа спустя, в Париже, «мазерати-гибли» Поля Буржина мчался по шоссе А1 к Руасси – Шарль-де-Голль, обгоняя всех и каждого на скорости, которая могла бы обеспечить ему два прокола в правах при встрече с патрульной машиной. Рядом сидел Димитри, на заднем сиденье – уродливый мужчина, бывший полицейский из отдела по борьбе с организованной преступностью, переквалифицировавшийся в телохранителя особо важных персон. Он молча, не отрываясь, смотрел в затылок молодому человеку.
– Я опоздаю на самолет, – процедил сквозь зубы Димитри.
– Не волнуйся, успеем. Будем на месте через пятнадцать минут.
– Где Поль-Анри?
– У него другие дела… Важные.
– Я мог вызвать такси или поехать на RER, – не успокаивался Димитри.
– Ни в коем случае! Ты не будешь разгуливать один где попало после всего случившегося, – спокойно ответил Поль № 2. – Пока не пройдешь контроль, мы ни на шаг тебя не отпустим.
– Это я понял… – Димитри посмотрел в зеркало и встретился взглядом с телохранителем.
41
За минуту в Нью-Йорке
все может измениться.
– До прилета Димитри меньше двух часов, – сказала Лоррен.
В Нью-Йорке было восемь утра.
– Тогда за дело, – ответил Лео, допивая кофе по-итальянски.
Он только что вышел из душа и в шортах сидел на табурете. Лоррен, одетая по всей форме, завтракала за стойкой. Гонзо лежал на своем любимом диване, где провел ночь.
– Я выгуляю пса, – сказал Гонзо, зевая и потягиваясь. – Нам обоим надоело изображать золотые слитки в сейфе банка «Чейз-Манхэттен». Я прав, пес?
Оревильи весело тявкнул.
– Если бы все существа нашего мира напоминали тебя, жизнь стала бы гораздо легче, – подвел итог Гонзо и снова зевнул. Потянулся еще раз, продемонстрировав надпись на пижаме: «Если ты это читаешь, значит провел лучшую ночь твоей жизни».
Лео позвонила Китти.
– Ты не поднимешься к себе, Тим? – Этот вопрос сестра Лео задала сыну в ста восьмидесяти километрах от Нью-Йорка, в доме своих родителей.
– Почему я не могу остаться? – заупрямился Тим.
– Делай, что сказано! – непривычно строгим голосом велела мать.
Мальчик пожал плечами и молча удалился. Он всегда точно знал, когда стоило торговаться, а когда нет. Китти повернулась к родителям, не сводившим глаз с нее и двух рюкзаков с вещами: их дочь и внук возвращались в Нью-Йорк.
– Лео должен узнать правду. – Она продолжила разговор, начатый до выдворения Тима. – После случившегося вам придется признаться.
– Зачем? – спросил Рассел Ван Меегерен, бросив на дочь неприязненный взгляд. – Настоящая мать здесь: она его воспитала, а другая всего лишь произвела на свет.
– Предпочитаете, чтобы он все выяснил сам, или все-таки решитесь? Как он, по-вашему, отреагирует, когда узнает, что ему всю жизнь врали?
Она посмотрела на мать:
– Что думаешь, мама?
Эми Ван Меегерен побелела как мел:
– Ты хоть понимаешь, что это будет означать для меня после стольких лет, а, Китти?
– Понимаю… Но время пришло. Давно надо было облегчить душу. Он сейчас ворошит прошлое… И рано или поздно докопается до правды… Откройтесь Лео. Он поймет.
Родители упрямо молчали, и Китти пригрозила:
– Если не решитесь, придется мне.
Рассел испепелил дочь взглядом:
– Поступишь так – ответственность будет на тебе.
– И не рассчитывай, папа. Я пришлю Лео к вам. Он всех нас любит. Он простит. Во всяком случае, я на это надеюсь…
Тим сидел на верхней ступеньке и слушал разговор взрослых. Увидев поднимающуюся по лестнице мать, он спросил:
– Бабуля с дедулей сделали что-то плохое?
– Давно шпионишь? – грозным тоном спросила Китти.
– Ты не ответила: они поступили плохо? Это связано с Лео? Бабушка – не его настоящая мать, так? Тогда кто настоящая?
– Нет, Тим. Они ничего плохого не делали. Просто хотят защитить память старого друга. Дружба – очень важное дело.
– Я знаю, – серьезно ответил Тим. – Лео – мой лучший друг.
Облака затянули все небо, ветер задувал порывами, дождь в Боньё готов был пролиться на землю, когда такси из Авиньона въехало на каменистую дорогу. Здесь не было ни изгороди, ни ворот, только табличка, прибитая к сосне, с надписью «Лу Параис».
Проехав около километра, они увидели дом. Оливы и зеленые дубы, выкрученные, как языки огня, желтая мимоза, камни цвета охры на фоне хмурого неба словно бы сошли со страниц книги Жана Жионо[167]