ных, попавших в западню и недооцененных женщин, которым суждено стать сломленными и страдающими. Она пятилась от него до тех пор, пока не уперлась в старинные часы. Из них, казалось, веяло холодным воздухом.
– Умоляю вас, отпустите меня, – прошептала она, когда Дроссельмейер поставил ногу на сцену.
Шестой перезвон курантов.
Ответная улыбка Дроссельмейера позволила ей заглянуть под его маску. Она не поняла, что увидела под ней, но едва не лишилась рассудка от страха. Паника затмила ее логику.
– Я заставлю вас пожалеть о том, что вы меня отвергли, – прошептал он. – Дам вам немного времени поразмышлять о том, как глупо было мне отказывать, а потом вы будете сами умолять меня передумать.
Мариетта забралась внутрь старинных часов. Со щелчком закрыла за собой панель и вцепилась в нее ногтями. Она часто и тяжело дышала в дерево футляра и закрыла глаза, ожидая, что Дроссельмейер сейчас рывком распахнет панель. Мариетта почувствовала, как куранты прозвенели в седьмой раз, потом в восьмой, этот звон отдавался в корпусе часов, а она все еще ждала. Она раньше слышала рассказы о некоторых вещах, которыми мужчины любили воздействовать на непокорных женщин, и не могла придумать другой причины, зачем еще было Дроссельмейеру запирать ее вместе с собой в бальном зале.
Девятый перезвон курантов. Воздух внутри часов был холоднее, чем на сцене, у нее застыла рука. Когда куранты прозвенели в десятый раз, Мариетта обнаружила в дереве крохотную щель. Она выглянула наружу, затаив дыхание. Дроссельмейер исчез. Собравшись с духом на тот случай, если он вдруг появится снова, Мариетта осторожно толкнула панель. Она не открылась изнутри. Мариетта буквально оказалась запертой в этом гробу.
Десятый перезвон курантов.
Вспомнив дорожные часы Дроссельмейера, она в панике подумала, что часы, возможно, открываются ровно в полночь, и она останется запертой в них до конца Рождества. Ни слова не говоря, Мариетта завела руку за спину, чтобы ощупать заднюю стенку часов. После того как она убедилась, что Дроссельмейер ушел из зала, она была уверена, что ей удастся найти слабое место в этом механизме и вырваться на свободу. Она тянула руку все дальше назад, но у часов не было задней стенки. Куранты прозвенели в одиннадцатый раз.
Мариетта отступила от панели, чтобы изучить внутренность часов, сознавая, что Дроссельмейер, может быть, в этот самый момент приближается к ней в темноте, зная о втором выходе из часов. Она шагнула дальше в глубину. Воздух вокруг нее сковало морозом.
Раздался двенадцатый, последний удар курантов.
Зубы у нее стучали, она испугалась еще больше: должно быть, этот холод – еще один трюк Дроссельмейера. При каждом шаге она осторожно опускала кончик пуанта на дерево, чтобы не привлекать внимания к своему местонахождению, пока под ее туфелькой не раздался хруст, и она замерла. Темнота стала другой и вместо тесной, безнадежной тюрьмы превратилась в черный драгоценный камень, сверкающий обещанием далекого звездного света. Ее глаза привыкли к темноте, и она увидела белое свечение.
Она стояла на снегу.
А вокруг нее, насколько хватало глаз, возвышались ели под шапками белого снега.
Акт 1Сцена вторая
Если Мари уже не смела упоминать о своих приключениях, то ее все равно одолевали воспоминания о Королевстве Сладостей; и когда она думала о них, она видела все так ясно, как будто снова была в Рождественском лесу, или на Реке из розового масла, или в Городе цукатов. И поэтому, вместо того чтобы играть, как обычно, со своими игрушками, она сидела очень тихо и неподвижно, в глубокой задумчивости, и все называли ее «маленькой мечтательницей».
Глава 14
Снег был плотным и хрустящим, проложенная в нем лесная тропинка напоминала сахарный песок, Мариетта углубилась в этот заколдованный мир. В воздухе стоял густой запах хвои, снега и марципана. Изумрудные ели поднимались вверх, задевая верхушками полуночную мозаику созвездий. Когда она в последний раз смотрела в ночное небо в Ноттингеме, на нем охотился Орион, Персей праздновал победу над Медузой, а рядом сверкал Возничий. Картины из древнегреческой мифологии, эти мифы были ее старыми друзьями. Здесь звезды говорили на незнакомом ей языке. Она кружилась на месте, прерывисто дыша, мысли ее путались от удивления.
– Как это может быть? – прошептала Мариетта, она подозревала, что Дроссельмейер участвует в этом, хоть и не была уверена. Дроссельмейер. Одна мысль о нем вызвала у нее панику. Ей нельзя возвращаться в тот запертый бальный зал. Гораздо лучше спрятаться на короткое время, пока опасность не минует. Несмотря на то, что она сильно замерзла, а ее дыхание превращалось в морозный пар.
Нежная мелодия, напоминающая любимый ноктюрн Шопена, доносилась из-за стены елей с восточной стороны от нее. Завороженная этими звуками, то нарастающими, то стихающими, Мариетта пошла по этой тропинке из музыки и вышла к сверкающей излучине замерзшей реки, освещенной сияющими шарами изо льда. По ней скользили на коньках дети и взрослые, одетые в отделанные мехом накидки и бархатные штаны, слышались разговоры и смех. Мариетта всматривалась в эту сцену. Она раньше сомневалась, не оказалась ли в каком-то затейливом изобретении Дроссельмейера, но перед ней были люди. Это не могло быть создано им. Должно быть, он привел ее к какому-то странному входу и запер в ловушке до тех пор, пока она не согласится выполнить его требования. Холодок страха пробежал по ее спине, когда занавес был отдернут, и Мариетта поняла то, что отрицала много недель: Дроссельмейер одарен необычными колдовскими способностями. Возможно, дело было в столкновении с физическими доказательствами существования другого мира или в том, что здесь у Мариетты проснулись давно забытые ощущения, но в ней возродилась ее прежняя детская вера в волшебство.
А Дроссельмейер опутывал ее чарами с их самой первой встречи в Ноттингеме; просто ей не хватало этой веры, чтобы их распознать.
Маленький ребенок, розовощекий и пухленький, помахал ей рукой. Немного поколебавшись, Мариетта помахала ему в ответ. Оглянувшись через плечо, Мариетта подошла ко льду. Музыку играли двое мужчин с кудрявыми бородками и в пушистых шапках, исполняли они ее на необычных струнных инструментах. Они находились на противоположном берегу у излучины реки. Когда она подошла ко льду, то разглядела, что река огибает большой город.
Она увидела деревянные шале с припорошенными снегом островерхими крышами и более высокие строения с кручеными башенками, напоминающими взбитые сливки. На городской площади стояло множество маленьких деревянных домишек, образующих концентрические круги, среди которых сновали люди, обходя базар. Кроме этого там начиналось большое, замерзшее озеро. Высокий, прозрачный, головокружительно высокий мост пересекал ее, он тянулся к дворцу, которому самое место в витрине кондитерской. Дворец и озеро окутал плащ из острых ледяных утесов, с которых ниспадали водопады, замерзшие на лету и сверкающие при свете звезд, как накидка Мариетты от Уорта [15], оставшаяся дома. Все это обрамляли высокие ели.
В лесу послышался шорох. Мариетта задрожала и шагнула на лед, ей отчаянно хотелось затеряться среди людей на извилистых тропинках, напоминающих баварские волшебные сказки. Стараясь не упасть в своих атласных туфельках, она пошла по льду, имитируя скольжение на коньках, пока не перешла реку и снова не добралась до снега на берегу. В детстве они обычно проводили Рождество в их загородном поместье на севере, и Мариетта приставала к Фредерику, пока он не отвел ее кататься на коньках на замерзшее озеро. На озере лед был неровным, ветер слабым, но резким, а воздух наполняли далекие крики птиц. Здесь лед был гладкий, катающиеся хорошо владели своими тонкими и легкими, как крылья, коньками.
Ей подвернулась дорожка, вымощенная пастельными розовыми и сиреневыми булыжниками. По ней Мариетта дошла до города. Проходя мимо шале, она обнаружила, что они все-таки не из дерева, а из замерзших имбирных пряников. С их наклонных карнизов свисали гроздья сосулек. Другие маленькие жилые домики имели круглую форму и были раскрашены красными и белыми полосками, как леденцы-тросточки. Она остановилась, провела ладонью по булыжникам и улыбнулась с восторгом, уловив запах марципана. Скоро дорожка стала шире и вывела ее на центральный круглый базар. Здесь сам воздух был сахарным. Таким сладким и нежным, словно ты вдыхал частичку растаявшего облака.
Маленькие пряничные хижины с красными крышами и окнами стояли на марципановых булыжниках, в них продавали удивительные вещицы и кондитерские изделия. Мариетта шла мимо них, и ее сердце наполнялось тем детским восторгом, который заставляет детей ждать, когда Дед Мороз, этот ночной посетитель в зеленой одежде, приедет в своих санях и наполнит их чулки сладостями и игрушками. Она хотела бы никогда не терять своей веры в волшебство. Она отказалась от нее, повзрослев, и эта вера уже не таила в себе очарования. Возможно, тогда она могла бы доверять своим инстинктам.
В одной хижине предлагали жидкий шоколад в мятных чашечках; в другой – светло-розовых сахарных мышей, которые издавали писк, когда их надкусывали. В третьей запускали поезда из пряников, которые ехали по рельсам из длинных леденцов. А дальше стояли домики, которые обещали еще более волшебные вещи. Те лавки, где продавались ключи самой разной величины и формы, обещали доступ в любой мир по вашему выбору. Посеребренные колокольчики для саней обещали зазвенеть в ту секунду, когда в тебя кто-то влюбится. Снежные шары показывали заветное желание того, кто в них смотрит, словно открывали окно в душу. Мариетта нахмурилась и подошла ближе, чтобы рассмотреть один такой шар, но тут раздался чей-то голос, от которого мысли вихрем закружились у нее в голове.
Какая-то женщина опиралась локтями о подоконник и смотрела на Мариетту. Ее почти скрывала висящая связка валенок и стопки маленьких мятных елочек, облитых шоколадной глазурью, темной, как ночь. Она заговорила на странном языке, который, как с радостью обнаружила Мариетта, она сумела понять, когда разобралась в ее говоре.