Я осторожно опустила Олли на диван и на всякий случай, чтобы она не свалилась, положила рядом подушку. Потом водрузила коробку на барную стойку, отделявшую кухню от гостиной, и вытащила из-под ленточки бумажку. На ней старомодным, округлым почерком, которым мама очень гордилась, выведено:
Натали,
Стейша Дэбади придет ровно в девять утра. Пожалуйста, сделай так, чтобы Оливия-Ли была готова не позже восьми сорока пяти.
М.
Когда мы перебрались в Уиклоу, мама изъявила желание по пятницам забирать Олли. В первую неделю они устроили в парке пикник для плюшевых мишек, а во вторую ездили в Форт-Пейн на детский спектакль. Я была признательна маме за возможность передохнуть и в то же время боялась надолго отпускать от себя дочку, опасаясь, что мама, по своему обыкновению, будет излишне ее опекать.
Я порывалась положить конец их прогулкам, но мне не хватало духу. Очевидно, что такое решение ранит мамины чувства и разрушит наше хрупкое перемирие. Я не хотела ссор, поэтому молчала.
Но зачем к нам собирается Стейша Дэбади, внучка Корали? Разрезав ленточку ножом для масла, я вскрыла коробку и выложила на стол розовую шляпу с рюшами, розовый купальник, пляжное полотенце – тоже розовое, с красными сердечками – и солнцезащитный крем SPF-50.
К горлу подступила тошнота, ладони вспотели. Стало холодно. Я вспомнила, как в прошлое воскресенье за обедом мама упомянула, что Стейша Дэбади на лето устроилась работать спасателем на пруду в местном парке. Мол, это очень мило, не правда ли? Разумеется, я сразу же сменила тему, посчитав, что мама просто ляпнула, не подумав.
Я ошиблась.
Ох, как же я ошиблась…
Мама всегда все тщательно продумывает.
Борясь с тошнотой, я расстелила полотенце на столе, сложила его вдвое, потом вчетверо и так далее, пока оно не превратилось в комок. Опустила его обратно и принялась складывать купальник. Вдвое, вчетверо… скатала в тонкую веревочку и тоже сунула в коробку. Туда же отправилась шляпа. Поверх уродливой кучи розового тряпья я поместила крем от солнца и тщательно запаковала коробку. Потом подхватила ее и, выйдя на крыльцо, изо всех сил швырнула. Перелетев через окружавшую бассейн перегородку, коробка шлепнулась на бетон всего в нескольких дюймах от подсвеченной фонарями воды.
Я уже собиралась зайти обратно, но тут заметила свет в доме родителей и их силуэты в окне.
В таком состоянии следовало бы вернуться к себе и запереть дверь. Вместо этого я обернулась на мирно сопящую Олли и решилась: оставлю ее здесь. Выскажу маме свое мнение о занятиях плаванием и сразу назад.
Бесшумно прикрыла дверь, прошла по выложенной камешками дорожке через ухоженный газон, миновала клумбу с чайными розами и поднялась на террасу.
Я так разозлилась, что даже забыла про Анну-Кейт, но сейчас снова вспомнила о ней, услышав голоса родителей.
– Я даже не смогла разглядеть ее как следует из-за толпы всяких сплетников. Вечно они суют нос не в свое дело!
– Вошла бы внутрь, – усталым, ровным тоном предложил папа.
– Не говори глупостей.
– Чем дольше вы будете откладывать встречу, тем тяжелее придется вам обеим.
– Не хочу, чтобы меня еще несколько лет обсуждали все соседи. Я просто проверяла, правдивы ли слухи, действительно ли она копия Эджея.
Громко хлопнула дверца шкафчика.
– Да, точная копия. Я утром специально заходил в кафе, чтобы на нее посмотреть.
В мамином голосе прорезались знакомые мне холодные нотки.
– Ты… что?
– Я поговорил с ней и пригласил к нам на обед в воскресенье.
Повисла леденящая тишина. Затем мама вымолвила:
– Зачем тебе это понадобилось? Ты понятия не имеешь, кто она, что собой представляет, какие у нее намерения. А вдруг она мошенница?
– Это наша внучка, я даже не сомневаюсь, – возмущенно возразил папа.
– Как ты наивен! Ни за что не поверю, пока не получу результаты теста ДНК.
– Тест ни к чему. Просто взгляни на нее, на разрез глаз, цвет волос и ямочки на щеках. Кстати, у нее почти такие же кудряшки, как у тебя, разве что чуть помельче.
Вновь воцарилось молчание.
– Если это правда – если! – то как эта чертова Иден Кэллоу осмелилась прятать ее от нас? С какой стати сбежала из города, словно воровка? Почему скрывала, что беременна?
– С меня хватит! – гаркнул папа.
Раздался глухой стук, похожий на удар кулаком по столу. Я на секунду застыла, а потом на цыпочках подкралась к двери. Папа раньше вообще не повышал голос. Всегда сохранял спокойствие, предпочитая выражать недовольство приподнятой бровью, поджатыми губами или презрительным взглядом.
– Не смей кричать на меня, Джеймс Линден. Я этого не потерплю.
– Не желаю слышать ни слова против Иден Кэллоу, – категорично отрезал папа. – Она ни в чем не виновата.
Мама горько рассмеялась.
– Тогда кто же виноват, позволь тебя спросить?
– Мы с тобой. Вспомни, как мы с ней обращались. С таким же успехом мы могли сами вручить ей билет из Уиклоу в один конец. Ничего удивительного, что она не рассказала нам о ребенке.
Мама с шумом втянула в себя воздух.
– Ты сошел с ума. Совсем помешался!
– Напротив, я прозрел. Иден любила нашего сына и горевала не меньше нас, а мы готовы были вздернуть ее на ближайшем дереве. Ты сама знаешь, что и Эджей любил ее. Они собирались пожениться! Я только надеюсь, что ему неизвестно, как мы травили бедную девочку, когда его не стало.
– Она его убила, – произнесла мама таким ледяным тоном, что я поежилась.
– Это бездоказательно. В полиции сочли аварию несчастным случаем, потому что против Иден не было никаких улик.
Мама презрительно усмехнулась.
– На дороге не осталось следов торможения. Чем не улика? Иден даже не пыталась остановить машину.
– Аргумент, мягко говоря, не слишком убедительный. Мало ли, почему она не затормозила? Иден могла плохо себя почувствовать из-за беременности. Или, например, потерять сознание от низкого давления.
– Я уверена: это было убийство!
– А вдруг нет? Что, если ты ошибаешься?
Я затаила дыхание. Мама наверняка считает, что никогда не ошибается. Она всегда права. Целиком и полностью.
– Хладнокровное убийство, – повторила мама, и от ее голоса все кругом словно покрылось инеем.
– Прекрати! – взревел папа. – Я не стану больше с этим мириться, ясно?! Мы уже потеряли Эджея. Ты что, хочешь потерять и его дочь? Лично я – нет. Именно поэтому я и позвал ее в гости. Очень жаль, что она отказалась.
– И слава богу. Хорошо, что хоть у одного из вас хватило ума.
Папа глубоко вздохнул.
– Я буду приглашать ее снова и снова, пока не согласится.
– Ты, разумеется, этого не сделаешь.
– Разумеется, сделаю. Давно пора перестать сыпать обвинениями и залечить старые раны. – И он тихо добавил: – Загляни наконец в свое сердце, Сили, хватит держать его на замке. Тогда ты поймешь, что для нас по-настоящему важно. А сейчас я иду спать. Голова разболелась.
До меня донесся звук удаляющихся шагов: видимо, папа поднимался по лестнице. В ушах все еще звенели его слова.
Раньше я считала, что у мамы в груди вместо сердца – лишь колючий высохший плод ликвидамбара, и, только увидев, как она общается с Олли, пересмотрела свою точку зрения.
– Натали Джейн! Что ты здесь делаешь? – Внезапный мамин окрик заставил меня опомниться. Задумавшись, я не заметила, как она подошла. – Где Оливия-Ли?
– Спит.
Мама нахмурилась.
– Тогда тебе следует немедленно вернуться к ней. Не представляю, что могло тебя побудить оставить ее одну.
Я злилась и до ее намека на то, что я плохая мать, а теперь во мне, поднимаясь из глубины души, вскипела ярость.
– Я пришла сообщить, что завтра утром Олли занята. А также в любое другое время, когда бы тебе ни заблагорассудилось втихаря учить ее плаванию.
– Сколько пафоса! Втихаря? Неужели? Кажется, на прошлой неделе я четко дала понять, что Стейша будет заниматься с Оливией-Ли.
Мама всегда обожала передергивать мои слова.
– Ты даже не спросила, согласна ли я. Ну конечно, ведь я бы ответила «нет»! Ни завтра, ни на следующей неделе. Никогда. Позвони Стейше и скажи, что мы отказываемся от занятий.
– Нет, не отказываемся.
– Отказываемся! – Я сжала кулаки. – А я ожидала, что уж родной-то матери не нужно разъяснять, почему я против.
– Натали, я прекрасно знаю почему. Именно поэтому я и договорилась со Стейшей. Единственный способ сделать так, чтобы Оливия-Ли, не дай бог, не утонула – научить ее плавать.
Я почувствовала новый приступ тошноты.
– Мэтт умел плавать. Это его не спасло. Не надо пускать Олли в воду, вот и все. Так надежнее.
– А если ты за ней не уследишь, и она свалится в бассейн? Или в реку, которая, между прочим, прямо за домом? Для Оливии-Ли будет лучше, если она научится держаться на воде.
– Мне решать, что для нее лучше. Не тебе. Как я, по-твоему, могу за ней не уследить, если никогда не выпускаю ее из виду?
– Правда? – иронически хмыкнула мама и, отклонившись вбок, выразительно посмотрела в сторону гостевого домика.
Я обернулась. По дорожке к нам неустойчивой детской походкой топала Олли. О господи…
– Мама, пливет-пливет! Баба, пливет-пливет! – размахивала она ручонками.
Мне стало дурно.
– Потом поговорим.
– Нет уж, давай сразу условимся: мой дом, мой бассейн и мои правила. Я не стану подвергать Оливию-Ли опасности. Моя внучка завтра же начнет заниматься со Стейшей. Если тебя что-то не устраивает, Натали, можешь хоть сейчас уехать. Хотя ты и не нуждаешься в моем разрешении, правда? Ты же любишь чуть что спасаться бегством.
Онемев от возмущения, я повернулась, подхватила Олли и зашагала к себе.
– В восемь сорок пять, Натали, – вслед мне крикнула мама.
Чуть не взвыв от бессилия, я взлетела на крыльцо, зашла внутрь и еле сдержалась, чтобы не хлопнуть дверью: боялась напугать дочку.
Следующие полчаса ушли на то, чтобы вновь убаюкать Олли. После этого я начала расхаживать по гостиной, пытаясь успокоиться.