Он продолжал посвящать меня в юридические тонкости завещания, но я пропускала его слова мимо ушей. Мое внимание привлекла банка с лакрицей. Точнее, этикетка с надписью «Лакричный корень».
Хранительница всегда возвращается, как бы далеко ей ни пришлось уехать, ибо лишь там, где ее корни, рядом с двумя деревьями, в душе воцаряется мир.
Бабушкины корни находятся в Уиклоу. И мамины. И мои…
– Анна-Кейт? Ты меня слушаешь?
Я поглядела на Гидеона.
– Извини, отвлеклась. Что ты говорил?
– Что я в полной растерянности, Анна-Кейт. Не знаю, что делать.
– Ты о чем?
– Однажды я увидел сон…
Я выдвинула из-под столешницы табурет и села.
– Сон? Ты же не имеешь в виду послание с того света?
Гидеон опустился на другой табурет.
– Пора открыть карты: я живу в Уиклоу исключительно из-за посланий с того света и пирога «Черный дрозд». Несколько лет назад, когда только приехал в Уиклоу, я зашел в это кафе перекусить. И в ту же ночь мне приснился дедушка. Сказал, что я должен остаться здесь и открыть частную юридическую практику. Тогда я не придал этому значения. Просто был рад снова услышать его голос.
Я облокотилась на стол и подперла подбородок рукой. Обожаю истории о пироге.
– На следующий день все повторилось. Я съел в кафе кусок пирога, кажется, с голубикой, и снова увидел во сне дедушку. Тот велел мне купить Дом на холме и принимать там клиентов. – Он приподнял брови. – Дед никогда не деликатничал.
– Значит, сам он не был юристом.
– Нет, – засмеялся Гидеон. – Он работал инспектором по надзору за строительством.
Улыбнувшись, я отпила кофе.
– Потом до меня дошли слухи о пироге «Черный дрозд», и я заподозрил, что это отнюдь не выдумки. В ту пору я уже два года как закончил юридический и не мог решить, какое направление выбрать. После университета устроился в крупную фирму в Хантсвилле, но мне там не понравилось. Дедушкино пожелание было как нельзя кстати. Впервые за долгое время я почувствовал воодушевление. Но когда навел справки, выяснилось, что Дом на холме не продается.
– Вот как?
– Да, вот так. Пришлось отыскивать владельца, точнее, владелицу и умолять ее уступить мне Дом на холме. Ею оказалась Зи. К концу нашей беседы создалось впечатление, что она меня давно поджидает.
По телу побежали мурашки.
– Владелицей была Зи?
– Ага. А здесь раньше располагался каретник.
Я знала, что здание кафе когда-то служило каретником, но не могла даже предположить, что Дом на холме изначально принадлежал Зи.
– Мы с Зи подружились, – продолжал Гидеон. – Она стала для меня как бабушка.
– А дед тебе еще снился?
– Недолго. Последний раз я получил от него послание, когда переехал. – Обхватив руками кружку, Гидеон поднес ее к губам. – Дед заявил, что у Дома на холме и бывшего каретника должен быть один хозяин и что я обязан это в конце концов уладить.
– Ничего себе!
– Я уговаривал Зи продать и кафе, но она сказала, что решать не ей, а тебе, и посоветовала поговорить с тобой.
Я провела пальцем по каемке кружки, размышляя над рассказом Гидеона. Это еще невероятнее, чем сны Фейлин, в которых муж напоминал ей об оплате налогов. Я-то думала, черные дрозды передают послания любви…
– Я избегал тебя, Анна-Кейт, потому что боялся: вдруг, когда я наконец наберусь храбрости и признаюсь, что хочу приобрести кафе, ты решишь, что я тебя использовал? Клянусь, я не пытался втереться в доверие, чтобы завладеть домом. Просто… мне приятно с тобой общаться.
Я улыбнулась, чувствуя, что краснею.
– Тогда, надеюсь, ты станешь заходить почаще. Я по тебе скучала.
Гидеон расплылся в улыбке.
– Поосторожнее с такими просьбами. Ты же потом от меня не отделаешься.
Я пожала плечами.
– Это меня не пугает.
Гидеон покатал кружку между ладонями.
– Теперь я сомневаюсь, правильно ли истолковал дедушкины слова.
– По-моему, он ясно выразил свою мысль.
– Раньше и я так думал. Но, может, наоборот, это я должен продать тебе дом? Зи оставила большое наследство, денег у тебя точно хватит.
Я опустила кружку на стол.
– Нет, спасибо. Я, честно, не знаю, что имел в виду твой дедушка, но ничего покупать не собираюсь. Пойми меня правильно: Дом на холме уютный, красивый и… твой. А я меньше чем через месяц еду в Массачусетс.
– Анна-Кейт…
Я жестом остановила его.
– И не надо меня переубеждать. Не трать время напрасно. Не желаю ничего слушать.
Потому что в действительности мне хочется остаться.
Хочется отчаянно, больше всего на свете.
Джина сказала, что мое место в Уиклоу. Так оно и есть. Я вросла в этот город корнями, как шелковицы – в землю.
Но я дала слово выучиться на врача и сдержу его, хотя меня так и подмывает никуда не ехать. Не могу иначе. Кэллоу не нарушают обещаний.
Помолчав несколько секунд, Гидеон промолвил:
– Я вспоминал наш поход на кинопоказ, который закончился так…
– Ужасно?
– Внезапно, – со смехом поправил он. – Пожалуй, нам стоит повторить попытку. Ты свободна четвертого июля, в День независимости? Планируется праздничное гулянье и запуск фейерверков…
Я посмотрела на Гидеона. Тот быстро отвел взгляд и, засуетившись, подлил нам кофе, но я успела заметить, что в его глазах опять вспыхнула раскаленная лава.
– Думаю, освобожусь после трех.
Я намеревалась закрыть кафе пораньше и, сменив Обина, заняться продажей футболок.
– Как насчет того, чтобы снова устроить пикник? Договоренности те же: я приношу еду, а ты – напитки.
– Я ведь так и не попробовала ту жареную курочку…
– Ты много потеряла. Правда.
– Фейлин еще неделю ею восхищалась. Я даже позавидовала.
– Значит, идем на свидание, – подытожил Гидеон и направился к раковине сполоснуть кружку.
Свидание… Я глупо заулыбалась.
Вскоре после этого Гидеон укатил на велосипедную прогулку, а я расставила стулья, подготовила к работе кассу и принялась за тесто для бисквита. Вдруг сзади хлопнула дверь.
Я обернулась, полагая, что пришли Джина и Лук, но ошиблась.
У входа, нервно сжимая руки, стояла Натали в футболке с изображением черного дрозда, саржевых шортах до колена и туфлях на плоской подошве.
Если у нее и были кеды, я никогда еще их не видела.
– Я думала, ты придешь позже, – бросила я, не переставая месить тесто.
По правде говоря, я предполагала, что она вообще не придет, хотя сейчас начиналась ее смена. После того как Натали вчера от меня шарахнулась, я сочла, что она вряд ли вернется в кафе.
Натали приблизилась.
– Я сегодня специально торопилась. Мне надо с тобой поговорить.
В ее глазах, по-прежнему полных горечи, больше не было гнева. Гордая, надменная осанка исчезла. Выражение лица смягчилось. Кажется, Натали постепенно обретает контроль над чувствами. Не уверена, что смогу долго выдерживать ее холодность и отчужденность. Рана от того, как Линдены обращались с моей мамой, не успела окончательно затянуться.
– О чем? – спросила я, уняв дрожь в голосе.
– О том, что я была не права.
Сложив мягкое тесто вдвое и с силой надавив на него, я посмотрела на Натали и прочитала на ее лице искреннее раскаяние.
– Я тебя слушаю.
– Я спасаюсь бегством. Поступаю так каждый раз, когда мне тяжело. А еще отталкиваю людей, которые за меня переживают. По словам психотерапевта, таким образом я отгораживаюсь от боли. Я долго не могла понять, что это не выход. Я не избавляюсь от проблемы, а только оттягиваю ее решение. Сейчас я пытаюсь по-новому преодолевать трудности, но от старых привычек не так-то просто отучиться. Я зря на тебя рассердилась, Анна-Кейт. Извини. Пожалуйста, скажи, что ты меня прощаешь. – Она умоляюще прижала руки к груди. – Пожалуйста.
Я оставила тесто и, вздохнув, ответила, почти в точности повторяя ее же фразу:
– В семьях иногда бывают ссоры и обиды. В нашей – так вообще постоянно. Но в глубине души мы все равно любим друг друга.
Подбежав, Натали заключила меня в объятия и звонко чмокнула в щеку – совсем как Олли. А я впервые не спешила отстраниться. Наоборот, с радостью обняла ее в ответ, несмотря на перепачканные мукой ладони.
– Слава богу, что мы все вместе, – прошептала Натали мне на ухо. – Поддержка семьи и взаимовыручка придадут нам сил, помогут пережить следующие несколько месяцев.
Я промолчала, крепче прижав ее к себе.
Думать о будущем не хотелось. Совсем.
Папа на втором этаже читал Олли взятую из библиотеки книжку, а мы с мамой готовили коктейли для предстоящих вечерних посиделок в патио, среди мерцания снующих туда-сюда светлячков.
Ох и трудная выдалась неделька! Я чувствовала себя словно на американских горках: радость и облегчение то и дело сменялись горечью и отчаянием. И, учитывая наши обстоятельства, скорее всего, так будет продолжаться и дальше.
К счастью, все в нашей семье поддерживали друг друга. Месяц назад я такое даже представить себе не могла.
Мама поставила на стол тарелки и, достав нож, принялась нарезать тарт с голубикой. Его Анна-Кейт по просьбе папы передала мне в конце рабочего дня вместе с ромашковым чаем.
Мама положила кусок на тарелку. Сочные ягоды поблескивали на белоснежном фарфоре. На всякий случай я пояснила:
– Не волнуйся, это обычный ягодный тарт, и, кстати, очень аппетитный на вид. Он не имеет к пирогам «Черный дрозд» никакого отношения.
– А кто сказал, что я волнуюсь? Может, это ты волнуешься?
– Конечно, особенно в последнее время. – Я печально улыбнулась. – Просто на всякий случай предупредила. Знаю ведь, как ты относишься к легенде о черных дроздах.
Мама пожала плечами.
– Имею право поменять точку зрения.
Я приподняла брови.
– Да что ты!
– Я вижу, Анна-Кейт искренне верит, что все это – чистая правда. Конечно, мне этого не понять, но зачем упрямиться? Было бы приятно снова увидеть Эджея… – Она задумчиво взглянула в потолок. Со второго этажа до нас приглушенно доносился папин голос. – Пусть даже это будет только сон…