Вчера Джина взяла на себя приготовление пирогов «Черный дрозд». Я должна была догадаться, что у нее ничего не выйдет. Ведь это работа Хранительницы, то есть моя, поскольку Зи умерла, и теперь я последняя из рода Кэллоу. Я искренне надеялась, что мистер Лейзенби каким-то чудом получит вожделенное послание, хотя предполагала, что вероятность этого ничтожна.
– Хм-м… – Мистер Лейзенби хмуро посмотрел на вилку с кусочком пирога и отправил его в рот.
– А скажите-ка нам, Анна-Кейт, вы всегда хотели быть врачом? – вмешалась Пебблз.
Пебблз Лутс, пожилая женщина с высокой прической, сидела за общим столом на десять человек, занимающим почти весь зал. Она выбрала место прямо напротив мистера Лейзенби и все утро строила ему глазки. Но тот не замечал знаков внимания и вообще не подозревал о ее чувствах.
– Сколько себя помню, – убирая тарелки, ответила я, намеренно опустив слово «хотела».
Раньше в этом здании располагался каретник. Много лет назад Зи поселилась здесь, обустроив на втором этаже жилые комнаты, а на первом – кафе. Деревянные стены и потолок были выбелены, а дощатый пол и лестница потемнели. Из-за того, что кухню и зал для посетителей разделяла только невысокая перегородка, создавалось впечатление, что это чья-то гостиная, а не заведение общественного питания.
Хотя стеклянная дверь и широкие эркеры на фасаде делали помещение светлым, просторным и уютным, я ощущала что-то вроде клаустрофобии. Все восемь столиков были заняты клиентами, ни одно место не пустовало, а снаружи собралась очередь из желающих перекусить. Одних я уже знала в лицо, других – нет. Например, молодую женщину с коляской, которая прохаживалась туда-сюда по тротуару, нерешительно поглядывая на кафе.
Я унесла грязную посуду и, свалив ее в раковину, остановилась на минутку, чтобы перевести дух. Все время находиться в центре внимания невероятно утомительно.
– Молодец, неплохо справляешься, – подбодрил меня Лук, не отрываясь от работы.
Его обычно бледное лицо раскраснелось от жара духовки, а в серо-голубых глазах притаилась тревога.
– Особенно если учесть, что у тебя совсем нет опыта, – добавила Джина. – Ты меня просто поразила!
Видимо, поразить Джину не составляло особого труда, потому что вид у меня был взмыленный и взъерошенный. Вообще-то можно сказать, кулинария – мое призвание, на кухне я себя чувствую как рыба в воде, но еще ни разу не пробовала себя в роли ресторанного повара или официанта. Я разбила уже три тарелки, пролила столько напитков, что и подумать страшно, и с трудом ковыляла по залу: ноги гудели от усталости.
– Здесь всегда так много народу?
– Обычно намного меньше. Сегодня наплыв из-за приезда орнитологов… и из-за тебя. Всем любопытно. – Лук вытащил из двухсекционной фритюрницы сетку для жарки и вывалил на одноразовую тарелку хрустящие, аппетитные картофельные оладьи. На его спине угадывался небольшой горб, похожий на лук для стрельбы. Может, из-за этого Бартелеми и прозвали Луком?
Я быстро посолила оладьи, пока не остыли.
– Это точно.
Я подозревала, что многие придут, чтобы со мной познакомиться, но такого аншлага не ожидала.
Лук кинул на встроенную жарочную поверхность навороченной газовой плиты с шестью конфорками сразу несколько блинчиков. Судя по всему, Зи не пожалела денег на обустройство кухни и оборудовала ее по последнему слову техники.
– Можем закрыться пораньше, если хочешь, – подала голос Джина, и в ее взгляде мелькнула надежда. – Ты же хозяйка. Никто не будет возражать.
Она стоя резала тесто для печенья. Вся мраморная столешница была покрыта слоем муки, да и сама Джина тоже. Белый порошок словно пудрой припорошил ее смуглое лицо и тонкие, прямые брови. Темные с проседью волосы были забраны в пучок.
– Да ничего. Я справлюсь. – По крайней мере, в ближайшие четыре часа.
Джина отряхнула руки.
– Ты очень упорная. Вылитая Зи!
Лук Бартелеми и его жена встретили меня с распростертыми объятиями. Про нас с мамой они знали почти все, а сведениями о себе делились, как будто клали в блюдо специи: по капельке, по щепотке. Мне лишь удалось выяснить, что обоим за пятьдесят и они устроились в кафе сразу после того, как мама покинула Уиклоу. Их обязанности не были четко определены. Как я поняла, Бартелеми работали и за поваров, и за официантов, и за уборщиков, и за садовников, и за кассиров.
Я посмотрела в окно. Листья шелковиц трепетали от ветерка, и казалось, что деревья обмахиваются, спасаясь от жары. С тонких веток свисали неспелые бледно-розовые ягоды. Лук прозвал плоды шелковицы за сходство с ежевикой ее младшими сестрицами. Раньше я никогда их не ела, а пару дней назад попробовала и сморщилась: кислятина! Джина уверяет, что недели через три ягоды созреют. Тогда и можно будет насладиться их приятным вкусом, сладким, но не приторным.
– Зи бы тобой гордилась, если бы увидела, как ты ловко управляешься в кафе. – Джина засияла белозубой улыбкой. Ее речь, напевная и неторопливая, завораживала.
– Спасибо, – поблагодарила я, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.
Я всегда держалась с окружающими отстраненно, стараясь ни к кому не привязываться, чтобы потом легче было расставаться: мы с мамой все время жили на чемоданах и постоянно переезжали с места на место. Однако Лук и Джина каким-то непостижимым образом всего за неделю очень сблизились со мной. Может, дело в теплом, душевном приеме, который они мне оказали, в их доброте или в том, как терпеливо они учили меня всем премудростям работы в кафе. А может, я отчаянно нуждалась в дружеской поддержке, оставшись одна в незнакомом городе, раздавленная горем и вынужденная заниматься бизнесом, в котором ничего не смыслила. Как бы то ни было, Лук и Джина стали для меня чем-то вроде семьи.
Джина издала короткий смешок, похожий на чириканье птицы.
– Не за что, лапонька, это ведь правда.
Я была признательна ей за эти слова. Чтобы успокоиться, я вдохнула витающие в воздухе ароматы: кофе и ванили, чабреца и корицы, лука, лимона и дрожжей. Эти запахи, напоминавшие о Зи, словно пролили бальзам на мою израненную душу.
Встряхнувшись, я схватила кофейник и, как на линию фронта, поспешила обратно в зал подливать кофе клиентам, стараясь не расплескать на ходу напиток прямо на посетителей.
Рядом с мистером Лейзенби сидела Фейлин Уиггинс. По всей вероятности, она появилась, пока я была на кухне. Эта женщина лет шестидесяти, черноволосая, с короткой стрижкой и голубыми глазами, отличалась исключительным любопытством и весьма своеобразной, непривычной манерой говорить. На похоронах Зи, где мы и познакомились, Фейлин не отходила от меня ни на шаг, ограждая от чересчур бестактных, нескромных вопросов, и щедро вручила не одну, а целых три буханки кабачкового хлеба.
Протянув свою чашку, Фейлин вздохнула:
– Странно… я знала Зи Кэллоу с самого детства. Мы вместе росли. На моих глазах она так неудачно вышла замуж за твоего дедушку, открыла кафе, родила твою маму… Мы виделись чуть ли не каждый день. И при этом Зи ничего о тебе не рассказывала. – Она выжидающе посмотрела на меня.
Я налила кофе ей и мистеру Лейзенби, гадая, нужно ли что-то отвечать. Примечательно, что до сего момента никто не упоминал о моем дедушке. Он был страховым агентом, работал на выезде, и дела привели его в Уиклоу. Дед сразу же поразил Зи красотой и обаянием. Вскоре они обвенчались в одной из часовен Гатлинбурга. Однако через несколько недель их чувство влюбленности стало ослабевать. К тому же деда снова потянуло в путь. Он поставил перед Зи ультиматум: или он, или Уиклоу. Сразу после развода дед покинул город, хотя уже знал, что Зи ждет от него ребенка. Больше бабушка никогда его не видела.
Зи часто повторяла, что страсть к путешествиям у мамы в крови, но настаивала, что ее дом там, где наши корни, то есть в Уиклоу.
Анна-Кейт, милая, обещай, что не выйдешь за человека, из-за которого будешь вынуждена покинуть родные места. Душа всегда остается на земле предков.
– Странно, что мы о тебе ни разу не слышали, – настойчиво гнула свое Фейлин. – Да, Анна-Кейт?
Я-то прекрасно понимала, почему никто в городе не подозревал о моем существовании: из-за Линденов. Но не стала ничего объяснять, просто пожала плечами.
Фейлин нахмурилась.
– Где же ты, дорогуша, все это время пряталась, если не секрет?
Вот на этот вопрос можно и ответить.
– То тут, то там. В основном в северных штатах, – откликнулась я, подливая кофе посетителям. – Когда я была маленькой, мы частенько переезжали. Мама работала медсестрой, и ее постоянно переводили из одной больницы в другую.
Частенько – это, пожалуй, преуменьшение: до того, как мне исполнилось восемнадцать и я поступила в колледж, мы перебирались из города в город раз в несколько месяцев. После мы стали задерживаться на одном месте на год-полтора. Мама неоднократно пыталась осесть, обустроить собственное гнездышко, но от старых привычек не так-то просто избавиться, и в конце концов она вновь пускалась в странствие.
– В северных штатах? – Пебблз скривила губы. – Бедняжка…
Не представляю, почему эта новость вызвала у нее сочувствие.
– Последние два года я жила в Бостоне, – добавила я. Впервые я так много времени провела в одном городе. Правда, четырежды меняла съемные квартиры. – Училась в колледже.
Вообще-то я оставалась в Массачусетсе только ради положенной мне скидки на обучение. Я мечтала обрести дом, но не определилась, где бы хотела поселиться.
– Это мы уже знаем, – кивнула Фейлин. – Я-то думала, что у тебя будет северный выговор, как у Кеннеди. Мне всегда нравилась их семья, особенно Кеннеди-младший. Он просто милашка! А какие у него глаза… – Фейлин вздохнула. – Но ты разговариваешь совсем иначе.
Разочарование в ее голосе меня позабавило.
– Чтобы обзавестись каким-то выговором, нужно куда больше времени.
– Зи сообщила нам, что Иден умерла. Было горько это слышать. Мне очень жаль, Анна-Кейт, – вмешалась Пебблз.