– Да, – ответил Уильямс. – Нам надо поработать со вторым судом.
– Это я знаю. – Женщина приблизила свое лицо к лицу Уильямса. – Он очень сильно копает под тебя, бэби!
– Кто? – ошарашенно спросил Джим. – Не доктор ли Баззард?
– Нет, нет, – поспешила возразить Минерва. Мальчик. Мертвый мальчик.
– Дэнни? Ну, это меня не удивляет. Он и задумал все это дело. Он знал, что рано или поздно я устану от его игр. Он знал, что у меня дома лежат двадцать пять тысяч долларов наличными – я взял их для поездки в Европу. Это был его единственный шанс завладеть деньгами. Он мог убить меня и взять деньги.
Минерва сокрушенно покачала головой.
– Этот мальчик очень сильно копает под тебя.
– Ну, и можно ли что-нибудь сделать?
– Я могу попробовать, – ответила женщина.
– Хорошо, потому что я хочу попросить тебя еще об одной вещи, – сказал Уильямс.
– В чем дело, бэби?
– Я хочу, чтобы ты навела порчу на окружного! прокурора.
– Конечно. Напомни мне его имя.
– Спенсер Лоутон. Л-О-У-Т-О-Н.
– Ладно. Я уже, помнится, работала с этим именем. Скажи-ка мне, что с ним делается с тех пор?
– Он в отчаянии. Он работает окружным прокурором уже два года и за это время не выиграл ни одного дела, Он уничтожен, над ним смеются.
– Над ним и дальше будут смеяться. Ты принес их, те вещи, о которых я тебе говорила?
– Да, – ответил Уильямс. – Принес.
– Воду, которая не текла по трубам?
– У-гу.
– Ты принес ее в квартовой емкости, без металлической крышки и без этикетки?
– Да.
– А блестящие монетки по дайму?
– Да, они у меня в кармане.
– Очень хорошо, бэби. Теперь садись поближе к столу и сделай кое-что для меня.
Минерва дала Уильямсу перьевую ручку и бутылку красных чернил, на которой была приклеена этикетка Голубиная кровь».
– Напиши на этом листке бумаги семь раз имя: Спенсер Лоутон. Соедини эти два имени в одно и не ставь перекладинку в букве т. Ты пока пиши, а я займусь кое-какими другими делами.
Минерва принялась набивать пластиковый пакет весьма странными предметами: парой совков, кусками материи и какими-то бутылками. Откуда-то из-под кучи хлама на столе зазвонил телефон. Минерва извлекла трубку на свет божий.
– Привет. Ага… Отлично, а теперь слушай меня, – она говорила в трубку своим обычным полушепотом. – Она хочет заполучить тебя назад, но желает, чтобы ты побегал за ней, валялся у нее в ногах и просил. Помни, что я велела тебе. Прежде чем ты снова переспишь с ней, раствори в ванне столовую ложку меда и прими медовую ванну. Потом можешь иметь с ней секс, после этого вытрись куском муслина, который я тебе дала. Повесь его на веревку и высуши. Не стирай его. Потом заверни в него кусок красного лука и свяжи углы квадратным узлом. А? Я говорю, квадратным узлом. Я тебе показывала, как его вязать. Два узла связываешь в один. Отлично. Потом тебе останется только зарыть узелок гам, где она ходит – так, чтобы она или наступила на это место или прошла мимо него. И не стоит тебе зависеть от нее, не проси, чтобы она давала тебе слишком много денег. Да потому, что она больше тебе ничего не даст. Она и с мужем плохо живет из-за этого. Ага. Она не станет давать деньги, понял? Да, слушай, будь осторожен со своими личными вещами – грязными носками, грязными трусами, волосами, фотографиями. Она может отнести эти вещи кому-нибудь вроде меня, ее фотографию положи в бумажник вниз головой и хорошенько там спрячь. Сделай это для меня. Вот Л хорошо. Держи меня в курсе. Все. Пока. – Минерва посмотрела на Уильямса. – Ты готов, бэби?
– Да, – ответил он.
– Вот и хорошо. Ну, ты знаешь, как работает мертвое время. Мертвое время длится один час – с получаса до полуночи и до получаса после полуночи. Полчаса до полуночи – для сотворения добра. Полчаса поел» полуночи – для сотворения зла.
– Верно, – согласился Уильямс.
– Кажется, нам сегодня потребуется и то, и другое время, – заметила Минерва, – так что нам пора. Положи этот листок бумаги в тот карман, где лежат даймы, и возьми с собой бутылку с водой. Мы идем цветочный сад.
Минерва взяла приготовленный пакет и направилась на улицу через заднюю дверь дома. Мы шли прямо зад ней – женщина двигалась по дорожке неспешной, тяжелой поступью. Как только она приблизилась к соседнему дому, старик, сидевший на крыльце, встал и исчез в доме. Закрылось окно еще в одном доме. Где-то громко хлопнула дверь. Двое мужчин, стоявших возле олеандра, увидев Минерву, разошлись в разные стороны и исчезли в темноте. Через несколько минут мы достигли конца дорожки. Тонкий серп луны, словно колыбель, неподвижно висел над купой высоких темных деревьев. Мы пришли к оконечности кладбища, с противоположной стороны. В сотне ярдов от того места, где находились мы, виднелась баскетбольная площадка. Одинокий мальчишка бросал по кольцу мяч.
Тук, тук, тук… Панг… Больше в округе не было видно ни единой живой души.
– Такими делами, как мы, занимаются очень многие. Но сегодня, как мне кажется, сад находится в полном пашем распоряжении.
Мы по одному прошли на кладбище и вскоре по извилистой дорожке добрались до могилы, над которой рос одинокий кедр. С первого взгляда мне показалось, что могила недавняя, так как холм был присыпан свежей рыхлой землей. Минерва встала на колени перед могильным камнем, порылась в сумке и, достав оттуда совок, передала его Уильямсу.
– Иди к другому краю и вырой яму глубиной четыре дюйма, брось туда монету, а потом закопай яму.
Уильямс принялся за дело. Земля была рыхлой, и рытье ямы не представляло никакого труда. Могилу вскапывали, по всей видимости, так часто, что почва на ней напоминала песок в детской песочнице.
Я стоял в нескольких ярдах от них и наблюдал. Минерва и Уильямс были похожи на двоих отдыхающих, стоящих на коленях по разные стороны одеяла, расстеленного для пикника. Правда, под этими отдыхающими лежали кости доктора Баззарда.
– Вот и настало время творить добро, – объявила Минерва. – Нам надо немного помочь тому мальчику. Расскажи что-нибудь о нем.
– Он пытался меня убить, – отозвался Уильямс.
– Это я знаю. Расскажи что-нибудь еще, то, что было до этого.
– Ну, – Джим откашлялся, – Дэнни постоянно затевал драки. Однажды он разозлился на своего квартирного хозяина и разбил ему окно стулом. Потом он вышел на улицу и кирпичом изуродовал его машину. В другой раз он напал на дезинфектора, который опрыскивал его квартиру, ударил его в глаз, а потом сбил его с ног и бил по голове. Когда этот человек обратился с жалобой в полицию, Дэнни с бейсбольной битой гонялся за ним по Медисон-сквер, крича, что убьет его. Однажды он похвастался мне, что пять раз стрелял из пистолета в одного мотоциклиста, потому что тот назначал свидания девчонке из бара, на которую Дэнни положил глаз. Хэнсфорд прострелил парню ногу. Мать пострадавшего обратилась в суд, и был вынесен предупреждающий приговор: если Дэнни приблизится к ней на расстояние, меньшее пятидесяти футов, то его арестуют.
Минерва обхватила себя руками и задрожала.
– Ничего не выйдет из этого хорошего, – заключила она. – Мальчик все еще сильно обозлен на тебя.
Она помолчала.
– Расскажи о нем что-нибудь хорошее.
– Ничего хорошего не приходит мне в голову.
– Так он что, все время делал только плохое? Бывал ли он от чего-нибудь счастлив?
– Бывал. От своей машины, – ответил Уильямс. – Он обожал свою «камаро». Он мотался на ней по всем округе и гордился тем, сколько колес одновременно может оторвать от земли. Если он достаточно быстро огибал угол, то ему удавалось оторвать от земли два колеса. По дороге на Тайби он присмотрел небольшой ухаб и, когда правильно его проезжал, мог вообще оторваться от земли и парить некоторое время в воздухе. Он очень любил это делать. Никогда и никому не позволял прикасаться к своей машине. Она была его радостью и гордостью. Он сам выкрасил ее в черный цвет. Он возился с машиной часами: ремонтировал ее, раскрашивал стрелками и завитками. Кстати, он был очень хорош в этом деле – он разрисовывал машину с большой фантазией. Вот этого в Дэнни не понимал практически никто. Он был художником. В школе он не успевал по всем предметам, кроме рисования. По рисованию всегда имел отличные отметки. Конечно, его талант не получил должного развития, да и терпения у него не было. У меня есть пара его картин – они полны фантазии и первозданного дикого очарования, очень грубы, но в них ясно виден талант. Я часто говорил ему: «Дэнни, делай что-нибудь, ты прекрасно рисуешь». Но он не мог, органически не мог приложить себя к чему-нибудь полезному. Он закончил только восемь классов, но был очень сметлив и умен. Однажды я поручил ему разобрать и вычистить две хрустальные люстры в «Мерсер-хауз». Когда он почти полностью собрал их, я заметил, что все маленькие призмы поставлены наоборот.
Этих призмочек было несколько сотен. Я объяснил ему, что каждая призма – это как маленький бриллиантик и, что от того как расположена призма в люстре, зависит, будет она сверкать и переливаться или нет. Я попросил сто снова разобрать люстры и собрать их правильно, пообещав заплатить за сверхурочную работу. Ну, он посмотрел на люстру. Он смотрел на нее, как на гремучую змею. Потом он спустился со стремянки вниз и сказал: «Ну ее к черту. Я, пожалуй, пойду. Не заслужил я это наказание – рассовывать призмы по местам»![13] Я рассмеялся – шутка была очень удачной. Он разбушевался и вышел, хлопнув на прощание дверью, но по его едва заметной улыбке я понял: ему понравилось, что я посмеялся его шутке.
Минерва улыбнулась.
– Я чувствую, что мальчик немного смягчился.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я почувствовала, как он оттаял немного, когда услышал, что ты рассказываешь о нем.
– И почему это произошло?
– Он услышал, как ты говоришь, что любишь его.
– Что?! Но это же… он пытался меня убить!