— Ну, сделай мне одолжение, — продолжал тот, — совсем маленькое одолжение. Ведь я тебя прошу всего-навсего не ходить сегодня в буфетную во время обеда. Никто ничего и не заметит… Гляди, я тебя отпускаю, значит, доверяю…
Судя по тому, что господин Аньель смолчал, он уступил, однако Элизабет так и не могла простить Сержу его вкрадчивых речей, мысль о том, что он может говорить таким тоном с кем угодно, заставляла ее по-настоящему страдать. Меж тем мужчины отошли от двери, и теперь она слышала лишь шум их шагов по выложенному каменной плиткой полу, а слов разобрать не могла.
Через несколько минут перед ней появился Серж с фонарем. Не говоря ни слова, он взял Элизабет за руку и быстро провел в примыкавшую к буфетной комнату, служившую отчасти кухней, отчасти кладовой, о чем свидетельствовало нагромождение запыленных сумок и чемоданов, давно утративших первоначальные формы.
— Посиди за дверью, — скомандовал он. — Я скоро освобожусь. Если вдруг зайдет со мной в буфетную кто-нибудь еще, замри. Только вряд ли это придет кому-нибудь в голову. Где же передники? Ты не видела белые передники на каком-нибудь стуле?
Серж пошел с фонарем в буфетную, передвинул стул, открыл стенной шкаф и с треском снова захлопнул дверцу.
— Да где же они, в конце-то концов?
Вернулся в кладовую и с недовольным видом посветил фонарем во все стороны.
— А-а! Да ты на них сидишь!
Девушка покраснела, будто в чем-то провинилась, и встала. Серж быстро развернул один из передников и нацепил его на себя.
— Тесемки, — торопливо проговорил он. — Завяжи тесемки сзади, побыстрей!
Его резкий тон настолько смутил Элизабет, что у нее задрожали руки и с первого раза узел не получился. От ужасной мысли, что Серж больше не любит ее, сердце девушки внезапно сжалось, но к огорчению примешивалась и радость оттого, что она удерживает рядом с собой этого нетерпеливого рослого парня. Как только тесемки были завязаны, он пошел прочь, но из какого-то неосознанного кокетства обернулся с порога, держа у груди стопку тарелок, глянул на Элизабет и прочел на ее любящем и расстроенном лице то восхищение, в котором хотел еще раз убедиться. И действительно, неискушенной девушке он в этот миг показался еще красивее: безупречная белизна передника подчеркивала золотистый загар его лица и рук. Успела еще заметить, как волевые губы Сержа раздвинулись в легкой торжествующей улыбке, и он вышел.
Нарушив строгий приказ, Элизабет подбежала к двери, которую он притворил за собой, но — увы! — подсматривать в замочную скважину оказалось невозможно, так как в этой двери замка не было. На глаза девушки тут же навернулись крупные слезы, так что фонарь на столе она видела как через плохо отлитое стекло. Несколько секунд Элизабет из гордости сдерживалась, потом все-таки заплакала от злости и обиды, а еще больше — от любви. Оглядев дверь повнимательней, заметила внизу кошачий лаз.
Через мгновение она растянулась на полу и стала смотреть в это маленькое окошко, наблюдать за тем, что там делали Серж и господин Аньель. Последний тоже был в белом переднике до самых лодыжек, и девушке он показался еще безобразней, чем обычно, хотя молодому человеку точно такой же передник придавал в ее глазах неземную красоту. К радости Элизабет, Серж находился на достаточном расстоянии от нее, так что она могла видеть его с ног до головы и наблюдать, как он держится, не пропуская ни одного его жеста. Он ходил вокруг стола, быстро и ловко расставлял тарелки, и в движениях его было столько красоты, что Элизабет даже заподозрила, не догадался ли молодой человек о том, что она за ним подглядывает. Время от времени он потешался над господином Аньелем: делал вид, что вот-вот уронит тарелку, или, проходя мимо, развязывал тесемки его передника. Старик не сердился на эти мальчишеские выходки, лишь кротко улыбался и снова завязывал тесемки.
Через несколько минут Серж зашел за ширму, где, видимо, находился посудный столик, потому что Элизабет услышала, как он звякает ножами и вилками в выдвижном ящике. В эту минуту дверь трапезной медленно отворилась, и вошла иностранка. Остановилась на пороге с подсвечником в руке и подняла свой острый нос, как бы желая вдохнуть запахи доброго обеда.
— Я не чую никакого запаха, — разочарованно протянула Эва. — Аньель, неужели суп еще не готов?
— Суп, мадемуазель? Ах, да, ведь вы не знаете: у нас сегодня холодное блюдо. Уголь кончился.
Тяжко вздохнув, Эва вошла в зал.
— А газ? — спросила она, ставя подсвечник на маленький столик. — Наверно, в двадцатый раз отключили?
Аньель поднял голову и, повернувшись спиной к иностранке, принялся протирать стаканы кухонным полотенцем. Та лениво опустилась на стул, закинула ногу на ногу и расправила складки своей длинной голубой юбки, по нижнему краю которой были вышиты розовым шелком фигурки мышей. Выпрямила стан, точно амазонка, провела ладонью по бедру и, облокотившись на стол, подперла голову рукой, а широкое лицо ее приняло мечтательное и одновременно хитрое выражение.
— Конечно, — задумчиво сказала она, — нам подадут картофельный салат!
Никто не стал с ней спорить.
— Как в былые времена, — вполголоса добавила иностранка, — в отцовском доме, когда я была маленькая.
Внезапно ее оторвал от воспоминаний господин Аньель, который протянул руку перед ее носом, чтобы взять стакан.
— О, Аньель, — сказала Эва, — как далеко я была сейчас и от вас, и от этого дома! Всякий раз как я вдруг вижу вас, никогда не могу сказать, обожаю я вас или ненавижу. Я только что поднималась в свою комнату, чтобы переодеться, задремала в кресле и во сне увидела вас. Вы были очень милы и похожи на ангела, хотя ангел с бородой — это немного смешно. Как вы знаете, Аньель, у ангелов бороды не бывает, но все равно вы казались мне ангелом. Должно быть, виной тому этот белый передник, он чем-то напоминает ангельскую тогу…
Только сама она и рассмеялась, а господин Аньель ничего на это не сказал, лишь устремил на иностранку суровый взгляд.
— А сейчас, — продолжала Эва, — я весьма к вам расположена, в этот вечер я позабыла все обиды на вас и на всех остальных. Однако, хоть я и смеюсь, Аньель, в сердце у меня печаль, потому что господин Бернар выпил всю мою микстуру. Бутылка осушена до дна. Да, да. Я только что зашла в столовую, неся в душе счастье, и вдруг… — увы! — бутылка пуста!
— Странно, — сухо заметил Аньель. — Господин Бернар выпил всего-то стаканчик, и оставалось добрых полбутылки, готов в этом поклясться.
— О, негодный Аньель, опять вы со своими подозрениями, — простонала иностранка. — А я-то хотела просить вас пойти к… сами знаете к кому и попросить для меня еще бутылочку моего питья, но теперь вижу, что у вас недоброе лицо и вы этого ни за что на свете не сделаете. Так вот, я вас ненавижу, Аньель. И вид у вас как у приходского священника, переодетого женщиной. Вот вам.
Выпалив эту тираду, Эва повернулась на стуле и села спиной к господину Аньелю, который, не разжимая губ, продолжал протирать стакан. В этот миг появился Серж с ножами и вилками и стал раскладывать их на столе, но так тихо, что надувшаяся иностранка этого не слышала; впрочем, ее клонило ко сну: рот приоткрылся, немного взлохмаченная голова все больше и больше клонилась вниз. Рискуя выбить графин из рук господина Аньеля, Серж подтолкнул его локтем и подмигнул, едва сдерживая смех.
— Графин! — испуганно вскричал тот хриплым голосом. — Серж, разве можно так пугать?
Эва вздрогнула.
— Что такое? — спросила она, отводя со лба выбившуюся прядь волос. — О, Серж! Как увижу вас в белом переднике, так мне кажется, что передо мною ангел.
«Мне тоже!» — сказала про себя охваченная гневом и любовью Элизабет. И сжала кулаки.
— Вам всегда мерещатся ангелы, после того как вы хлебнете вашего лекарства, мадемуазель Эва?
Этот нахальный вопрос был задан с обворожительной улыбкой. Иностранка усмехнулась.
— Не знаю, сердиться мне или забыть все обиды, когда вы вот так улыбаетесь, Серж. О, да у вас изодрана одежда, вы ранены!
— Ранен! — воскликнул господин Аньель и опрокинул хлебницу, потянувшись рукой к молодому человеку. С изменившимся лицом он обошел вокруг стола.
— Весь исцарапан, — плаксивым тоном продолжала Эва, ощупывая плечо и мускулистую руку Сержа, а господин Аньель в это время шарил в карманах пиджака и жилета, отыскивая свое пенсне. Водрузил его на свой длинный нос, заахал вместе с иностранкой и спросил, с кем же это Серж подрался. Но тот не отвечал ни на какие вопросы.
— Вместо того чтобы ахать да щупать меня, — сказал он грубо, но его грубость восхищала Эву гораздо больше, чем его вкрадчивость, — взяли бы и зашили, пока не пришел господин Эдм. Дайте иглу и ниток!
Снова длинные волосатые руки господина Аньеля закопошились в карманах, и вскоре он извлек на свет божий небольшую игольницу из черной кожи, из-за чего Эва заявила, что он не пожилой мужчина, а пожилая дама, и выхватила у него из рук игольницу, но когда она стала продевать белую нитку в иголку, то заметила, что в глазах у нее двоится, и принялась безудержно хохотать.
Меж тем дверь снова открылась, и в трапезную тихо вошла госпожа Анжели, ведя за руку дочь. Рассеянно поклонилась в сторону троих, которых, по-видимому, и не разглядела, пересекла зал и устроилась в темном углу, где Элизабет уже не могла ее видеть. Эва перестала хохотать, Серж ловко припрятал в карман катушку ниток и иглу, а господин Аньель стал их требовать у иностранки; та сердито пробурчала, что плевать ей на его катушку, и бедняга снова начал рыться в своих карманах.
— Тсс! — прошипел Серж, входя в буфетную.
Войди он двумя секундами раньше, он застал бы Элизабет растянувшейся на животе перед кошачьим лазом, но девушка оказалась такой же проворной, как и он, и спокойно вышла из темной кухни, моргая глазами от света фонаря.
— Лови! — бросил он ей катушку. — Зашей-ка вот здесь. Стежок-другой — и все.
Расставив ноги, он стал спиной к двери, чтобы никто не мог войти, и протянул девушке руку. Та покорно принялась за работу, взгляд и манеры Сержа пугали и одновременно восхищали ее. Несколько раз она едва не воткнула иглу ему в руку. Дрожащими руками клала крупные стежки вкривь и вкось. Ее недавняя ярость внезапно уступила место уже знакомой ей тревожной радости. «Я счастлива, — говорила она себе, склонившись над неподвижной рукой, которую она, к своему сожалению, упрятывала в рукав, — да, я счастлива». Добравшись до запястья, глубоко вздохнула.